Страница 42 из 49
— Ты что это делаешь, мерзавец?! — закричал Квелч, хватая лейтенанта за руку, в которой тот судорожно сжимал какой-то темный предмет. — Что это у тебя? Магнитофончик? Я ведь радиотехник, и эти штуки хорошо знаю. Не сомневаюсь, что на нем клеймо комиссии по расследованию антипатриотической деятельности. Так ты это на них, значит, работаешь? Благонадежность нашу проверяешь?
Слышно было, как Квелч ударил Олда. Тот глухо застонал и грохнулся на пол.
— Убирайся теперь подальше от меня, скотина! — снова заговорил Квелч, швырнув в лейтенанта отобранный у него магнитофон. — А штуку эту можешь у себя оставить. Продемонстрируешь ее на том свете кому-нибудь, кто там кадрами новопреставленных ведает. Может быть, у них неизвестен еще этот способ проверки благонадежности. А пистолетик я у тебя отберу на всякий случай.
С этими словами Квелч вынул из кобуры лейтенанта его пистолет и как ни в чем не бывало снова взобрался на свой стол. Полежав немного молча, он проговорил со вздохом:
— Ну что за болванов вербует комиссия по расследованию в осведомители! Этот кретин не понимает даже, что идет вместе с нами ко дну. А вы разве не знали, генерал, что вам за адъютанта подсунули? Думали, верно, раз по рекомендации такой почтенной комиссии, значит, человек надежный, проверенный. А он, конечно, о каждом шаге вашем доносил: сколько раз с кем встречались, о чем разговаривали…
— Идите вы к черту, Квелч! — сердито пробурчал Хазард.
Квелч притих на некоторое время, потом заговорил снова:
— Думаю, что нам нет смысла экономить электроэнергию. Кто знает, куда мы попадем на том свете. Если в ад, то еще насидимся в потемках.
Никто не возражал. Квелч включил свет и внимательно стал рассматривать стену, из которой сочилась радиоактивная вода.
— Посмотрите-ка, профессор, — повернулся он к Медоузу, — кажется, вода стала просачиваться энергичнее. Вон уж сколько натекло! Похоже, что после бомбежки трещина в стене стала пошире…
— Да, вполне возможно, — равнодушно согласился профессор.
— Рано или поздно, а до нас, значит, она доберется — и тогда лучевая болезнь?
— Будем надеяться, что к тому времени нас спасут, — нехотя отозвался профессор, чтобы хоть сколько-нибудь успокоить радиотехника, к которому испытывал все большую симпатию.
Но Квелч, будто не расслышав его, продолжал:
— Говорят, это ужасно. Сначала душу выворачивающая рвота. Затем начинают вылезать волосы и облупливаться кожа, будто шкурка с ливерной колбасы. Бр-р!.. А потом? Исчезают куда-то белые кровяные шарики, да?
— Квелч! — буквально завопил Хазард, хватаясь за пистолет. — Если вы тотчас не замолчите, я прострелю вашу идиотскую башку!
— Скажу вам только спасибо за это, — усмехнулся Квелч. — По крайней мере сразу.
Больше, однако, Квелч не разговаривал. Молча лег он на свой стол, укрылся прорезиненным плащом и затих. Но теперь стали тихонько шептаться в своем углу Хазард и Олд.
— А по-моему, они взрывали нашу скалу, чтобы разметать покрывающий ее радиоактивный слой, — торопливо бормотал Эдди. — Как вы думаете, сэр?
— Пока, однако, разметали они, видимо, только одну нашу антенну, — хмуро отозвался Хазард.
— Конечно, они могли повредить и ее. Она ведь на самом верху…
— Почему же тогда всего один взрыв? А если хватило одного, почему никто не стучится в двери нашего подземелья?
— Может быть, решили, что взрывать опасно, и ищут других способов. Разве они могут оставить нас в таком положении? Вы же — крупная фигура. Вас не сегодня-завтра назначат помощником военного министра вместо Рэншэла… Я слышал, что это дело решенное. От Рэншэла давно ведь красным душком попахивает…
Вот эта-то уверенность, что генерала Хазарда, кандидата на пост помощника военного министра, не оставят в беде, и поддерживала в Эдди Олде надежду на спасение. Он и мысли не допускал, чтобы высокое начальство могло пожертвовать такой персоной, как Хазард.
