Страница 8 из 51
— А планеты?
— Планеты, конечно, тоже сложнее звезд, ибо они содержат в себе все то, что необходимо для органической жизни. Но не всякие планеты, а лишь те, которые имеют кору. Только на геологической, а следовательно, на коровой стадии эволюции планеты становятся возможными та дифференциация вещества и то усложнение и разнообразие химических реакций, которые необходимы для появления биологической формы движения материи. Некоторые ученые считают даже необходимым выделить геологические процессы, процессы формирования земной или вообще планетной коры, в самостоятельную форму движения материи, предшествующей биологической форме. Все, однако, полно загадок. Что мы знаем о Земле? Я уже не говорю о коре и мантии, даже о материках известно слишком мало. Дрейфуют ли они, как полагают некоторые? Например, немецкий ученый Вегенер. Кстати, известно ли тебе такое слово, как «Гондвана»?
Алексей напрягает память. Знакомое слово… И видимо, как-то связано с геологией, с историей материков. Ну да, конечно же, это название одного сплошного материка земного шара!
— Да, мне оно известно, папа. Я знаю также и теорию «расширяющейся» Земли, объясняющую, как из одного гигантского материка образовались пять ныне существующих.
— А тебе известно, что не все ученые согласны с этими теориями?
— Да, я знаю и это. Но теория «расширяющейся» Земли очень интересна. Ее поддерживает ведь даже такой знаменитый физик, как Поль Дирак. А венгерский профессор Эдвед высчитал, что земной радиус увеличивается в год на полмиллиметра. По его расчетам, через каждые пятьдесят миллионов лет происходит грандиозная перепланировка нашей планеты. Последний раз это произошло тридцать миллионов лет назад, значит до новой остается всего двадцать миллионов. А разве не интересно, что сближение континентов уменьшило бы нашу Землю и она стала бы похожей на современный Марс?
— Да, конечно, это очень привлекательно для вас, фантастов, — без особого энтузиазма соглашается Василий Васильевич. — Но серьезные ученые…
— Ошибаются и серьезные ученые, — перебивает отца Алексей. — Даже такие, как Эйнштейн. Он ведь, кажется, до самой своей смерти не соглашался признать, что микромир таков, каким описывают его уравнения квантовой механики. И союзником его в этом долгое время был не кто иной, как Луи де Бройль. Но для меня главное не в том, кто будет прав. Главное в неизбежном торжестве истины, а она постижима, если только вселенная конструировалась по законам логики. Пусть даже наисложнейшей, о всей сложности которой мы пока и представления, может быть, не имеем.
Василию Васильевичу нравится упрямство сына, хотя кажется, что использовать его следовало бы для достижения более высокой цели, чем писание научно-фантастических произведений.
Чтобы переменить тему разговора, он спрашивает Алексея:
— Помнишь, я рассказывал тебе историю исчезновения профессорского портфеля?
— Нашелся он? — без особого интереса спрашивает Алексей.
— Профессор просил меня никому не рассказывать о пропаже его портфеля. Имей это в виду и ты.
— А какие ты делаешь выводы из этого?
— Похоже, что он сообщил кому-то о происшествии со своим портфелем и там насторожились. Весьма возможно, что за научными секретами Леонида Александровича кто-то охотится.
— Какие же могут быть секреты у профессора, работающего над проблемами нейтрино, о котором толком никто из ученых ничего пока не знает? — удивляется Алексей.
— А вот он, может быть, узнал что-то такое, что другим неизвестно.
— Но ведь такие открытия публикуются…
— Опубликует, наверно, и он, а до того времени… И потом открытие его, может быть, таково, что о нем вообще не следует распространяться. Очень прошу тебя в связи с этим…
— Ладно, ладно! — смеется Алексей. — Можешь не сомневаться — буду нем, как сам знаешь кто.
— И еще один тебе совет, но уже из другой области: ты не очень-то разбрасывайся, не читай все подряд. Сосредоточься на главном, а главное для тебя — поиск достаточно убедительной причины гибели Фаэтона. И я бы искал ее не в космосе, не в метеоритах и астероидах, а в недрах нашей планеты. В тайнах ее ядра.
