Страница 6 из 51
«А если таких кнопок разбросано по всему свету сотни или тысячи, — продолжает Алексей прерванное чтение, — как бы мы себя ни утешали, как бы ни боялись признать эту страшную опасность, рано или поздно может случиться то, что, я думаю, уже произошло с нашей соседкой по ту сторону дороги, то есть по ту сторону орбиты Марса».
«Конечно, человеческий разум может не только создавать, но и разрушать, — размышляет Алексей, прохаживаясь по комнате. — Однако и Микола Руденко и я, видимо, не правы. Земной шар, как планету, как физическое тело, едва ли могла разрушить любая термоядерная война или детонация ядерного оружия в хранилищах. Такая катастрофа может погубить лишь жизнь, особенно разумную. Погибнут все животные, и в первую очередь млекопитающие. Но растения, те, которые не попадут в зону светового излучения и ударной волны, не должны погибнуть. Выживут и простейшие живые существа. Мутации, вызванные радиоактивностью, должны даже пойти им на пользу, так же как и многочисленным микробам и вирусам. Страшным будет этот мир, населенный чудовищными микроорганизмами!..»
Алексей даже вздрагивает, будто от внезапного озноба, но ни о чем другом уже не может думать. Из головы его не выходит теперь сообщение американских газет о падении метеорита, в котором обнаружены химически сверхчистые кристаллы кремния. Если это не очередная сенсация, подобная «летающим тарелкам», то, вне всяких сомнений, на Фаэтоне должна была существовать разумная жизнь. Кремний в таком чистом виде в природе ведь не бывает (на всякий случай Алексей решает уточнить это у отца), а раз это так, значит фаэтонская цивилизация применяла кремниевые полупроводники. Уровень техники на Фаэтоне был, следовательно, не ниже, а может быть, даже выше, чем сейчас у нас на Земле. Но что же тогда погубило эту планету, если не термоядерная война?
И почему обязательно злые, разрушительные силы? А может быть, прав профессор, сказавший отцу, что планету может погубить и чрезмерная любознательность ее обитателей? Желание заглянуть в такие тайны материи, которые познаются лишь ценой катастрофы?
Но что же тогда делать человечеству? Приостановить дальнейшие исследования?
Руденко предлагает ввести специальное «космическое право», ибо силы, которые в наш век находятся в руках человечества, принадлежат уже не только нашей планете. Неразумное обращение с ними может привести к катастрофе глобального характера. Он считает необходимым разработать это право таким образом, чтобы в нем были учтены все случайности, способные вызвать катастрофу.
«Вот я и попытаюсь угадать более вероятные причины катастрофы Фаэтона, чтобы предостеречь человечество от страшной беды…» — решает Алексей.
7
Босс сегодня явно недоволен своими компаньонами. Он не сказал еще ни слова, но они уже чувствуют это. Даже Вадим Маврин явно присмирел. А Босс все ходит по своему «оффису», противно поскрипывая до зеркального блеска начищенными полуботинками.
— Ну хватит, Босс, не выматывай ты из нас душу, — умоляюще произносит, наконец, Вадим.
— Да, действительно хватит! — неожиданно хлопает ладонью по столу Босс. — Хватит этой дешевой оперетки из жизни Дикого Запада. С сегодняшнего дня — к чертовой матери весь этот жаргон! Никакой я вам больше не Босс, а Корнелий Иванович Телушкин.
Печально усмехаясь, он поясняет:
— Что поделаешь, мои родители не обладали чувством юмора и не подумали, видно, как будет сочетаться понравившееся им иностранное имя Корнелий с русским отчеством Иванович и особенно с фамилией Телушкин. Но таковы мои истинные позывные по паспорту, и вы их хорошо запомните. А ты, Вадим, распрощайся с кличкой «Ковбой», тем более что у тебя такое красивое имя.
— Так ведь это не я… Это так меня другие… — басит Вадим.
— Отучай их от этого. Бей, если надо, по мордасам.
— А по мордасам, значит, можно?
— Да, если это нужно для пользы дела, а не так, как вчера под окнами Вари. В милицию уже вызывали?
