Страница 105 из 131
Бернадетта, взявшая на себя роль бесспорного лидера местных Небесных монахинь, разослала поисковые группы по всем Небесам. К поискам маньяка-мессии привлекли даже мультяшных птичек – для наблюдения и отслеживания, – но Сэмпл сомневалась, что Иисуса найдут. На его месте она была бы уже далеко: умчалась вдаль, словно резвый ветер. С другой стороны, это она бы так сделала. А что себе думает Иисус – сие тайна великая есть. Он же законченный психопат, у него в голове все не так, как у нормальных людей. Сэмпл давно уже следовало усвоить эту простую истину: никогда не судить о других по себе. Тем более если эти »другие» – с явными психическими отклонениями. У них в голове звучат голоса: Господа Бога, пёсика Сэма или дикторов центрального телевидения. И они делают то, что велят им эти голоса. Так что вовсе не исключено, что Иисус ещё здесь. Где-то на Небесах. Сэмпл, конечно же, понимала, что она цепляется за соломинку. Так не бывает. Это было бы слишком хорошо… Вот почему, когда Иисуса всё-таки обнаружили, Сэмпл удивилась едва ли не больше всех.
Его обнаружила птичка. Он прятался среди камней на самом дальнем конце мыса, куда никто никогда не ходил, потому что этот участок Небесной реальности был ещё не закончен. Вооружившись граблями, лопатами, мотыгами и другими предметами из садового инвентаря, монахини направились следом за птичкой, указывавшей им дорогу. Их решительная команда напоминала толпу линчевателей, разве что чуть менее ражую. Сэмпл отправила вместе с ними своих резиновых стражей – с приказом сдержать монашек, если те вдруг решат учинить расправу над Иисусом прямо на месте. Однако она сомневалась, что стражи – если вдруг что – справятся с этой толпой разъярённых девиц. Переход на Небеса по телепортационному каналу повлиял на них как-то нехорошо: они стали какие-то вялые, словно приспущенные мячи.
Незачем и говорить, что ни Сэмпл, ни Эйми, ни мистер Томас с монахинями не пошли. Если поиски увенчаются успехом и Иисуса всё-таки вздёрнут на ближайшем дубу, монашки могут на этом не остановиться – и понятно, кто станет следующей жертвой. Так что сестры и мистер Томас предпочли остаться на террасе. От греха подальше.
Когда Иисуса приволокли к Эйми, он был весь в синяках и в крови. Видимо, его били – и били нещадно. Хорошо хоть не вздёрнули сразу. Его белый плащ был весь изорван и измазан грязью, сандалии Иисус где-то посеял, и ещё он очень мудро убрал свой нимб. Впрочем, держался он на удивление нагло – без малейших намёков на раскаяние и сожаление. Монахини привели его к подножию лестницы, что вела на террасу, так что Эйми хотя бы могла смотреть на него сверху вниз, верша правосудие. То есть можно было предположить, что монашки ещё признавали за Эйми какой-то авторитет. Иисус же являл собой воплощённое презрение. Похоже, он так и не понял, что речь идёт о его жизни и смерти. Он вырвал руки у монахинь, державших его с обеих сторон, и рассерженно обратился к Эйми:
– Ты вообще как-нибудь контролируешь этих маньячных девиц? Или они у тебя делают что хотят?
Сэмпл пришлось признать, что сестра держится на удивление хорошо. Даже можно сказать – величаво. Несмотря на все напряжение, Эйми выпрямилась в полный рост и холодно посмотрела на Иисуса:
– Я вижу здесь только одного маньяка.
Иисус показал на свои раны и разорванный плащ:
– Видишь, что со мной сделали эти бешеные психопатки.
– Они гневаются, и их можно понять.
– А с чего бы им вдруг гневаться?
– Так ты отрицаешь, что изуродовал и убил по крайней мере двух их подруг?
– А почему я должен это отрицать? Ты пригласила меня сюда, чтобы я помог тебе укрепить и расширить твои владения, и я подумал, что могу распоряжаться здесь всем по своему усмотрению.
Бернадетта прожгла его яростным взглядом, стиснув зубы и сжав кулаки.
– В том числе калечить и убивать здешних женщин, да ещё так по-зверски?!