Генерал же Хазард, лучше лейтенанта Олда знавший высшее начальство, очень сомневался, чтобы из одних только этих побуждений беспокоилось оно о его спасении. В Конгрессе действительно есть люди, которые предпринимают кое-что, чтобы он занял пост помощника министра. А в военном министерстве?.. Там и без него немало претендентов на эту должность. К тому же у Хазарда есть и враги. Да и с адмиралом Диксоном у него далеко не блестящие отношения…
А профессор Медоуз в это время с негодованием думал о «скоропостижном» испытании македониевой бомбы. Он почти не сомневался, что она наделала немало бед, последствия которых трудно даже предугадать. Теперь, конечно, предпринимается все возможное, чтобы скрыть катастрофу или хотя бы преуменьшить ее размеры. Весьма возможно, однако, что остров Святого Патрика на долгое время будет не только неприступным из-за своей зараженности, но и активно действующим источником отравления атмосферы радиоактивными веществами на весьма значительном пространстве.
Ну, а гибель нескольких ученых, генералов и офицеров? Э, да это ведь в конце концов совершеннейший пустяк в сравнении с политическим ущербом, который понесет теперь весь блок западных держав. Подумать только, какой козырь получают сторонники запрещения испытаний ядерного оружия! Где же тут в связи с таким скандалом думать о каких-то генералах, которых в условиях мирного времени и без того явное перепроизводство…
Но тут Квелч, который, казалось, мог заснуть даже в такой драматической обстановке, снова повернулся к профессору и чуть слышно произнес:
— Не знаю, что бы не отдал я сейчас, только бы хоть одним глазом посмотреть на кусочек голубого неба. Но ведь это смешно, правда? Не желание, а то, что за него уже отдать нечего…
Потом он вздохнул и добавил другим, холодным тоном:
— А вот для атомных вояк это хорошая наука. Да и для вас, ученых, тоже… Это ведь вы вскружили им головы сверхоружием. Обещали, наверно, в кратчайший срок обогнать Советский Союз по мощи военной техники. Вот они и экспериментируют теперь с такой лихорадочной поспешностью…
Медоуз молчал, и Квелчу показалось, что он уж очень обидел старика. А он не хотел этого делать. Профессор нравился ему, казался порядочным, честным человеком.
— Я ведь это не о вас лично, — снова заговорил Квелч заметно потеплевшим голосом. — Я о наших ученых вообще… Неужели же они не знали, что «Большой Джо» — не такая уж «чистая» бомба?
— Я лично этого не знал, Сэм, поверьте уж мне на слово…
Совесть профессора Медоуза действительно была чиста, так как ему и самому теперь только стало окончательно ясно, зачем он был приглашен на испытание «Большого Джо». Им просто необходима была оценка радиоактивности новой бомбы таким специалистом, каким был он, профессор Медоуз.
— Ну, а вообще-то, скажите мне по совести, профессор, можно ли создать «чистую» бомбу? — заглядывая в глаза Медоузу, спросил Квелч. — Теперь ведь вам нечего бояться разглашения военной тайны: унесем ее вместе на тот свет.
— Что я могу ответить вам на это, Сэм? — задумчиво произнес Медоуз. — При желании можно было бы, пожалуй, создать и «чистую», окружив заряд водородной бомбы оболочкой из вещества, содержащего бор, поглощающий нейтроны. Но такая бомба чертовски дорого стоила бы, а сейчас у нас главная ставка на дешевизну изготовления ядерного оружия. В этом смысле «грязные» трехслойные бомбы самые дешевые. В них, как я, кажется, говорил уже вам, используется уран-238, а он стоит в тысячу раз дешевле, чем любая иная ядерная взрывчатка.
— А «чистую» бомбу, значит, и не собираются даже делать? — удивился Квелч.
— Если взвесить все хорошенько, то в ней, в «чистой» бомбе, вообще нет никакого смысла, — неожиданно заявил Медоуз. — В случае войны радиоактивные осадки, вызванные применением обычной термоядерной бомбы, не будут ведь иметь большого значения в сравнении с ее взрывной силой. Так какой же тогда смысл в производстве этих дорогостоящих «чистых» бомб?
— Вся эта шумиха о «чистых» бомбах имеет, значит, чисто пропагандистские цели?! — воскликнул Квелч. — Конечно же, народ, не знающий всех этих тонкостей, легко сбить с толку. Тем более, что слово «чистая» очень уж обнадеживающее. А под прикрытием этой пропагандистской дымовой завесы лихорадочно ищут, значит, не только самую дешевую, но и самую разрушительную «грязную» бомбу?