Страница 16 из 43
Тихий звук над головой заставил его испуганно вздрогнуть и посмотреть вверх: антигравитационный телепередатчик продолжал безучастно кружить над местом трагедии, с бесстрастной точностью автомата посылая на экран «Паллады» цветные изображения.
Он вспомнил, что не возвратил передатчик на корабль. Этот звук напоминал ему теперь похоронный звон.
«Что же это?.. Как же это?..» — беззвучно шептал Руссов, опускаясь на землю. «Один… совсем один… и до Земли двадцать три парсека». Он встал, подошёл к физику, сражённому, как Светлана, у самой кромки берега. «Какой вид излучений мог убить их?.. Может быть, это не смертельно?.. Обыкновенный паралич?..» Он впился взглядом в шкалы приборов, укреплённых на груди физика. Цветной шарик индикатора тихо покачивался над синей буквой «э». «Электроны!.. — с облегчением подумал Руссов. — Поток электронов! Чудовище выбрасывает электрические разряды». Он снова посмотрел на стрелки приборов.
Сумматор показывал 1825 киловатт. Такова была мощность разряда, настигшего его товарищей! Только высокотемпературное зелёное светило могло породить на этой планете формы жизни, способные аккумулировать и излучать электрическую энергию столь мощными порциями. Потом он мысленно оценил защитные свойства скафандров, и искра надежды: забрезжила в его сознании. «Возможно, просто тяжёлый электрический шок?» Перед его глазами встало сферическое здание Института космических травм, расположенное на северо-восточной окраине Города Вечности. Там излечивали и не такое… Да, но ведь он совершенно один! И до Города Вечности семьдесят световых лет. Анабиоз! Гипотермия! Вот что; спасёт товарищей от необратимых изменений в их организмах на долгом пути к солнечной системе.
Его лицо стало сосредоточенным, суровым. Он знал теперь, что должен делать. Прежде всего защитить товарищей от действия могучего зелёного солнца, от его пламенных лучей. Наручный термометр показывал 70 градусов жары! Поминутно оступаясь на шуршащей гальке, он торопливо перебегал от одного к другому, выводя регуляторы охлаждения на каждом костюме влево до упора. Это должно было обеспечить нулевую температуру внутри скафандров. Затем он стал переносить товарищей к атомоходу.
Альфа Эридана прошла зенит и стала медленно клониться к западу, когда он, еле двигая ногами от усталости, наконец, сел за руль и включил двигатель; но вместо знакомого пения атомного реактора ощутил пугающую звонкую тишину. Он снова включил двигатель — и снова тишина. Недоумевая, Руссов поднял капот. В глаза ему сразу бросился светящийся диск счётчика излучений. «Ионизация нарастает! — кричал его красный зрачок. — Уходи». Вероятно, одним из разрядов ударило по двигателю атомохода. Многочисленные короткие замыкания, о которых свидетельствовали оплавленные, сгоревшие концы проводов, контакты и сердечники реле, нарушили взаимодействие всех частей автоматической схемы, вывели из строя защитные экраны и каскады реактора, и теперь его излучение просачивалось наружу, с каждой минутой усиливаясь. Он ещё раз взглянул на счётчик — пять тысяч рентген в час… Это предел, выше которого скафандры уже не защищают!..
Нельзя было оставаться в атомоходе ни минуты больше. Он бросился выносить тела товарищей из опасной зоны.
Мерно рокотал фиолетовый прибой, ему вторил глухой шум деревьев на опушке леса, а Руссов, задыхаясь и тяжело переставляя непослушные, будто свинцовые ноги, всё отмеривал мучительно-длинные метры: восемьдесят шагов с тяжёлой ношей до опушки леса, восемьдесят шагов обратно. И так ровно одиннадцать раз. Когда он бережно опустил на землю последнего астронавта, ему сделалось плохо. Он с полчаса отдыхал в каком-то странном полусне. Когда он с трудом поднял голову, ярко-жёлтое веко заходящей Альфы Эридана скрывалось за красноватым горбом лесистого мыса справа от него. Усталость, тяжесть в голове и грозное настоящее вернули его в состояние угрюмой напряжённости. «Что же делать?.. Атомоход неисправен… До „Паллады“ двенадцать километров… Почему в корабле нет запасного атомохода? Постой, постой!.. А гравиплан! Ура! Гравиплан!..» Он закричал от радости. Ведь в «Палладе» есть гравиплан, большая вместительная машина! Ему надо лишь добраться до корабля… Вдруг он замер. Он вспомнил, что гравиплан разобран, что механик и электронный инженер перед посадкой обсуждали схему сборки машины; гравиплан существовал лишь в виде более или менее крупных узлов и деталей, укрытых в грузовом отсеке. Руссов бессильно опустился на землю. Одному ему не собрать гравиплана — по крайней мере до тех пор, пока он не будет знать его устройства и взаимодействия частей так же хорошо, как знали это Жонт и электрографик Фёдоров. Как же быть? Идти налегке в звездолёт, бросив здесь товарищей, и приниматься за изучение схемы гравиплана? На это уйдёт, наверное, несколько месяцев. Да, но товарищи не могут здесь находиться больше двух-трёх дней.
