Мутные воды дельты

Леска одной из закидушек провисает окончательно, и я вытаскиваю ее, чтобы перезабросить. На крючке тихо-тихо висит бычок, большой, щекастый и липкий. Я досадливо срываю его и швыряю обратно в воду, следом выбрасываю мертвого живца и начинаю шарить в ведерке с водой, куда выпускал пойманных бычков и уклеек. Но пока я смотрел на реку, тень, в которой стояло ведерко, уползла, и все рыбки заснули. Мертвые они ни на что не годны, и я выплескиваю ведерко за парапет.

— Сдохли, да?

Я вздрагиваю от неожиданности и оборачиваюсь. Сзади стоит Вита с Венькиной поплавушкой в одной руке и пакетом в другой, и растрепанные волосы смешно топорщатся у нее на голове. Ее разбитое колено покрыто засохшей коркой, и я смотрю на него слегка смущенно, как и она на мою еще не совсем зажившую губу.

— Чо надо? — спрашиваю я сердито, и Вита на мгновение пригибает голову и становится похожа на рассвирепевшего маленького ерша. А потом на ее лице вдруг появляется улыбка, и я настораживаюсь, словно где-то рядом зашипела змея.

— Хочешь, я тебе наловлю?

Я смотрю удивленно.

— Чего это вдруг?! Почему мне? Почему не Веньке?

— А он ушел. Кроме тебя тут никого нет, а я хочу половить! Я могу даже в стороне ловить, ты мне только червяков дай, а то у меня нету. Я всех рыб отдам тебе, даже больших. Хочешь?

Поразительная и подозрительная щедрость. Я внимательно смотрю на это чудовище, но разглядеть что-то под выражением лица Виты, как и в мутной волжской воде невозможно. Я перевожу взгляд на удочку в ее руке и думаю о том, что, пожалуй, свежие живцы уже нужны на все закидушки. Хоть сегодня во мне и нет особого рыбацкого азарта, чего закидушкам болтаться без дела? А вдруг попадется что-то особенное?

— А куда Венька пошел? — спрашиваю я без особого интереса, и улыбка Виты вдруг становится торжествующей, и она извлекает припрятанный под ней нож и наносит мне удар.

— С Юлькой в кино. На «Конвой».

Я чувствую себя так, словно на меня неожиданно вылили ведро ледяной воды, а затем сразу же ведро кипятка. Я выдавливаю из себя:

— Врешь!

— Смысл?! — Вита как-то по-взрослому поджимает губы и прислоняет поплавушку к парапету, и я понимаю, что она не врет. — Не веришь, спроси у них, когда придут.

— И что, они вдвоем пошли? — выпаливаю я. Вопрос получается слишком быстрым и слишком заинтересованным, и на лице Виты появляется насмешка, и она кивает. Чудовище, конечно, еще слишком мало, но оно принадлежит к коварному женскому роду и все понимает. Я чувствую себя дураком и уже готовлюсь к тому, чтобы дать Вите подзатыльник, когда она раскроет рот и скажет какую-нибудь гадость, и, понимая это, она отступает на несколько шагов и спрашивает:

— Ты ведь тоже в нее втюрился, как и все? Да?

— Сбрендила что ли?! — возмущаюсь я. — А ну вали отсюда!

— Она будет гулять с Венькой. Но может и с тобой. Ты ей тоже нравишься, — Вита залезает на парапет и начинает болтать ногами. — Вот так. Я это точно знаю. Я много знаю.

Я копаюсь в банке с червями и делаю вид, что ничего не слышу, но сердце у меня отчаянно колотится. Юй пошла в кино с Венькой! Вдвоем с Венькой! Такого никогда еще не было! И я ей тоже нравлюсь? Витка врет, конечно. Я не могу нравиться Юй. Сердце у меня колотится еще сильней, и мне становится трудно дышать.

— Ты поплывешь на остров?

— Что?

Вита смеется, довольная своим превосходством.

— На остров. Видишь, я все знаю. Все никак не соберетесь? Ну и чо? Торчите тут с удочками целый день — думаете, чем больше поймаете, тем быстрей Юльке понравитесь! Нет, для этого надо сделать что-то особенное.

— С чего это ты взяла?

— Я слышала, как она говорила, что вы хлюпики! — Вита поднимает свой пакет и ставит его на парапет. В пакете что-то брякает. — Все увиливаете, не можете до несчастного острова доплыть! Наверное, боитесь!

