Легенда

— Будущее.

— Слушай, Тонька, может, так надо? Может, мы

просто рабочий материал, издержки производства для

этого будущего?

— Не знаю… Не думаю, чтобы так…

— Тебе не жалко рук? Гляди, что с ними де-

лается.

— Жалко. А ты не смотри! Иди помоги Даше. Вон

она совсем запуталась.

Я иду, тяну брезенты, ползаю, разглаживаю углы.

Если бы ты знала, Тоня, как я сам запутался!..

МЫ СОБИРАЛИ ФИАЛКИ

Но деньги я не сохранил. Мой замечательный Лень-

ка не рассчитал тоже и… пришел просить у меня взай-

мы. Я честно отдал ему половину.

— Ну что ж, тогда пойдем ловить рыбу,— сказал

он.— Это уж завсегда: как на мели, пошел бычков тя-

гать.

И вот мы вышли утром, направившись далеко

вверх по Ангаре. С сопки мы увидели внизу, как на

карте, наш городок, и стройку, и шестерку портальных

кранов, из которых крайний был мой…

Мы шли все дальше и дальше. Лес становился гу-

ще, выше, исчезли, тропки, остались позади огороды,

и мы шли напрямик, продираясь сквозь сушняк, кото-

рый ломался под руками подобно макаронам, со звон-

ким треском и пылью, а паутина облепила лицо, воло-

сы, лезла в глаза — приходилось держать впереди ру-

ку, чтобы она цеплялась на рукав.

9 Продолжение легенды

129

Боже ты мой, сколько тут было цветов! Огромные,

как стаканы, крошечные, как бисер… Огненные жар-

ки, лиловый багульник; красные, синие, розовые, они

казались ненастоящими! Заросли папоротников этажа-

ми покрывали склоны, а среди камней качались хруп-

кие холодные и нежные тюльпаны. Пахло нагретой

травой, дышалось легко, сладостно, и хотелось

упасть в траву, в сетку солнечных пятен, закрыть гла-

за и лежать, слушать жужжание мух, шорохи пауч-

ков. Все вокруг было наполнено такой жизнью, такой

стройностью — мудрой, вековечной, дикой…

«Чью-ви-ить!» Тонкий, пронзительный свист раз-

дался совсем рядом. На стволе сосны, распластавшись

как белка, сидел крохотный полосатый зверек и любо-

пытно смотрел на нас блестящими бусинками.

— Ах ты, мой родной, ах ты, дурачок! — Ленька

умильно остановился и расцвел, словно увидел дру-

га.— Ах ты, мой бурундучишка! Ну, как живешь?

Как дела вообще? Куда прячешься, а?

Бурундучок слабо пискнул и шмыгнул на другую

сторону ствола. Мы стояли. Сначала показались ушки,

потом лобик, и глянули любопытные-любопытные гла-

зенки — так дети выглядывают из-за угла, играя в

прятки.

Ленька казался взволнованным. Он нежно гладил

деревья, рвал цветы, напевал и все начинал рассказы-

вать, как он жил с отцом на зимовье, а зимовье — это

просто избушка в тайге, хутор. У Леньки была замеча-

тельная собака Вальва, она за версту чуяла глухарей.

— Вот идешь ты по лесу. А он, хитрюга, засел где-

то на дереве и спит. Вальва мигом почует — как при-

мется лаять, на дерево прыгает, бесится, а он, дурак,

попыжится, поплотнее усядется и наблюдает одним

глазом. Тут уж он ничего не слышит! Ужасно интерес-

но ему: что за зверь?.. А старая лиственница как па-

130

дает! Шарах! — и охнет весь лес, шумит долго: «Де-

рево умерло…»

Глаза у Леньки блестели, и он все говорил, говорил,

прыгал по камням, разговаривал с птицами, с жуком,

словно он пришел в гости; вот долго-долго не мог вы-

браться, да и пришел, и никого не забыл, и для каж-

дого у него припасено ласковое слово.

— Ты погоди, брат, вот мы с тобой придем сюда

попозже. Вот она, брусника,— видишь, зеленая еще.

А ведь мы тут лопнем! А малина! Голубика будет! Мы

тогда всю получку в сберкассу — вот посмотришь!

