Врата рая

Остальной экипаж работал с тем, что они называли «автоматами», по определенной причине. Независимо от квартирмейстера, они тщательно следили за машинами и подправляли их. Квартирмейстер следил за людьми. С ними трудно было говорить об их работе, в том смысле, что всегда трудно разговаривать с высококвалифицированными специалистами, но они были вполне сносными собеседниками благодаря своим увлечениям. Один был помешан на музыке восемнадцатого столетия; другой писал роман; третий работал над книгой о начальной социальной эволюции человека и историческом периоде, отделяющем охотничье-собирательские общества от земледельческих; четвертый использовал свободное время корабельного компьютера для того, чтобы провести фундаментальные исследования в области искусственного разума; последний (квартирмейстер) в свободное время упражнялся в компьютерной живописи… Я так и не осмелился выяснить, чем же занимается в свое свободное время капитан Аланберг. Преимуществом всех этих хобби было то, что ни одно из них не занимало места больше, чем пара книжных полок и ниша для принадлежностей. Неприятностью, связанной с занятием биологией, заключаются в том, что вы нуждаетесь в органических веществах (предположительно живых единиц), чтобы работать с ними. На звездолетах нет любителей-натуралистов.

В противовес распространенному мнению, проживая близко с другими людьми, вы тем не менее заперты каждый в своей норе. Возможность быть самим собой становится ценным товаром, когда вы заняты исполнением основных вульгарных обязанностей. Звездолетная жизнь предоставляет возможности для выработки искусства игнорирования людей — и к равноценному, хотя и часто недооцениваемому искусству быть игнорируемому. Вы становитесь настолько сведущими в этих очаровательных искусствах парадоксально — что чувствуете угрозу одиночества. Весь аппарат товарищества, который так легко сохранить, когда вы находитесь во взаимодействии с другими только по выбору и в пределах неограниченных периодов времени можете легко расстроиться, или прийти, чтобы показаться невероятно пустым и бездумным, когда вы заключены в пространстве не большем нескольких метров с пятью людьми в течение двадцати трех часов из двадцати четырех. Только господь знает, как подобное могут выносить кролики.

Не стоит говорить, что серьезное обсуждение невозможно в подобном месте, или что наше транзитное время было бесплодным в отношении изучения предмета, который мы должны были знать. Проигрывая в обратном порядке хронологию событий, представленную капитаном д'Орсей на ручных калькуляторах, мы улучшали свое знакомство с информацией о судьбе ее погибшего наземного экипажа и обеспечивали себя пищей для размышления, в которой мы отчаянно нуждались, чтобы подправить наши замороченные мозги.

— Все, сообщил я по секрету Зено и Ангелине Хесс во время одного из наших частых семинаров, — сведено к одному простому выводу. Они не умерли. Лица их были мертвенно напряжены, словно все произошло совершенно одинаковым образом.

(Я не говорил об этом раньше — только теперь, когда у меня появилось подходящее настроение.)

— Это — странно, — призналась Ангелина.

— Это невозможно, — отважился Зено, — они умерли в результате какой-то неполадки с оборудованием. Разгерметизации, например. Малейшая физическая причина кажется мне более вероятной, чем биологический агент, который поразил бы так внезапно и так быстро.

Я не был до конца уверен в этом, но последние сообщения сделали это абсолютно очевидным, что жертвы сами думали, что подверглись биологической атаке. Они рассказали симптомы и признаки, и хотя для них невозможно было испытать какова действительная причина смерти — из-за очевидных причин короткие комментарии, которые они дали способу своей смерти, говорили об удушье или условном отравлении, причиненных неисправностью их системы жизнеобеспечения (хотя устных показаний не было).

— Аллергия, — сказал Везенков, который, не включаясь в обсуждение, прислушивался к нему. Он был крепко сложенным мужчиной моего роста в очках со стальной оправой. Его английский не был так хорош, как мог бы быть почти как у Зено — но он преувеличивал свое слабое знание языка, говоря главным образом короткими фразами и однословными предложениями.

