Страница 27 из 27
Я быстро подошел к двери и открыл ее, загородив собой щель. В ней показалось блестящее от пота лицо Снаута. Коридор за ним был пуст.
— А, это ты, — сказал я, приоткрывая дверь. — Заходи.
— Да, это я.
Голос его звучал хрипло, под воспаленными глазами висели мешки. На нем был блестящий резиновый антирадиационный фартук на эластичных помочах, из-под фартука выглядывали все те же перепачканные брюки. Его глаза обежали круглый, равномерно освещенный зал и остановились, когда он заметил стоящую около кресла Хари. Мы обменялись быстрым взглядом, я опустил веки; тогда он слегка поклонился, а я, впадая в светский тон, сказал:
— Это доктор Снаут, Хари. Снаут, это… моя жена.
— Я… малозаметный член экипажа и поэтому… — пауза становилась опасной, — не имел случая познакомиться…
Хари усмехнулась и подала ему руку, которую он пожал, как мне показалось, немного обалдело, несколько раз моргнул и застыл, глядя на нее, пока я не взял его за плечи.
— Извините, — произнес он тогда, обращаясь к ней. — Я хотел поговорить с тобой, Кельвин…
— Разумеется, — ответил я с какой-то великосветской непринужденностью. Все это звучало как низкопробная комедия. Выхода, однако, не было. — Хари, дорогая, не обращай на нас внимания. Мы должны поговорить о наших скучных делах.
Я взял Снаута за локоть и провел его к маленьким креслицам в противоположной стороне зала. Хари уселась в кресло, в котором до этого сидел я, но подвинула его так, чтобы, поднимая голову от книжки, видеть нас.
— Ну что? — спросил я тихо.
— Развелся, — ответил он свистящим шепотом.
Возможно, я бы рассмеялся, если бы мне когда-нибудь передали эту историю и такое начало разговора, но на станции чувство юмора у меня было ампутировано.
— Со вчерашнего дня я прожил пару лет, Кельвин, — добавил он. — Пару неплохих лет. А ты?
— Ничего… — ответил я через мгновение, так как не знал, что говорить. Я любил его, но чувствовал, что сейчас должен его опасаться — вернее, того, с чем он ко мне пришел.
— Ничего… — повторил Снаут тем же тоном, что и я. — Даже так?..
— О чем ты? — Я сделал вид, что не понимаю.
Он прищурил налитые кровью глаза и, наклонившись ко мне так, что я почувствовал на лице тепло его дыхания, зашептал:
— Мы увязаем, Кельвин. С Сарториусом я уже не могу связаться, знаю только то, что написал тебе. Он сказал мне это после нашей маленькой конференции…
— Он выключил видеофон?
— Нет. У него там короткое замыкание. Кажется, он сделал это нарочно или… — Снаут резко опустил кулак, будто разбивал что-то.
Я смотрел на него молча.
— Кельвин, я пришел, потому что… — Он не закончил фразу. — Что ты собираешься делать?
— Ты об этом письме? — ответил я медленно. — Я могу это сделать, не вижу повода для отказа, собственно, для того здесь и сижу, хотел разобраться…
— Нет, — прервал он. — Не об этом…
— Нет? — переспросил я, изображая удивление. — Слушаю.
— Сарториус, — буркнул он после недолгого молчания. — Ему кажется, что он нашел путь… вот…
Он не спускал с меня глаз. Я сидел спокойно, стараясь придать лицу безразличное выражение.
— Во-первых, та история с рентгеном. То, что делал с ним Гибарян, помнишь? Возможна некоторая модификация…
— Какая?
— Мы посылали просто пучок лучей в океан и модулировали только их напряжение по разным законам.
— Да, я знаю об этом. Нилин уже ставил подобные опыты. И огромное количество других.
— Верно. Но они применяли мягкое излучение. А у нас было жесткое, мы всаживали в океан все, что имели, всю мощность.
— Это может привести к неприятным последствиям, — заметил я. — Нарушение Конвенции Четырех и ООН.
— Кельвин… не прикидывайся. Ведь теперь это не имеет никакого значения. Гибаряна нет в живых.
— Ага, Сарториус все хочет свалить на него?
— Не знаю. Я не говорил с ним об этом. Это не важно. Сарториус считает, что коль скоро «гость» появляется всегда лишь в момент пробуждения, то, очевидно, океан извлекает из нас рецепт производства во время сна: видимо, полагает, что самое важное наше состояние — именно сон. Поэтому так поступает. А Сарториус хочет передать ему нашу явь — мысли во время бодрствования, понимаешь?
