Земля обетованная

В полумиле от лагеря я услышал шум. Это был доносящийся издали шорох, и он, казалось, был слышен на приличном расстоянии. Я незамедлительно дал возникнуть в себе здоровой мере страха. Совсем близко происходило что-то угрожающее, а я был не вооружен. Лагерь тоже. Я вытащил из-за пояса нож не потому, что верил, будто он будет полезен, просто я с ним чувствовал себя лучше.

Я не бежал, но двигался довольно быстро.

Потом я услышал, что кто-то бежит, и тут же увидел, кто это был.

Это была Мерседа, и она изо всех сил бежала мне навстречу. Меня она, казалось, совсем не видела и собиралась пробежать мимо. Должно быть, она бежала от чего-то, что ужасно ее испугало. Моей первой мыслью были пауки. Потом я вспомнил о том, как легко Макс разделывался с теми, кого он назвал магнами-странниками.

Странствующие муравьи. Гигантские.

Я встал на дороге у Мерседы и крикнул ее по имени. Она невыразительно посмотрела на меня, а потом столкнулась со мной.

Я поймал ее и крепко держал. Она не пыталась вырваться, а, казалось, даже была рада, что получила возможность свалиться, как будто переложила на меня ответственность за свою судьбу. Не знаю, узнала ли она меня или приняла за Данеля, или ей было уже все равно.

Я посмотрел ей в лицо, и на меня глянули ее слепые глаза. Мгновение я думал, что это только от страха, пока во мне не возникло подозрение, что она действительно была слепой.

Но заниматься подробнее этой проблемой не было времени. Враг приближался. Я не знал, идти ли мне дальше к лагерю, или по дороге, откуда я пришел, или прочь оттуда, откуда доносился шум — примерно под прямым углом к нашему маршруту.

— Где остальные? — прорычал я.

— М-м-м… — выдавила она.

— Магны-странники, — закончил я. — Я знаю. Где Линда, Эва и Майкл?

Она порывисто затрясла головой. Я начал двигаться к лагерю, но она крепко держала меня, не давая ступить ни шагу. Мне пришло в голову, что шум теперь заполнял четверть окружности — от места прямо слева от тропы к лагерю и направо, до того места, где тропа животных пересекла нашу тропу. И он становился все громче.

— Нам нельзя оставаться здесь! — крикнул я.

Она обхватила мою руку.

— Я должен вернуться в лагерь, — сказал я ей. Это звучало неубедительно. Я вовсе не жаждал приближаться к шуму.

— Нет, — простонала Мерседа. — Они убежали. Все. Все.

И они убежали не вместе. Идиоты. Конечно, виноваты были деревья. Если торопишься, то в лесу легко разойтись. Особенно в панике.

— Нам надо уйти с тропы, — сказал я. Не Мерседе — она это уже знала. Я разговаривал вслух с самим собой, чтобы как-то прикрыть то, что я лучше всего убежал бы, сломя голову, как последний трус.

— Идемте, — напирала Мерседа. — Быстрее!

И мы пошли. Для размышлений больше не было времени, даже если у меня еще было столько сомнений. Я не оглядывался через плечо. Не на что было оглядываться. Шум становился все громче, и я хорошо представлял себе, что он производился тысячами хорошо смазанных клешней — бормочущим щелканьем острых челюстей.

Мы повернулись и побежали прочь — рука к руке. Я вел ее вдоль нашей личной дороги. Я не знаю, как ей удавалось оставаться на протоптанной тропинке, когда она бежала из лагеря, так как сейчас быстро обнаружилось, что она действительно не видела.

Она постоянно тянула меня вправо, прочь от кустов. Двух или трех минут хватило, чтобы убедить меня, что она, вероятно, была права. Для нас самым важным было уйти от преследователей. Немного времени спустя мы уже оставили заметное расстояние между нами и этими заразами. Муравьи были не слишком быстрыми. Шум замирал вдали.

Неудивительно, что мы заблудились. Мы все заблудились. Теперь это уже не было ошибкой нашего предприятия, это было началом трагедии. Люди «Зодиака» отмахнулись от нас. Они упорствовали в том, что все очень просто, все под контролем, нет вообще никакой опасности и ничего случиться не может.