Иисус презрительно проигнорировал Бернадетгу. Он продолжал обращаться к Эйми:
– Эти женщины… которых я якобы зверски убил. Что они собой представляют по сути? Всего лишь движимое имущество. Так чего поднимать такой кипеж, если пара-другая пропала? У меня тоже есть право на отдых.
Монахини разразились возмущёнными воплями. В отличие от Сэмпл они раньше не слышали подобной аргументации. Они не знали Анубиса. Они были готовы наброситься на Иисуса и разорвать его в клочья, так что резиновым стражам Сэмпл пришлось окружить его со всех сторон, чтобы никто до него не добрался. Эйми подняла руку, призывая монахинь к тишине. Иисус возмущённо вскинул голову:
– Я не скажу больше ни слова. Только в присутствии адвоката.
Эйми посмотрела на него как на законченного идиота:
– Адвоката?
– Ну да, адвоката.
– И где ты возьмёшь адвоката?
Иисус указал пальцем на Сэмпл:
– А вот она?
Сэмпл взбесилась:
– В роду Макферсонов никогда не было адвокатов. Проповедники, конокрады – да, но уж никак не адвокаты.
Иисус торжествующе ухмыльнулся:
– Стало быть, суд продолжаться не может, поскольку у подсудимого нет адвоката.
Бернадетта сердито воскликнула:
– Ты вполне можешь сам за себя говорить!
Теперь пришла очередь Эйми торжествующе улыбаться:
– А кто говорит, что это суд?
Улыбка Иисуса померкла.
– А что это?
– Я просто хотела послушать, что ты мне скажешь, прежде чем я вынесу приговор.
– Ты не можешь вынести мне приговор. Я – Иисус Христос, а это вроде как Небеса. Налицо серьёзная юрисдикционная проблема. Я, чёрт возьми, Сын Божий. – Он обернулся и посмотрел на монахинь. – Я в том смысле, что все вы – невесты Христовы, правильно? А если так, то вы все мои. Просто по определению. Вы – моя собственность. Так с чего такой переполох?
Монашки не верили своим ушам.
– Мы не твоя собственность, сукин сын, – высказалась Бернадетта. – Мы вообще ничья собственность. – Она показала на Эйми. – Даже не её.
Иисус резко сменил тактику. Превратился в любезного и обходительного продавца подержанных машин.
– Ладно, ладно. Вот что я вам скажу. Посмотрим на это с другой стороны. Я признаю, что малость переборщил с этими женщинами. Это была ошибка. Не стоило этого делать. Я думал, они тут как часть декорации, и когда я их калечил, мной руководила истовая вера, но – да. Это была ошибка. Если кому-то не нравится мой подход к женщинам – прошу прощения. Трудное детство, и всё такое. Может быть, это пагубное влияние телевидения. Но давайте решим все мирно, ко всеобщему удовольствию. Я убираюсь отсюда подальше, обещаю, что больше не буду себя называть Иисусом Христом, и мы благополучно обо всём забываем. Я в том смысле… вы сами подумайте. Какой смысл отправлять меня обратно в Спираль? Всё равно я останусь таким же, каким был. Может быть, даже хуже.
Когда Иисус закончил, воцарилась гнетущая тишина. А потом одна из монахинь тихо проговорила:
– Распять его.
Остальные тут же подхватили:
– Распять его!
Всё громче и громче:
– Распять его!
– Распять его!
Бернадетта подняла руку, и выкрики сразу умолкли.
– Нет, мы сделаем лучше. Мы сдерём с него кожу. Заживо. Тоненькими полосками.
Остальным очень понравилась эта мысль.
– А потом срежем мясо. Маленькими кусочками.
– И каждый кусочек поджарим, а он пусть смотрит.
Сэмпл решительно тряхнула головой:
– Никакого «поджарим». Никакого каннибализма.
Монахини, настроенные более традиционно, опять закричали:
– Распять его!
– Распять его!
– Распять его!
Эйми решила, что последнее слово должно остаться за ней. Она сама была традиционалисткой и подумала, что лучше не экспериментировать, а прибегнуть к способу старому и испытанному:
– Итак, мы его распнём.
Монахини разразились бурными аплодисментами. Иисус не поверил своим ушам:
– Подождите минуточку…
Эйми взглянула на Бернадетту. В кои-то веки эти двое пришли к согласию.
– Есть у нас новый крест?
– Есть.
– А гвозди?