— Каким способом? Почтой?
— Шутить будешь потом. Этот пучок излучения мы промодулируем токами мозга кого-нибудь из нас.
У меня вдруг прояснилось в голове.
— Ага. И этот кто-то — я. Так?
— Да. Он думал о тебе.
— Сердечно благодарю.
— Что ты на это скажешь?
Я молчал. Ничего не говоря, он медленно посмотрел на погруженную в чтение Хари и опять перевел взгляд на мое лицо. Я почувствовал, что бледнею, и не мог с этим справиться.
— Ну как?.. — спросил он.
Я пожал плечами.
— Эти рентгеновские проповеди о великолепии человека я считаю шутовством. И ты тоже. Может быть, нет?
— Да?
— Да.
— Это очень хорошо, — сказал он и улыбнулся, как будто я исполнил его желание. — Значит, ты против всей этой истории?
Я не понимал еще, как это произошло, но в его взгляде прочитал, что он загнал меня туда, куда хотел. Я молчал. Что теперь было говорить?
— Отлично, — произнес он. — Потому что есть еще один проект. Перемонтировать аппарат Роше.
— Аннигилятор?..
— Да. Сарториус уже сделал предварительные расчеты. Это реально. И даже не потребует большой мощности. Аппарат будет действовать неограниченное время, создавая антиполе.
— По… подожди! Как ты себе это представляешь?
— Очень просто. Это будет нейтринное антиполе. Обычная материя остается без изменений. Уничтожению подвергаются только… нейтринные системы. Понимаешь?
Он удовлетворенно улыбнулся. Я сидел приоткрыв рот. Постепенно он перестал улыбаться, испытующе посмотрел на меня, нахмурился и, подождав немного, продолжал:
— Итак, первый проект — «Мысль» — отбрасываем. А второй? Сарториус уже сидит над этим. Назовем его «Свобода».
Я на мгновение закрыл глаза. Стал быстро соображать: Снаут не физик. Сарториус выключил или уничтожил видеофон. Очень хорошо.
— Я бы назвал его точнее — «Бойня»… — сказал я медленно.
— Ты сам был мясником. Может, нет? А теперь это будет что-то совершенно иное. Никаких «гостей», никаких существ Ф — ничего. Уже в момент начала материализации начнется распад.
— Это недоразумение, — ответил я, с сомнением покачал головой и усмехнулся. Я надеялся, что выгляжу достаточно естественно. — Это не щепетильность, а инстинкт самосохранения. Я не хочу умирать, Снаут.
— Что?..
Он был удивлен и смотрел на меня подозрительно. Я вытянул из кармана измятый лист с формулами.
— Я тоже думал об этом. Тебя это удивляет? А ведь я первый выдвинул нейтринную гипотезу. Не правда ли? Смотри. Антиполе можно возбудить. Для обычной материи оно безопасно. Это верно. Но в момент дестабилизации, когда нейтринная структура распадается, высвобождается излишек энергии. Принимая на один килограмм массы покоя десять в восьмой эргов, получаем для одного существа Ф пять — семь на десять в девятой. Знаешь, что это означает? Это эквивалентно небольшому заряду урана, который взорвется внутри станции.
— Что ты говоришь? Но… ведь Сарториус должен был принять во внимание…
— Не обязательно, — ответил я со злой усмешкой. — Дело в том, что Сарториус принадлежит к школе Фрезера и Кайоли. По их мнению, вся энергия в момент распада освобождается в виде светового излучения. Это была бы попросту сильная вспышка, не совсем, возможно, безопасная, но не уничтожающая. Существуют, однако, другие гипотезы, другие теории нейтринного поля. По Кайе, по Авалову, по Сиону, спектр излучения значительно шире, а максимум падает на жесткое гамма-излучение. Хорошо, что Сарториус верит своим учителям и их теории, но есть и другие. И знаешь, что я тебе скажу? — протянул я, видя, что мои слова произвели на него впечатление: — Нужно принять во внимание и океан. Если уж он сделал то, что сделал, то наверняка применил оптимальный метод. Другими словами: его действия кажутся мне аргументом в пользу той, другой школы — противников Сарториуса.
Конец ознакомительного фрагмента. Полная версия книги есть на сайте ЛитРес.