Если я смогу пережить это приключение, чтобы суметь сказать Чарлоту, Максу или еще кому-нибудь: "Я же тебе говорил", — то мне повезло. Нас не может спасти ничто, кроме основательной порции везения. Мне было совсем дурно, так как везение — это то, о чем я всегда думал, что мне не следует на это полагаться.

Я не верил в везение.

Мы долго брели, спотыкаясь. Корни деревьев, казалось, были расположены с отчетливым намерением заставить нас падать при всякой возможности.

Всякий раз, когда мы падали, нас охватывал страх — так как мы теряли время, так как у нас сбивалось дыхание и так как наши суставы и мышцы грозили отказаться нам служить.

Я не знаю, как долго мы плутали после того, как слишком устали, чтобы бежать. Должно быть, часы. Мы не могли ничего выиграть, если останавливались и раздумывали. У меня еще было достаточно адреналина в крови, а Мерседа казалась загипнотизированной, одержимая такой же решимостью, которая увела от нас в джунгли Данеля.

Мы уже больше не слышали производимый магнами-странниками шум, но это не меняло нашу ситуацию. Мы бежали не от магн-странников, мы бежали от страха и потому, что не могли остановиться. Всегда бежишь от страха и не можешь прекратить, пока еще есть что-то, чему не хочешь посмотреть в лицо, будь это магны-странники или мысль о том, что бежишь от этого. Бегство рождает новое бегство, и ты несешься, пока не свалишься.

У меня заболело сердце, сводило мышцы на ногах, но мне как-то удавалось держаться на ногах и держать Мерседу. Ее страх был не больше, чем мой, и она определенно не в лучшей, чем я, форме. Это болезнь помимо ее воли увлекала ее все дальше. Я знал, что если Мерседа упадет, то будет лежать, долго лежать — как Данель. Я все время ждал, что это произойдет или она убежит без меня.

Мне помогал ветер, но он не мог устранить боль. Моя грудь разрывалась, а ноги горели, как в огне. И все же я шагал вровень с Мерседой. Почва шла на подъем, и растительность становилась все выше и гуще.

Конец этому пришел, когда мы упали в разрыв почвы. Сначала заскользили в него ногами, а потом по шею завязли в грибной трухе. Она держала нас в прямом положении, так как была настолько плотной, что не давала нам упасть.

Я выпустил руку Мерседы.

Примерно через час, когда стемнело, я попытался освободиться и вытащить Мерседу. Вместо того, чтобы расчистить кусок земли, что мне, видимо, не удалось бы, я вполз на большой корень и медленно вытянул нас обоих то того места, где этот корень вырастал из ствола дерева. Теперь мы находились в приятном полуметре над растительностью, и корень был достаточно широк, чтобы мы смогли растянуться на нем во всю длину без всякого риска свалиться при неосторожном движении. Я уложил Мерседу, а сам предпочел прислониться, сидя, спиной к гигантскому стволу.

Наступила тьма. У меня в связке был карманный фонарь, но я не стал утруждать себя поисками. Я был удовлетворен ожиданием.

Утра или чудовищ. Что случится раньше.

Гонку выиграло утро. Мы не слышали ни малейшего шороха или треска, грозивших приближением магн-странников. За все время, что я был на Чао Фрии, я никогда не видел ни одной их этих предположительно отвратительных тварей, но факт, что они существовали, тем не менее, играл значительную роль в драме, происходившей на этой планете. Я редко боялся так много, так как редко бывал таким совершенно беспомощным. То, что можно увидеть, не так страшно, как то, что подстерегает за пределами поля зрения и может напасть в любое мгновение. Что-то реальное не ужасно. Наше воображение вот чего мы боимся.

Когда наступило утро, мне показалось, что Мерседа действительно очень больна. Ее вид не очень изменился, если не считать, что нежно-золотистый цвет кожи превратился в сердитый красный. Она не страдала ни от температуры, ни — насколько я мог установить — от жажды. Дыхание было затруднено, и она была без сознания. В своем тяжелом сне она чуть пошевеливалась, но я без труда смог удержать ее в нашем укрытии над морем грибной трухи. Иногда она что-то жалобно говорила, но я не мог ее понять. Видимо, это было обрывки слов ее родного языка.