Легенда

Это и называется вибри-

ровать.И так надо прохо-

дить по всему бетону, слой за слоем,иначе останутся раковины (брак, за кото-

рый техинспекция взгреет,по головке не погладит).

Это самая сложная и

ответственная работа, не-

легкая еще и потому, что однообразная. Чтобы стать вибраторщиком, нужно кончать курсы, но в эти горячие дни меня приняли и допустили к вибратору

потому, что я проходил в десятилетке физику, знаю принцип вибрации и вообще понимаю химию бетонного процесса, разбираюсь во всем с полуслова. «Образованный» — ну, и полезай в кузов, нечего прикидываться.

Две смены я выдержал. После третьей чуть не слег. У меня дрожали руки, как у паралитика, бешеный вибратор, казалось, выворачивал суставы. Звеньевая Даша уперлась руками в бока, поглядела, как я

бьюсь над вибратором, силясь вытянуть его из теста, плюнула и обругала:

— Ну-у, работничка прислали! Такой ты, сякой,

вылезай на арматуру, отдохни! Будешь бадью откры-

вать.

Даша терпеть не может, когда матерятся. Но ру-

гаться сама любит. Поэтому у нее есть «заменитель»:

такой-сякой.

Открывать бадью — это второй «интеллектуаль-

ный» труд. Тут нужны голова и немалая ловкость. По-

верхность арматурной клетки была примерно на высо-

те трехэтажного дома. Тут ветерок, редкие арматур-

ные прутья вгибаются и раскачиваются под ногами с

легким звоном. Стоишь на четвереньках, уцепившись

за дрожащие пруты, и думаешь: как же выпря-

миться?

А сверху уже маячит в синем небе бадья, летит

стремительно, сыплет щебень и льет раствор.

— Девушки! Сторонись!

Они бросаются к стенкам. Саша Гурзий улыбается

из далекой будки в вышине, осторожно подводит бадью

ко мне. Я машу рукой: ниже, еще чуть, стрелу смай-

най! Стоп!

Подполз обезьяной к бадье, ухватился за нее, вы-

прямился. Она медленно, акула проклятая, «ходит» на

тросах, поворачивается. Упираюсь изо всех сил, веду,

выравниваю.

Теперь надо взять веревку и дернуть за рычаг —

как у пушки. Отполз… отклонился как можно даль-

ше… Дерг! Дерг!

Не берет. Уперся ногами лучше. Дерг! Дерг!

Весь красный, ноги скользят, колени дрожат. Ры-

вок, еще рывок!

— Сильнее, такой-сякой! Прохлаждаться из-за те-

бя будем, да?

Собираю все остатки сил. Или слечу, или открою.

Дерг!!!

115

Как орудийный выстрел сработали рычаги: «Гур-

дур-гур-р-бах-трах!» Бетон — лавиной в блок, бадья

подпрыгнула, арматура присела, а я уцепился за

прутья и закачался, как воробей на ветке, ни жив ни

мертв.

— Ха-р-рош! Дава-ай!

Смотрю, Саша Гурзий сжимает руки над головой,

подбадривает: все в порядке. Тросы дрогнули, полете-

ла бадья.

116

Есть первая!.. Ну что ж, не хуже и не лучше дру-

гих… А сам вытер холодный пот над бровями. Вот так

работают.

Да. Вот так, Толя, строят коммунистическое бу-

дущее!

КТО ЖЕ ОНИ?

Это я такой слабый и беспомощный. Это для меня

столько страхов и тяжестей. Наши бетонщики посиль-

нее меня, они работают, словно копают огород или ру-

бят дрова,— размеренно, с шутками, без особого на-

пряжения. Они должны были быть стальными, если

бы они не были простыми девчатами.

Тоня с соколиными бровями. Итак, есть

две Тони на свете: одна на танцах, а другая в блоке.

Тут она молчаливая, размеренная; она работает толь-

ко на вибраторе и на самых ответственных местах: по

углам, под стенками, среди особо сложных арматурных

сплетений. Даша очень уважает ее и никогда не бра-

нит. На месте Тони я бы уже протянул ноги.