Они должны быть как можно быстрее погружены в спасительный холод гипотермии… Как же доставить их в корабль?.. Он в отчаянии повёл головой и с трудом встал на ноги. На фиолетовом небосводе зловеще догорала жёлтая заря. «Не уйдёшь отсюда! — крикнула ему заря. Да, да, не уйдёшь…», «Мы тебя не выпустим!..» — кивали ему ещё алевшие в лучах солнца верхушки гигантских «папоротников», и даже равнодушные ко всему звёзды, рассыпавшиеся в небе узорами незнакомых созвездий, неодобрительно щурились и злорадно подмигивали ему.
Руссов всё-таки пошёл опять к атомоходу, мучительно размышляя о том, как найти выход из этого отчаянного положения. Носить по одному человеку к звездолёту? Одиннадцать раз туда, одиннадцать раз обратно… двенадцать километров и ещё двенадцать километров… почти триста тысяч шагов, причём половину пути с тяжёлым грузом… Он понял, что это ему не под силу…
Так же как и в земных тропиках, ночь здесь наступила внезапно. Он ощупью нашёл защёлки и в раздумье откинул пластмассовые борта атомохода.
«Тупица! Вот платформа для перевозки! Борт!» Догадка окрылила Руссова. Он быстро нашёл необходимые инструменты и, включив нашлемный прожектор, снял боковые борта атомохода. Яростно орудуя инструментами, он пробил на передней кромке каждого из бортов по два отверстия, продел в них гибкий канат, благодаря судьбу за то, что он оказался в ящике запасных деталей, и, впрягшись в лямки, почти бегом потащил обе «платформы» к чернеющим вдали телам товарищей.
Руссов бережно разместил тела товарищей на обоих бортах и со вздохом подумал о том, что, пожалуй, оба «поезда» сразу ему не свезти. На каждом листе — шесть человек, полтонны драгоценного груза. Он напрягся и потянул одну из платформ.
Она тяжело сдвинулась с места. «Это нелегко… но нужно довезти… надо». Он решительно впрягся в первый «поезд».
Стало совсем темно. Нашлемный фонарь бросал вперёд дрожащий, неверный луч света. Первобытный лес встретил его мраком, зловещим, насторожённым молчанием, изредка нарушаемым сонным хлопаньем крыльев уснувшей птицы да какими-то неясными шорохами. Он внутренне содрогнулся, но вскоре успокоился, вспомнив, что у него есть мощный атомный излучатель. Он остановился, взял излучатель и передвинул рычажок генерации излучений на красное деление. Теперь излучатель мог своим лучом расплавить самые твёрдые породы.
Руссов останавливался через каждые сто метров.
Его сердце отчаянно колотилось, не хватало дыхания, каждый новый шаг вперёд был мучительной пыткой. Нечеловеческие усилия, которые он был вынужден прилагать, чтобы тянуть вперёд тяжёлый «поезд» с астронавтами, вскоре окончательно истощили его. Мускулы ног и рук отказывались повиноваться. Лямка невыносимо резала плечи, плотно вдавившись в упругую ткань скафандра. Но он шёл, тяжело переставляя ноги, делая в час не более километра. Лесу, казалось, не будет конца. Он потерял представление о времени и месте, но всё шёл и шёл, спотыкаясь, падая, вставая, чтобы сделать два-три судорожных рывка вперёд, и снова падал. Наконец он упал, попробовал подняться и не смог. Тяжёлый сон сковал его усталое тело.