— Нет пока. Может, обойдется…
— И учти, еще одна такая драка — и все! Катись тогда из нашей корпорации! Последнее это тебе предупреждение.
— Но ведь ты же сам поощрял мое ухаживание за Варей…
— А какое же это ухаживание? Так, милый мой, только собаки ухаживают да мартовские коты на крышах. Да, кстати, мне стало известно, что ты недавно нахамил студенту-негру. Зачем ты это сделал?
— А пусть не пялит глаза на Варю. И потом, я же его не ударил.
— Ты сделал хуже. Ты совершил политическое преступление. Ты сказал негру, когда он присел на скамейку рядом с тобой: «Мотай отсюда! Не видишь разве, что тут сидит белый человек?» Твое счастье, что негр не понял твоих слов, да и поблизости никого не было, а то бы тебе показали «белого человека»! И чтобы это вообще было в последний раз! Нам только расиста не хватало в нашей и без того нарушающей уголовный кодекс корпорации.
— Насчет того, что Вадим назвал себя белым человеком, это же просто смешно, — хихикает щупленький, претенциозно одетый молодой человек с интеллигентным лицом. — Но вы не правы, Босс.
— Только ведь было сказано! — стучит кулаком по столу Телушкин.
— Пардон! Извините вы меня ради бога, Корнелий Иванович! — театрально расшаркивается молодой человек. — Клянусь всевышним, больше не буду! А Вадима вы зря порицаете за демонстрацию силы под окнами Вари.
— Это ты прав, Пижон, — одобрительно кивает стриженной под каторжника головой Вадим. — Женщины силу любят…
— Ну, во-первых, это не та женщина, — хмурится Телушкин. — А во-вторых, сколько раз тебе говорить, что никаких кличек? У Пижона есть имя Вася и фамилия Колокольчиков. Хорошая, звучная фамилия. А вы бросьте, Вася, считать себя интеллектуалом, и вообще никакого суперменства. Клятвы именем всевышнего тоже отменяются. Во-первых, это святотатство, а во-вторых, мы и без того начнем скоро торговать господом богом и оптом и в розницу.
Решив, что глава корпорации шутит, говоря о торговле богом, Колокольчиков возвращается к своей прерванной мысли.
— А насчет Вари вы правы, это действительно не та девушка, которую возьмешь демонстрацией силы. Но в этом есть другая сторона медали. В поступке Вадима она видит проявление дикости и неотесанности его натуры и потому пытается его перевоспитывать. К тому же не исключено, что ей, может быть, все-таки приятно, что он делает это из-за нее.
— Ну, не знаю, не знаю… — с сомнением покачивает головой Корнелий. — Не думаю все-таки, чтобы он взял ее грубостью. Этого у нее хватает и от ее папаши. Она, по-моему, натура мечтательная, и грубостью Вадима можно лишь все дело испортить. Недаром же в психологии существует такое понятие, как «совместимость» или «несовместимость» характеров.
— О, вы широкообразованный человек, Корнелий Иванович! — искренне восхищается своим шефом Колокольчиков.
— Мне не надо вашей лести, Вася, — снисходительно усмехается Корнелий. — Я типичный дилетант широкого диапазона. И потому в наш век узких специалистов выгодно отличаюсь от многих кандидатов наук. Конечно, если уж говорить откровенно, я прямой потомок Остапа Бендера, эволюционизировавшего в соответствии с духом времени. Не помню, какое было образование у Остапа — нужно будет перечитать «Двенадцать стульев», самое большое — восемь классов одесской гимназии, наверно. При его природном остроумии и таланте мелкого авантюриста этого было достаточно, чтобы стать фигурой в эпоху нэпа. А в наши дни не поднялся бы он выше рядового тунеядца.
— Ну, а у вас какое же образование? — любопытствует Колокольчиков.
— Довольно широкое. Пришлось уйти, не по собственному желанию, конечно, с разных курсов трех столичных факультетов: юридического, физико-математического и биологического. И плюс самообразование. Все это дает мне возможность быть на уровне века в нашем не очень благородном деле.
— А почему не очень благородном? — удивляется Колокольчиков. — Почему вообще мы, мыслящие и рожденные для лучшей доли личности, должны ишачить на простых советских людей? Я не желаю этого!..