В моем возрасте нет худшего оскорбления, чем подозрение в трусости. Остров вдруг словно приближается, и я готов прыгнуть в воду хоть сейчас, но что толку — Юй здесь нет, и оценить мой подвиг будет некому. А может поплыть? А вдруг я утону? Вот тогда уж Юй пожалеет о своих словах, когда меня выловят из реки. Я начинаю мысленно представлять себе эту сцену, но потом вспоминаю, как выглядел Сережка Бортников, и умирать мне уже не хочется. А еще я думаю о том, кто может ждать меня где-нибудь на середине реки. Вдруг он там все-таки есть, этот сом? Вдруг это все-таки из-за него пропал дядя Артем Вдруг это он утопил Серого. Схватил за ногу и утопил, а потом тело унесло течением, потому сом и не съел его — потерял. Я смотрю на остров, и теперь он начинает отодвигаться, будто уплывая назад, к противоположному берегу реки. Солнце на мгновение ныряет в облако, и вода становится серой, неприветливой.

— Врешь ты все! — говорю я наконец, и Вита как-то совсем по взрослому грозит мне пальцем.

— Вот потом поздно будет, так пожалеешь!

— Да зачем ей надо, чтоб я реку переплыл?!

Вита смотрит на меня с презрением.

— Ты что, книжек не читаешь?! Ну, хоть телик смотришь?! Про рыцарей слышал? Ну, вот «Айвенго» шел недавно. Раньше ведь рыцари ради женщины, в которую влюблялись, чо хошь делали! Друг друга убивали, всякие сокровища доставали. А какая-нибудь принцесса сразу за этого рыцаря замуж! А ты реку переплыть не можешь!

Я пытаюсь уловить связь между рыцарями, принцессами, Волгой и Юй, и постепенно у меня получается. Вита ждет, настороженно блестя глазами. Я думаю, что во всем этом наверняка есть какой-нибудь подвох, но пока не могу понять, какой.

— Ну, что, червей дашь? Надо ж забросить.

— Слушай, ну а тебе-то зачем, чтоб я плыл? Хочешь, чтоб я утоп, да?

Вита начинает раздраженно стучать болтающимися ногами по парапету.

— Вот еще! Я тебе помочь хочу. Венька же тебе врезал… ну, я, конечно, ему подрассказала… Ты ведь уже не злишься, правда? Слушай, — она вдруг переходит на таинственный шепот, — если ты переплывешь, я еще отдам тебе все свои шарики.

Она открывает свой пакет — он почти наполовину набит полупрозрачными стеклянными шариками размером с мелкую алычу — белыми и зеленоватыми. Эти шарики — сырье для волжанского завода стекловолокна, и машины, перевозящие шарики, часто теряют их на дорогах. В иной день можно собрать до тридцати штук. Забавно, но почему-то мы никогда не видели этих машин — они проезжают очень рано утром, словно призраки, и во сколько бы я не вышел, шарики уже блестят в дорожной пыли. Для мелочи вроде Виты такие шарики — бесценные сокровища, для нас же они уже не представляют особой ценности — в них хорошо играть, но не больше. Я смотрю на шарики, потом на Виту и вдруг понимаю, для чего она затеяла эту интригу. Ей нужно, чтобы Юй с кем-то гуляла — с кем угодно, кроме Веньки. Вита боится, что Юй заберет у нее брата. И на секунду — но только на одну секунду мне становится жаль маленькое чудовище.

— Банка вон там, под тряпкой, — говорю я, и Вита ставит пакет вниз, спрыгивает с парапета и вскоре уже умело насаживает червя на крючок, и червяк страдальчески извивается.

— Но ведь Венька тоже может поплыть, — говорю я осторожно. Вита, не глядя на меня, мотает головой и забрасывает удочку.

— Нет. Если и соберется, я что-нибудь придумаю.

Я усмехаюсь и тоже забрасываю свою поплавушку, и вскоре мы с ней преспокойно таскаем бычков и уклеек, как какие-нибудь старинные рыбацкие коллеги. Я еще не знаю, что попозже, вечером, Вита обойдет всех моих приятелей и внушит им ту же мысль, которую только что преподнесла мне. А она еще не знает, что из этого выйдет и что ей не удастся удержать Веньку на берегу. Как только Вита закончит разговор с последним из нас, ее роль на этом закончится, и в игру вступят Юй, наша мальчишеская гордость и еще кое-кто.

— Ну, так что? — спрашивает Юй. Мы переглядываемся, а потом наши взгляды устремляются к острову. Сейчас позднее утро и на острове почти никого нет. Мы в полном составе сидим и лежим на мокром от наших тел парапете — мы закаливаемся. У нас в Волжанске не говорят «загораем», мы закаливаемся под солнцем, как кедровые орехи.