Страница 29 из 131
– Ну вот, все и решилось.
Сэмпл не поняла:
– Что решилось?
– Нас отдают Толстому Ари.
– А это хорошо или плохо?
Теперь уже женщина озадаченно посмотрела на Сэмпл:
– Толстый Ари – это Толстый Ари.
– Я не знаю, что значит Толстый Ари. Я нездешняя.
– В смысле, ты ни разу не видела по телевизору?
– Что я не видела по телевизору?
Женщина посмотрела на Сэмпл, будто та с Луны свалилась;
– «Невольничий телерынок Толстого Ари».
Люк закрылся, свет погас, и Джим начал падать. Его первый контакт с пришельцами, вернее, надежда на первый контакт вдруг обернулась неслабым приходом. Причём нехорошим приходом. Его как будто столкнули в пустоту. Пространство наполнилось истошным воплем на грани болевого порога. Джим очень надеялся, что это просто свист ветра в ушах. Но он слишком хорошо помнил этот пронзительный крик. Как и падение в черноту. То же самое было в Париже.
Как будто его смерть каким-то образом записали на магнитную ленту времени, и вот теперь запись включилась. И если он сейчас умирал заново, это было несправедливо, по меньшей мере. Умом Джим понимал: наивно и нелогично ждать, что пришельцы будут с ним обходительны и милы и жутко обрадуются их знакомству. Однако именно этого он и ждал. После всего ЛСД, что он принял в течение жизни, после книг Эрика Фон Дамикена и всех этих журнальных статей о паранормальных явлениях, поглощаемых в неимоверных количествах, после того, как он столько раз посмотрел «День, когда замерла Земля», после всех серии «Star Trek» под пиво в гостиничных номерах праздными вечерами, Джим чувствовал себя готовым к контакту с пришельцами. Ему представлялось, что даже если они и не встретят его с распростёртыми объятиями, они всё-таки будут готовы ко встрече с ним.
Меньше всего Джим ожидал, что его просто-напросто сбросят и чёрную дыру и, может быть, даже убьют по новой. Возвращаться обратно в Спираль при таких обстоятельствах было бы неприятно. Одна мысль об этом вгоняла в тоску.
Джим всё летел и летел. Времени прошло достаточно, а он пока ни обо что не ударился и уже начал думать, что, может быть, никуда не падает. Вернее, падает. Но в свободном падении. Может быть, НЛО держит его в подвешенном состоянии между внешней и внутренней гравитациями. Словно в награду или, может быть, в наказание за это логическое заключение его ослепила внезапная вспышка света, так что закружило в калейдоскопе мерцающих пятен – остаточных изображений. Он плюхнулся на металлический пол. Судя по ощущениям, с высоты в фут, не больше. Было достаточно больно, но, кажется, он ничего себе не повредил. Джим застонал и перевернулся на спину. Плечо болело, локоть саднило, уязвлённое самолюбие возмущалось, а сам Джим кипел праведной злостью из-за такого недружелюбного приёма. Он медленно поднялся на ноги, готовый дать достойный отпор – по возможности – вероятным новым унижениям.
Воздух в тарелке оказался вполне пригодным для дыхания. Внутри было тепло, хотя и слегка влажновато, и пахло здесь как-то странно. Джим так и не разобрался, чем именно пахнет, но запах ассоциировался с большим промышленным предприятием. Он медленно обернулся, выставив руки вперёд и пригнувшись, как борец в ожидании атаки – готовый ко всему. Он проговорил, даже не столько в плане продуктивного общения, сколько с целью проверить, что будет:
– Знаете что? Я вообще-то немного не так представлял себе посадку на борт космического корабля.
Стоило Джиму заговорить, как включился свет. Воздух вдруг уплотнился и сделался липким и вязким. Непонятный промышленный запах сменился резким запахом кислоты, которую заливают в аккумулятор. Свет был неземным – во всех смыслах этого слова. Такое мерцающее голубое сияние. Как будто ты заключён внутри айсберга. Джим не нашёл никаких видимых источников света. Свечение лилось отовсюду, наполняя пространство. При таком свете было трудно соизмерять расстояния. Не будь у Джима такого богатого опыта с галлюцинациями, он бы подумал, что у него что-то не то с глазами.
