2007 № 09

— Приехали, — объявил шофер, затормозив у входа в гостиницу. И, положив локоть на спинку водительского сиденья, повернулся ко мне. — Можете расплатиться уинами.

— У меня есть рубли, — я раскрыл бумажник. — Сколько?

— В уинах дешевле будет, — шофер чуть прищурил левый глаз, словно собирался подмигнуть мне заговорщицки.

— Сколько? — я достал из бумажника деньги.

Шофер недовольно отвернулся и щелкнул пальцем по кнопке. На кассовом табло загорелась сумма к оплате: 320 рублей. Еще десять процентов чаевых. Ладно.

— Прошу вас, — я протянул шоферу ровно 352 рубля.

Таксист забрал деньги, сунул мне в руку чек и, опустив клавишу на панели управления, открыл заднюю дверцу.

— Всего доброго, — сказал я, выбираясь из машины.

Рядом уже суетился чернокожий швейцар в малиновой ливрее с золотыми позументами, так и норовивший вырвать у меня из рук саквояж.

— Благодарю, помощь мне не нужна.

Швейцар недовольно засопел, шевельнул вывернутыми ноздрями и с обиженным видом отошел в сторону. Да, вот чего африканцу не хватало, так это широкой, окладистой бороды, которую можно степенно оглаживать, стоя в сторонке и предаваясь возвышенным думам о судьбах родины.

«Люкс» № 412 был постоянно зарезервирован за Мировым экологическим форумом. Точно так же, как еще семь номеров на разных этажах гостиницы. Портье вокруг меня едва лезгинку не станцевал, стоило мне показать золотую карточку «Службы Путешествий».

Поднявшись в номер, я сунул в руку увязавшемуся за мной коридорному двадцатку и захлопнул дверь у него перед носом. Не хватало только, чтобы он начал демонстрировать мне все достоинства номера, в котором я останавливался уже в пятый… Или в шестой раз?

Я достал из кармашка часы, щелкнул крышкой и посмотрел на циферблат.

Без пяти четыре.

Что ж, очень хорошо. Сегодняшний вечер у меня свободен.

Я подошел к огромному, едва не в полстены бару, открыл холодильную стойку и не спеша изучил ассортимент. Выставка была замечательная. Скользнув взглядом по этикеткам, я остановил выбор на ледяном чае с лимоном.

Подхватив одной рукой бутылку, другой — тяжелый четырехгранный стакан, я ногой подтолкнул кресло к невысокому шестиугольному столику из карельской березы. Устроившись в кресле, я налил себе стакан чаю и, мысленно отсалютовав всем, кто был рад или не рад видеть меня в Москве, сделал два больших глотка. Чай оказался хорош! Прохладный, чуть кисловатый, пузырьки углекислоты приятно щекочут нёбо.

Ах, блаженство!

Приоткрыв один глаз, я посмотрел на телевизор, серой глыбой застывший в углу. Модель с голосовым управлением. Чтобы этот ящик работал как следует, на него нужно орать, потому что простых, тихих слов он не понимает. Или не желает понимать. А может быть, его специально так настроили на заводе?

Россия…

Я допил чай и поставил стакан на столик.

И тут оно началось.

Странным было не то, что это вообще происходило — к странностям я был готов, — а то, что всякий раз это начиналось по-разному.

Когда это случилось в первый мой московский приезд, я страшно перепугался. Решил, что спятил. Или, в лучшем случае, переутомился. Принялся таблетки глотать успокаивающие. От транквилизаторов меня вело, как суслика среди зимы. Каким-то чудом я дотянул до конца визита. В самолете меня скрутило так, что думал, точно концы отдам. Перед глазами все плыло, как будто смотришь на мир сквозь гигантские прозрачные шестеренки, крутящиеся, цепляющиеся друг за друга и переливающиеся радужным сиянием. По сравнению с тем, что я лицезрел в гостиничном номере, видение это не наводило смертельного ужаса. Но и ощущение близящегося полного разрыва с действительностью было не из самых приятных. Но как только самолет пересек кордон, отделяющий Россию от единого информационного пространства, морок будто рукой сняло. Я вновь был полон сил, бодр, уверен в себе и в реальности происходящего. Поэтому я не стал обращаться к специалистам, решив, что уины уже вычистили из моего организма всю заразу.

