Страница 22 из 65
Алексей насыпал в заварник чаю с индийским слоном на этикетке, достал из кухонного шкафа две чашки и сахарницу.
«А что, если попросить его свозить меня в Ленинград. Черти ведь умеют летать. Быстро. Быстрее реактивного лайнера, если верить Николаю Васильевичу Гоголю. Как это им удается… правильно, – усмехнулся Алексей, – только черти и знают. Надо не забыть расспросить об этом у Леонарда».
Чайник закипел, но Алексей, плеснув кипяточку в заварник, вновь поставил его на огонь.
«Вот бы Лера удивилась, завались я ей прямо на голову. Только что это мне даст? А ровным счетом ничего. Ну, может, и удастся узнать, что случилось, с кем она теперь. Или ни с кем, просто решила жить, как полагается… А как? Грести под себя все, что попадается на глаза, собачиться, держаться зубами за место, которое сулит быстрое продвижение по службе, да копытами лягать претендентов? И ведь почему-то уверенных в том, что это и есть настоящая жизнь, год от года прибавляется. Просто противно. До желудочных спазмов».
Алексей разлил заварку по чашкам, поставил их вместе с сахарницей на поднос и, подхватив чайник, осторожно, чтобы не дай бог не разбудить мать, вернулся в комнату.
Черт по-прежнему сидел в кресле и читал «Фауста» Гете.
– Ого! – присвистнул Алексей, – Классикой увлекаешься?
– Приятно вспомнить, – лаконично пояснил Леонард. – Автор постарался, изложил все точно. Особенно в первом томе.
– Ну и чему радоваться? – удивился Никулин. – Остался ваш Мефистофель в дураках. Столько лет выполнять чужие желания и в итоге получить кукиш.
– А общение? – возразил черт. – Не так уж часто нашему брату удается по-настоящему пообщаться с человеком, изучить вашу природу. Если хочешь знать, заведомо было ясно, что уйдет душа Фауста через чистилища в рай. В этом мы ошибаемся редко. «Остановись мгновение, ты прекрасно!» – вот что интересно, вот в чем вся соль! Одинаково скучна ваша порода или в ней есть исключения? Обычно-то «остановись!» вопят в первые полчаса, ну, максимум сутки. Хапнул – и наслаждается. Потом, естественно, волосы начинает рвать – не так, мол, его поняли. Поспешил, недохапал… А вообще, вам, людям, сколько не дай – все мало. Деньги есть – нет славы, слава есть – нет власти, власть есть – нет семьи, семья есть – нет денег. Вот так по кругу и ходите. Или я не прав? О, прости, – вдруг встрепенулся черт, – забылся, дико извиняюсь, больше подобного не повторится. Да и думаешь, у нас в аду иначе? Везде одно и то же, уж поверь моему слову.
– Да ладно, – вздохнул Алексей, – может, ты и прав. Только противно все это.
Он поставил поднос на письменный стол и быстро налил кипятку в чашки.
– Сахар будешь?
– Нет.
– Тогда пей. Бульки, вроде, еще идут.
Черт ухватился за чашку и одним залпом осушил ее, смешно дергая кадыком.
«Глотки у них луженые, – подумал Алексей. – Ну не зря же они в аду живут.»
А черт, крякнув от удовольствия, поставил чашку на поднос и спросил:
– Еще можно?
– Хоть сто порций, – рассмеялся Алексей.
Он уселся в кресло, дожидаясь, покуда его чай немного остынет, и наблюдая, как методично странный гость опустошает чайник.
– Может, ты голоден?
– Не-а, я сегодня барана съел, – сообщил Леонард.
– Где?
Черт виновато зыркнул на Никулина.
– Понимаешь, он от стада отбился…
– А ты тут поблизости, словно волчок, прогуливался, цветочки нюхал.
Черт потупился.
– Да ты б меня все равно не накормил. Знаешь, сколько мне надо?
– А как же ты собираешься у меня на постое быть?
– Так я ведь не на полный пансион прошусь.
– Спасибо, утешил. – Алексей внимательно посмотрел на Леонарда, тщетно пытавшегося придать себе сконфуженный вид. – А теперь давай серьезно поговорим. Я тебе уже объяснял, что живу не один, с матерью. Сам понимаешь, что с ней случится, коль она тебя увидит. Утром же мне надо на работу. Комнату запру. Объясню маме, что провожу дома эксперимент, для которого требуется особая чистота. Ну, а уж ты постарайся не шуметь. Договорились?