Кедровать пойдем. Ух, какие кедрачи есть!

Вырезав десять удилищ, мы спустились к Ангаре.

Сколько я ни смотрю на Ангару, не могу привык-

нуть к ней. Она несется, как поезд, как падающий с не-

ба ястреб, но тихо, без бурунов и шума, только поверх-

ность напряженно пузырится, водоворотит… И стоит

удивительная тишина, в которой слышно, как шуршат

камешки по дну, а перед глазами несется, несется би-

рюзовая, чистая, как слеза, вода.

И перед этим тихим стремительным чудом я про-

сто и ясно понимаю, как родилась эта легенда о гордом

и дерзком побеге Ангары. Я смотрю, и голова кружит-

ся; кажется, что это во сне.

Ленька забросил удочки и подпер их камнями.

— Значит, искупаемся?

— Страшно…

— Ничего! Вот я Енисей переплывал — пять кило-

метров,— вот это я тебе скажу!

Я набрался храбрости и с разбегу шлепнулся в во-

ду. Сначала мне показалось, что вокруг кипяток. Ды-

хание захватило, я раскрывал рот и не мог крикнуть.

Течение понесло меня, как соломинку. Барахтаясь из

последних сил, я выполз по-собачьи на гальку и толь-

ко тут глотнул воздуха.

131

А Ленька стоял по грудь в воде, похлопывал себя

по плечам и хохотал:

— Кусается? А? Добра! Быстрина! Хороша! Ага-а!

Он, словно тюлень, нырял, фыркал, булькал и был

наверху блаженства. Я воротился по берегу к нашей

одежде, попробовал снова зайти по щиколотки. Ноги

заломило, будто я стал в лед, заболели все кости. Это

было тем более удивительно, что сверху жарко припе-

кало солнце, и галька на берегу была горячая, как

угли. Я выскочил.

— Да ты привыкай! — уговаривал Ленька. Он за-

плыл далеко саженками,— Привыкай, это тебе Сибирь!

Еще раз я окунулся, просидел в воде десять секунд

и с позорным воем шарахнулся на берег. Зуб на зуб не

попадал. Ленька пришел довольный, раскрасневшийся

и снисходительно утешил:

— Привыкнешь. Я тоже, как Енисей переплыл,

двое суток на печи лежал.

Нет, не переплыть мне Енисея… Почему же я такой

хилый, почему меня угораздило родиться и вырасти в

городе? Эх!.. А я еще когда-то воображал, что сильный.

Сколько раз я занимал первые места на школьных

кроссах!

Настроение мое упало, вдруг стало почему-то тош-

нить. Что-то за последнее время меня часто мутит. Да

это и неудивительно: ешь что попало, когда придется,

к тому же устаешь.

Поплавки всех десяти удочек почему-то потонули —

наверно, размокли. Но Ленька щелкнул языком:

— Порядок! Уже сидят.

Он подошел к удочкам и спокойно вытащил по оче-

реди десять бычков, рыжих, головастых; самый ма-

ленький был с палец, самый большой — с ладонь. Я ах-

нул от изумления.

— Иная рыба глотнула — ну, пошла водить, шу-

132

мит, не соглашается,— пояснял Ленька, наживляя

крючки.— А бычок — парень с крупной головой; взял

крючок и сидит спокойно. Знает: попался. Мы сделаем

так: я буду закидывать, а ты таскай. Они там уже в

очередь построились.

Я не верил своим глазам. Ленька шел впереди, за-

брасывал удочку и клал ее на воду. Я сейчас же брал,

тянул — и снимал бычка. Это было ни на что не похо-

же. После первой же сотни такое однообразное, неве-

роятное ужение превратилось просто в машинальную

работу. Дергали, дергали — ну что редиску в огороде!

Ухи мы наелись до отвала, а потом спали на горя-

чих камнях.

Я проснулся первый. Становилось уже прохладно.

Ленька вкусно храпел, широкогрудый, мускулистый,

как Геркулес в Пушкинском музее. По-прежнему стоя-

ла тишина, шуршали камешки, и Ангара бесшумным

миражем неслась мимо.

Вдали сквозь дымку я только теперь заметил кро-

хотные силуэты шести портальных кранов; крайний —

мой… Точка, островок, пятачок культуры в этом не-