Однако в следующий мой приезд все повторилось в еще более тяжелой форме. Первые два дня я как-то боролся с бредом, а потом просто выпал из реальности. Картина окружающей действительности причудливо дробилась и перемешивалась с кошмарным образами, являвшимися ниоткуда. Вернее, это я не мог понять и объяснить их происхождение.

Позже я определил для себя это состояние словом «накат».

А майор Ворный научил меня бороться с ним другим накатом.

— Ну, накатили! — провозглашал обычно Владимир Леонидович, перед тем как опрокинуть в рот стопку водки.

И снова морок отпустил меня, стоило пересечь границу единого информационного пространства.

Так что ж выходит — это сама Россия на меня так воздействует?

Вернувшись домой, я попытался выяснить, не происходит ли то же самое с другими людьми. Я перерыл горы специальной литературы, побывал на всех доступных медицинских сайтах, переговорил с несколькими знакомыми медиками. И ничего не нашел по интересующему меня вопросу. Абсолютно ничего. Ни намека даже.

Получалось, только я один слетаю с катушек, едва оказавшись вне зоны единого информационного пространства.

И чем же я заслужил такое?

Что самое ужасное, моя работа в Российском секторе Мирового экологического форума была связана с регулярными поездками в Москву, Питер, Новосибирск и другие крупные города единственной страны, упорно не желавшей присоединяться к единому информационному пространству.

Конечно, я мог подать прошение о переводе в другой сектор. И прошение это, скорее всего, было бы удовлетворено. Но ряд причин удерживал меня на месте. Во-первых, работать в Российском секторе МЭФа было престижно и интересно — Россия оставалась самой неблагополучной страной в области экологии и там было где применить наши знания и умения. Во-вторых, мне не могло не льстить то, что я считался одним из лучших специалистов по России. Дело в том, что моя задача заключалась не в мониторинге экологической ситуации и не в разработке новых проектов для ее улучшения. Я должен был уговаривать русских идти с нами на контакт. И надо сказать, у меня это неплохо получалось. В среднем, один из шести предложенных мною проектов русские принимали. В-третьих, работа моя хорошо оплачивалась, что тоже немаловажно. И наконец, самое главное — мне нравилась моя работа.

Поэтому я продолжал работать в Российском секторе МЭФа. И как минимум раз в полгода летал в Россию, старательно скрывая ото всех, что там со мной происходит.

Со временем я не привык к накатам, но почти смирился с ними, как с неизбежной профессиональной вредностью.

Сначала я краем глаза заметил, как по шторам пробежало легкое марево, будто раскаленный воздух над жаровней колыхнулся.

Я резко повернулся в сторону окна.

Все нормально. Даже сквозняк шторы не колышет.

Откуда же это ощущение, будто происходит что-то странное?

Тихо звякнули стеклянные висюльки люстры над головой.

Я поднял взгляд.

Вокруг люстры кружилось с десяток голубоватых искорок. Когда одна из них догоняла другую, первая отскакивала в сторону, цепляла стеклянную висюльку, и та издавала едва слышный звон.

Я покосился в сторону бара. За стеклянной дверцей стояла спасительная бутылка водки. Но — нет. Накат был пока слишком слабый для того, чтобы использовать радикальные методы. Не накат даже, а так себе, накатишко. Такой можно было перетерпеть, не прибегая к допингу.

Чтобы отвлечься, я взял со стола папку с программой визита.

Сегодня у меня был свободный день. В среду днем — встреча с заместителем секретаря думского комитета по экологии. То, что для начала только заместитель — это нормально. Для России — нормально. Русские любят погонять проект по скользким ступенькам бюрократической лесенки. Для кого-то этот зам мог бы стать непробиваемой стеной. Но у меня есть опыт, как обходить такие препятствия.