— Как ты можешь все время на вибраторе?!

— Он меня слушается. Я даже не напрягаюсь: он

сам ходит, только направляй.

— А вытаскивать?

— Ну что ж, физкультура полезна! Да ты попро-

буй, как я, поучись. Он же живой, с характером! Да-

вай становись, пока бадьи нет…

Тоня отличается от других и тем, что она стройная

и изящная — да-да, изящная! — даже в этом мед-

вежьем комбинезоне и резиновых сапожищах. Я не

знаю, как она умудряется это делать. Другие девуш-

ки как узлы, как медведи, а она тоненькая, комбине-

зон сидит на ней, как влитый, на руке часы «Победа».

Она и заляпана меньше, и руки у нее не изуродованы…

117

Иногда она поднимает раскрасневшееся лицо с вы-

бившимися из-под косынки растрепанными волосами

и со дна клетки смотрит в небо. Мы встречаемся взгля-

дами, мне наверху хочется выпрямиться, ухарски по-

править чуб, а она смотрит серьезно, будто спрашивает

о чем-то загадочно. Потом улыбнется дружески и снова

наклоняется.

Эти взгляды — наша тайна. Никто не замечает их.

Тоня и не подозревает, как они держат меня…

Валя Середа. Она родом из Бодайбо. Мать-оди-

ночка. Курносая, скуластая, плотная и пресимпатич-

ная! Я еще не видел, чтобы она хмурилась, нервнича-

ла или с кем-нибудь поссорилась. Утопает в бетоне,

запуталась в проводах, набрала полные сапоги рас-

твора, тянет изо всех сил вибратор и щебечет там

внизу:

— Ой, де-евочки-и! А мой Вовка сегодня говорит:

«Мама! А в цирке клоун делал вот так. Я, как вырасту,

пойду в клоуны!»

Она щебечет и щебечет о самых разных пустяках,

и это не надоедает — наоборот, кажется: уйди она — и

в блоке станет пусто.

— Де-вочки-и! Я и забыла: в наш магазин привез-

ли огурцы, хорошие, малосольные, объеденье! Скорее

берите, пока есть. Я могу взять, кому надо?

Она очень любит петь. Наша первая запевала. Чуть

передышка, а то и в работе — заведет тонко, звонко,

а другие подхватят, медленно тянут вибраторы, шерен-

гой идут от стены к стене и поют…

Тася-медвежонок.Она маленькая, круглая,

добрая и хорошенькая, только руки у нее страшные —

большущие, рабочие, красные. Закутанная и завязан-

ная, как шар, даже лицо закрывает платком, чтобы не

лупилось. Она недавно вышла замуж за скрепериста.

Время от времени Тася, деловито пыхтя, караб-

118

кается по арматуре на стену и, закрывшись от солнца

ладонью, высматривает: где там, вдали, на плотине

скрепер ее мужа? Увидит, расцветет и бултыхнется

обратно в бетон.

А иногда в блоке поднимается суматоха и визг:

— Тася! Тася! Иди скорее! Толя пришел!

Это значит, что скрепер проходил рядом и муж вы-

скочил, забежал на секунду. Он, стройный и белоку-

рый парень, весь перемазанный мазутом, пахнущий

солидолом, стоит на лестнице, улыбается. Тася шари-

ком катится к нему; возьмутся за руки, стоят и смот-

рят друг другу в глаза.

И какая бы ни была спешка, даже сама грозная

змея Дашка отпускает на три минуты Тасю, хоть и

ворчит:

— Иди, холера, такая-сякая, иди целуйся со своим

Толей!..

И я завидую Толе. Я тоже Толя, но не тот…

Дашка-змея. Наша звеньевая — самая злая и

самая крикливая из девчат. Она дебелая, крепкая, слов-

но железная. Лет ей под тридцать. Лицо конопатое,

зубы желтые, в ушах серьги — ни дать ни взять, ка-

кая-нибудь деревенская бабенка. Но она прошла курсы

и работала трактористкой, каменщицей, она строи-

ла в Москве дома на Песчаной улице, была на Ста-

линградской ГЭС. Это бой-баба, и она — мое прокля-