— Может быть, — допустила Ангелина Хесс, — но трудно согласиться с тем фактом, что у всех произошла одинаковая реакция на один и тот же аллерген, путь даже и проникший в окружающую их среду. Очевидно, кто-то неумышленно принес что-то из лабораторной зоны в спальное помещение. Без процесса стерилизации это мгновенно поразило их. Мне кажется, что это был вирус и проник он не снаружи, а изнутри.

— Знаете ли вы, как трудно получить приемлемую совместимость между человеческим ДНК и чужеродным вирусом? — противился я. — Это было сделано, но Скарлатти должен был адски вкалывать, чтобы добиться этого. И не в любом случае есть чужеродный вирус, даже когда процесс приживания направлялся для того, чтобы надежно повредить хозяина. У вирусов нет многофункциональной приспосабливаемости, и они не в состоянии действовать в клетках из другой жизненной системы.

— Биохимическое окружение человеческой клетки не является слишком чуждым с точки зрения вируса — даже вируса взятого из выделений некоторого мира, где жизнь никогда не выходила за ступень примитивного супа, заметила она.

— Уверен, сказал я. — Биохимическая судьба гарантирует, что воспроизводящие молекулы, которые возникают в так называемых земноподобных окружающих средах всегда очень просты, и метаболический путь их построения также прост… но для созданного Наксосом вируса воспроизвести себя в человеческой клетке — это все равно, что китайскому крестьянину попытаться воспроизвести себя на Суле.

— Для того, чтобы убить, вирусу не следует чувствовать себя "как дома", — возразила она. Совершенно наоборот, в действительности. Многие вирусы обращаются со своими хозяевами довольно мягко. Хорошая практика. Немедленная смерть хозяина явится легким вымиранием для вирусов, которые нуждаются в бесконечной замене одного хозяина на другого. Очевидно, то, что случилось с наземной командой «Ариадны» явилось ошибкой, если вы сравните с земными вирусами, заражающими земных хозяев, или наксианскими вирусами, нападающими на наксианских хозяев.

— Не вирусы, — лаконично вмешался Везенков. — Петля не давит холодом.

Он имел в виду то, что вирусы стремятся быть особой разновидностью, или по крайней мере ограниченными в ряду простейших видов. Мы не можем простудиться от удавки даже в пределах нашей собственной жизненной системы.

— Я сказала, что это была ошибка, — высказалась Ангелина.

— Ошибочным является только вранье, — заметил я. — Ты всего лишь защищаешь гипотезу от критики.

— Пищевое отравление, — сказал внезапно Зено. — Это имеет смысл, даже если они из тюбиков, как поступаем мы… но они были на поверхности и, может быть заразились из общего источника. Наверняка стерильного… но там могли быть токсины снаружи, которые и стали причиной произошедшего.

— Это достаточно легко проверить, — заметила Ангелина. — Пища приходила из какого-то источника, и какова могла быть его история?

— Канарейки, — вмешался Везенков. — И мышь.

— Это зацепка, согласился я. — Что случилось с животными? Они тоже умерли? А если так, то когда?

Минуту мы размышляли над этим. Никто не знал. Нет фактов. Мы проверили у Катрин д'Орсей, но она тоже не знала. Она, тем не менее, высказала мнение, что пища поступала из индивидуальных тюбиков, а не из общего источника, который давал возможность совершить двадцать одновременных нападений с помощью отравленной пищи.

Это поставило нас, как вы понимаете, перед драматическими гипотезами. Ошибавшиеся вирусы, из-за их повторной тщательной разработки, казались наиболее предпочтительными. В тайне, без сомнения, мы все рассматривали варианты чужаков, зловредных туземцев, уничтоживших всех землян телепатическими паразитами сознания, но никто не решался высказать подобное предположение вслух.