Легенда

и кто-нибудь будет идти по шоссе на ее гребне, тро-

нет рукой стену — и не узнает, где же те люди,

что вот здесь ее заглаживали, даже следы пальцев

видны!

В Историческом музее на Красной площади я ви-

дел глиняные черепки посуды эпохи неолита; все за-

был, а одно осталось в памяти: вмятины от пальцев на

192

горшке — от пальцев че-

ловека, который жил

семь тысяч лет назад…

…В тот же вечер мы

устроили в общежитии

грандиозную пирушку.

Пришли Тамарка, Тоня.

Жалели, что нет Захара

Захарыча.Вот кого нам

не хватало! Но он ушел в

ночную смену. Леонид

принес патефон, но плас-

тинки не устроили Ми-

шу, и он приволок чемо-

дан танго, вальсов и

фокстротов. Ну, я же го-

ворил, что он стиляга!

А русские песни — это

мы пели, уж когда рас-

ставались.

Петька увековечил

нас за праздничным сто-

лом, предупредив, что,

хотя свету и достаточно, снимки могут не получиться из-за нового усовершенствования в аппарате, которое он сейчас испытывает.

Я был озабочен тем, чтобы рукав пиджака не опу-

скался слишком низко,и старался держать руку на

столе. Мы надымили, было жарко, душно. Тоня встала

и ушла на крыльцо.

Я вышел, подошел к ней близко… обнял и поцело-

вал.

Она доверчиво прижалась ко мне, беззащитная,

нежная, вздрагивающая от ночной свежести, и вдруг

разрыдалась.

193

Это было так неожиданно. Я стоял, немного расте-

рянный, но знал, что так нужно; а она плакала, как

будто долго томилась и у нее было горе, и тяжести,

трудности, плакала, проводила рукой по моему плечу…

Вышел Миша Ольхонский, зевнул, посмотрел на

звездное небо, сказал:

— Ага, вы тут. Ну ладно.

И ушел.

ПИСЬМО ОТ ВИКТОРА

Здравствуй, лопух!

Интересно, почему ты не отвечаешь на мои письма?

Может, ты, старик, сделался идейным товарищем? Де-

лаешь биографию? Что ж, это забавно. Впрочем, в на-

шем мире целина или Сибирь — весьма и весьма жела-

тельный (и убедительный!) пункт автобиографии, как

говорит мой гениальный папахен.

Да, Толик, в этом отношении ты, может быть, и

прав. В жизни нужно играть по крупной — и без сенти-

ментов. Люди — волки, шакалы. Если ты зазеваешься

или пойдешь наперекор, тебя попросту сгрызут. Лучше

вой по-волчьи, хапай и не зевай!

Твои передовики плевать хотели на оное «светлое

грядущее». Деньги да квартира, пожрать да напить-

ся — вот все их интересы. Животная жизнь. Предвку-

шаю, чего-то ты мне нарасскажешь, когда встретимся!

Надеюсь, теперь уже скоро?

Ну, напишу о себе. В техникум принят. Но было де-

ло с большим скрипом. Папахен и мамахен на радо-

стях обещают мне мотороллер. Хорошая вещь — и не

так уж дорог. Будем гонять, Толъка! Я даже ходил в

магазин, присматривал. Скажу по секрету, что родитель

затеял сейчас одну авантюру, и, если она выгорит, при-

бавочная стоимость для роллера будет!

194

Пока я добыл магнитофон «Яуза», записываю с

приемника джазы. Эх, Толя, «буги-вуги» — доистори-

ческое дерьмо! Мы тут в одной компании затеяли по-

пробовать «рок-н-ролл». Говорят, потрясающая вещь.

В Москве появились новые туфли на каучуке — мечта!

Мне шьют костюм из импортного материальчика. Коро-

че: пора обретать человеческий облик.

Задумал я, старик, между прочим, жениться. Зна-

ешь, в жизни, как говорится, не повредит. Юнка, ка-

жется, не против, но у нее хахалей, как всегда, леги-

он,— попробуй перепижонь! Впрочем, я заливать умею,

ты меня знаешь. Эх, Толя, я здорово изменился! Тебя

не шокирует мое письмо? Весело что-то!

Будь здрав и ради бога черкни же наконец, жив ли

ты. Мне ведь ужасно интересно все-таки. Постарайся

поскорее приехать, да гульнем вместе тут «с веселой

братвой, по прозванью шпаной», как поется в одной

уркаганской песне. Ты знаешь, сейчас в нашей компа-

нии признак хорошего тона — воровские песни. Экзо-

тика! Сила!

«Подлюга Муська, ты меня любила…»

Жизнь, Толя, жизнь — лафа! Не теряй времени,

юность проходит. Жги!

МОРЯКИ УМИРАЮТ В МОРЕ

Утром пришла страшная весть: умер наш Захарыч.

Он умер в ночь, собираясь на смену, налаживая мо-

тор. Все самосвалы разъехались, а «МАЗ» Захарыча

почему-то стоял. Диспетчер окликнул его — не отве-

чает. Подошли — а старик в кабине за рулем уже хо-

лодный: остановилось сердце.

В то утро дверь в нашу комнату перестала закры-

13*

195

ваться: у Захарыча оказалось столько знакомых,

столько людей было потрясено его смертью, они прибе-

гали — многих мы никогда не видели в глаза — и спра-

шивали, спрашивали, как будто мы что-то знали.

Захара Захарыча в общежитие решили не перево-

зить. Его костюм пришел взять кто-то из шоферов; ста-

рика обрядили там же, в гараже, в красном уголке. Ко-

гда мы с Петькой прибежали туда, он уже лежал на

составленных столах — спокойный, с корявыми, плохо

сложенными на груди руками; волосы его опять пока-

зались мне серыми на белоснежной подушке.

Стулья в красном уголке составили в угол, и было

как-то полутемно и неуютно; все время входили и вы-

ходили люди, шаркали ногами. Стоял почетный ка-

раул; никто не плакал.

В углу профорг шептался с шоферами насчет крас-

ного сукна, подушечек для орденов и гроба:

— А доски пусть возьмет на рембазе, я уже дого-

ворился… А ты, Нехода, повезешь завтра, слышишь?

Машину приведи в божеский вид. Борта опустим, пове-

дешь на первой скорости…

— Знаю…

— Да, а какое же понесем знамя?..

Мы с Петькой постояли, помолчали, и нам показа-

лось, что мы чужие и лишние и наш «батя» — уже

не наш. Вот он лежал, и его тут не было. Мы отправи-

лись домой…

Похороны состоялись на другой день. Собралась

огромная толпа людей, и опять никто не плакал. Фаль-

шиво играл клубный самодеятельный оркестр; день

был пасмурный; сырой ветер трепал знамя, заворачи-

вал на грузовике красное сукно. Шофер не мог при-

строиться к идущим. Процессия вдруг разрывалась,

кричали: «Подождите!» В кучках у ворот переговари-

вались :

196

— Он с какого участка?

— Не с участка, из гаража. Помнишь, в наш двор

трубы привозил?

— Так это он?

— Ну да!

— Вот так: был человек, и нет его…

В сопках строителями положено начало небольшо-

му кладбищу — с десяток холмиков. Странное, невы-

носимое чувство давит меня при виде вот таких глухих

сибирских кладбищ, где нашли конец пути буйные го-

ловы, неспокойные сердца, занесенные бог весть куда

освоители земель. И вспомнилось, как однажды гово-

рил один старый рабочий: строители приходят и ухо-

дят, и после них остается не только станция, но и де-