– Угу, – причмокивая дымящимися паром губами, ответил черт. – Все будет в полном ажуре.
– Надеюсь, – вздохнул Алексей. – У меня мама, знаешь, какая нервная? С тех пор, как в Волопаевске вся эта чертовщина началась… гм… прости, в общем, она запрещала возвращаться мне сюда из Москвы. Ну а сама, сколько я ее не уговаривал, уезжать не хотела. Я ее понимаю, здесь отец похоронен, но ведь и о собственном здоровье надо думать. Тут пришельцы повадились табунами ходить к соседу, а для нее, представляешь, каково их видеть каждый день. Короче говоря, я оказался здесь. Бросил и престижную работу, и приличный заработок, и интересные перспективы.
– Я тоже свою мать любил, – вздохнул черт. – Она у меня была строгая, но ласковая. Наверное, не одобрила бы мой побег, но переживала бы страшно. Жаль, умерла, когда я был совсем маленьким.
– А вы разве не бессмертные? – удивился Алексей.
– Да ты что? Так бы ОН и допустил, чтобы мы вечными были. Представляешь, сколько бы нас развелось?
– Хорошо, а что после смерти с вами происходит? Куда ваши души попадают, если вы и так уже в аду?
– Ты что городишь? Какие у чертей души? У нас вместо души…
– Подожди, – опешил Алексей, – ты же недавно говорил, что вы не чурки деревянные, что вас тоже Бог создал.
– Ну, да, – пробормотал черт. – Все верно. Только про душу я наврал.
– Во, фрукт! – изумился Никулин. – И зачем тебе все это?
– Не знаю, – проблеял черт, – наверное, привычка такая…
Но тут в прихожей раздался звонок.
– Ты кого-то ждешь? – затравленно посмотрел на Алексея черт.
– Нет, – взвился с кресла Никулин. – Мать ведь, гады, разбудят!
И он рванулся прочь из комнаты.
На пороге стоял Витка Шубин и нагло улыбался.
– Ты что, вконец одурел? – опешил Алексей. – Знаешь, который час?
– Он у тебя, – не слушая однокашника, сказал Витька.
– Кто?
– Черт.
– Нет, ты положительно рехнулся? Какой черт?
– Ага, а глазки забегали, – зло ощерился Шубин. – Ну-ка…
И он бесцеремонно оттолкнув Никулина, ворвался в прихожую.
– Стой! – зашипел Алексей. – Мать разбудишь.
Но Витьку, похоже, сейчас мог остановить только бульдозер. В два прыжка он преодолел не очень-то длинный коридор и влетел в комнату. Алексей бросился следом и замер на пороге.
Черта в комнате не было, как не было и подноса с пустыми чашками. Даже «Фауст» стоял в шкафу на своем обычном месте.
«Конспиратор», – с уважением подумал о черте Алексей, но вслух сказал:
– Ну что, удовлетворил свое любопытство? А теперь выметайся, иначе схлопочешь.
– Да подожди ты, – как-то сразу скукожившись, пробормотал Витька. – Плохо мне что-то, дай отдышусь.
И он, не дожидаясь разрешения, плюхнулся в кресло, еще не успевшее остыть от волосатого зада Леонарда.
Алексей плотно закрыл за собой дверь и тоже присел.
На физиономии Шубина явно читалось сожаление о чем-то, уже почти положенном в карман, но неожиданно утерянном. Алексею это было понятно, но вот странными были оттенки облегчения, блуждающие в уголках витькиных губ и явно указывающие на тот факт, что что-то страшное у человека осталось позади. Будто он сбросил со своих плеч непомерный груз, и к тому же готов рассказать каждому встречному, как ему ловко удалось это проделать. Алексей не ошибся.
– Ты представляешь, – сказал Витька, – мы его уже почти зажали в угол, ума не приложу, куда он делся.
– Кто?
– Да черт же, черт побери!
– А-а-а. Так ты свою бредовую идею не оставил? – хмыкнул Алексей.
– Она не бредовая.
– А хочешь докажу?
И Алексей слово в слово пересказал слова Леонарда о кладах, которых физически в советское время быть не могло. Странные рассуждения черта о его деловых отношениях с Гермесом он, естественно, опустил.
Шубин долго искал дар речи, а когда нашел, тихо промямлил:
– Ты ж меня под корень подрубил, ты ж, можно сказать, на взлете меня подстрелил. Господи, сколько труда, сколько сил впустую положено… А что я Гоге скажу?