— А ты не можешь познакомить меня с этим профессором? — неожиданно спрашивает Алексей. — Как, кстати, его фамилия?
— Кречетов, Леонид Александрович. Однако познакомить тебя с ним сейчас, пожалуй, не совсем удобно. В другой раз как-нибудь.
— Дождусь я вас сегодня? — кричит из кухни рассерженная Анна Павловна. А когда они садятся, наконец, за стол, говорит Алексею: — Вчера я отважилась прочесть один из ваших сборников научной фантастики. Нужно же знать, чем так увлекаются современные мальчишки и девчонки.
— Ну и как?
— Во-первых, почти ничего не поняла. Раньше, во времена Жюль Верна, хоть что-то растолковывалось, а теперь пишут так, будто всем известно, что такое «красное смещение», «парадокс часов» и еще какой-то «фотометрический парадокс». А таких терминов, как «постоянная Планка», «постоянная Больцмана», «число Авогадро», не считая «парсек» и «астрономических единиц», больше в тексте, чем в нормальной человеческой речи.
— Но ведь сама же говоришь, литературой этой увлекаются и мальчишки и девчонки — значит, разбираются как-то во всем этом.
— Да, возможно, — пожимает плечами Анна Павловна.
9
Корнелий Телушкин развивает теперь энергичную деятельность. В антирелигиозном обществе получает он командировку в подмосковный поселок Тимофеевку. Там находится старинная церковь, священнодействует в которой воспитанник Одесской духовной академии отец Никанор. Об этом поведал Телушкину приятель его, художник-реставратор Михаил Лаврентьев. Он не раз уже помогал Корнелию обделывать его темные делишки. Привлек его Корнелий и к операции «Иисус Христос», кратко именуемой теперь «И. X.».
В Тимофеевку выезжают они тотчас же, как только Телушкин получает командировку, официальная цель которой — прочесть в поселковом клубе лекцию о современном православии и его идеологии.
— Ох, боюсь я за эту операцию, Корнелий, — вздыхает дорогой тщедушный, прыщеватый Лаврентьев. — Черт ведь его знает, как после твоей лекции отнесется к нам этот отец Никанор…
— Ты же уверяешь, что он человек интеллигентный, искренне верующий в бога?
— В том-то и дело! А ты ведь не можешь бога не разоблачать, раз твоя лекция антирелигиозная. Тогда уж лучше как-нибудь так сделать, чтобы он не слышал этой лекции…
— Наоборот, ему непременно нужно ее послушать. Это для тебя задача номер один. И не скрывай от него, что я твой приятель. Постарайся даже намекнуть ему, что я человек верящий если не в бога, то в какое-то высшее существо. А главное, что я бывший студент физико-математического факультета и произвожу будто бы какие-то непонятные тебе эксперименты по общению с этим высшим существом.
— Ну, а как же я ему объясню, почему ты антирелигиозные лекции читаешь? — недоумевает Лаврентьев, прозванный Богомазом, так как специализировался главным образом на реставрации старинных икон и вообще иконописной живописи.
— А этого ему и объяснять не надо. Это он и сам поймет, как только мою лекцию послушает, — смеется Корнелий. — А пойти на нее он, по-моему, должен. Любопытно ведь послушать идеалиста, читающего атеистические лекции. Все остальное я ему потом сам объясню, как только ты нас познакомишь.
В Тимофеевку они прибыли около шести. Телушкин сразу же является в поселковый Совет. Знакомится там с секретарем местной комсомольской организации Козыревым — лекция предназначается ведь в основном для молодежи.
— Ну-с, как у вас обстоит дело с аудиторией, молодой человек? — деловито осведомляется Корнелий, протирая свои заграничные очки в золотой оправе. Он очень дорожит ими и надевает лишь на периоды самых ответственных «операций». В этих очках у него необычайно импозантный вид. С добросовестностью киноактера он очень тщательно отработал перед зеркалом и жесты и мимику. На окружающих он производит впечатление интеллигентного, скромного, со вкусом одевающегося человека.