Он стоял на изогнутом дне какого-то металлического цилиндра с рифлёными стенками, наподобие громадного резервуара, около двенадцати футов в диаметре. Ребра цилиндра и участки панелей на стенах были покрыты какими-то нечитабельными идеограммами. За исключением этих внеземных надписей, всё казалось вполне обыденным. Даже как-то и неинтересно. Но Джим не спешил делать выводы. Прочитать, что здесь написано, он не мог, но общее расположение знаков и их начертание очень напоминали рисунок кругов на полях, которые он видел по дороге к Перекрёстку. Он покачал головой:
– Если вы оставляете нам записки на кукурузных полях, пишите хотя бы по-английски. Или словарь пришлите.
Джим вообще-то не ждал ответа. Но ответ прозвучал. Его же фраза, произнесённая громким скрипучим металлическим голосом, нечто среднее между издевательским передразниванием и мгновенным ответом;
– Если вы оставляете нам записки на кукурузных полях, пишите хотя бы по-английски. Или словарь пришлите.
Голос был тонким, как у Микки-Мауса. Наверное, если бы Джим надышался гелием, у него был такой же голос. Джим моргнул. Очередные приколы весёлых пришельцев? Он уже начал сердиться. И ещё ему очень хотелось выпить.
– Что ты сказал?
– Что я сказал?
Джим вздохнул:
– Вот только, бля, Рэя Чарльза не надо цитировать[17].
Бестелесный скрипучий голос тоже вздохнул:
– Вот только, бля, Рэя Чарльза не надо.
Джим понял, что над ним издеваются.
– Ага. Я въехал.
– Ага. Ты въехал.
– И долго мы будем играть в эти игры?
– Пока ты не будешь готов пройти сквозь мембрану.
Джим не ожидал нормального ответа и даже слегка растерялся:
– Сквозь мембрану?
– Сквозь мембрану.
Джим так и не понял, то ли невидимый Микки-Маус снова затеял дразниться, то ли ответил на его вопрос. Он ещё ничего не сказал, а голос уже отозвался:
– Нет, я не дразнюсь. Если тебе здесь не нравится, пройди сквозь мембрану.
– Какую мембрану?
– Да вон же, в конце помещения, дурашка.
Джим удивлённо приподнял бровь, слегка обалдев от подобного обращения. Он посмотрел в дальний конец «помещения». В закруглённой стене образовалось круглое отверстие фута четыре в диаметре, затянутое полупрозрачной дрожащей мембраной. По внешнему краю отверстия шёл металлический ободок наподобие скошенного кольца из сияющей меди. Мембрана представляла собой то ли плёнку, то ли завесу из газа переливчатого перламутрового оттенка. Внутри пузырились и лопались крошечные электрические искры – в точности как пузырьки в шампанском. Джим так и не понял, что это было: твёрдое тело, жидкость, плотный газ или что-то ещё.
– И мне надо сквозь это пройти?
– Если ты не намерен остаться здесь, в переходном шлюзе. Только предупреждаю: здесь тебе будет не очень уютно. Еды нет, выпить нет, клаустрофобия разовьётся, пойдут обиды – в общем, полный набор огорчительных ощущений, от которых страдают земляне, когда им кажется, будто им не уделяют внимания.
– Ладно, ладно, я все уяснил.
– Ладно, ладно, ты неё уяснил.
Джим уже понял, что ему ни за что не побить этого гелийного попугая, в смысле, кто кого переболтает, так что он осторожно направился прямо к мембране и попробовал заглянуть сквозь перламутровую завесу. Он пока не решился к ней прикоснуться, но, судя по виду, она была чуточку влажной.
– И что? Так вот прямо пройти насквозь?
– Ага, так вот прямо пройти насквозь.
– Как-то отдаёт фрейдизмом, тебе не кажется?
– Как-то отдаёт фрейдизмом, тебе не кажется?
Джим решил изменить тактику. Он заорал по возможности громче:
– Эй, Долгоиграющий Роберт, ты тут?
Мембрана затрепетала, пошла лёгкой рябью, и на ней появились губы – то есть трёхмерное изображение губ, такой подвижный рельеф больше фута в ширину. И эти губы выкрикнули ему прямо в лицо:
17
Имеется в виду знаменитая песня Рэя Чарльза «Что я сказал», которая вышла в 1959 году и с которой и началась история «соула» – неподражаемого сочетания рока, рок-энд-блюза, джаза и кантри.