Страница 6 из 62
Ллойд бежал всю дорогу до пересечения улиц Авалон и Сто шестой, сочиняя по дороге эпитафии для Фэймоса Джонсона. Он тяжело дышал, руки и плечи болели, потому что приходилось нести винтовку. И когда увидел неоновую надпись «Объединенная африканская епископальная методистская церковь», пришлось остановиться и отдышаться. Ллойд глотал воздух ртом, стараясь успокоить бешеное сердцебиение. Ему хотелось выглядеть достойным представителем военных, выполняющим миссию милосердия.
Церковь располагалась на первом этаже двухэтажного здания. Внутри, несмотря на комендантский час, горели огни. Ллойд вошел, и его оглушила разноголосица. Непонятно было, что тут происходит: то ли богослужение, то ли шумное чаепитие. Большие столы тянулись вдоль рядов церковных скамей. Негры средних лет и старше преклоняли колени в молитве и тут же наливали себе чаю, кофе, закусывали пончиками.
Ллойд медленно продвигался вдоль стены, расписанной изображениями черного Христа, плачущего и роняющего капли крови со своего тернового венца. Вглядываясь в лица коленопреклоненных в поисках признаков святости и сострадания, он видел только страх.
Необъятных размеров негритянка в белом одеянии с улыбкой похлопывала по плечам людей, стоявших на коленях на ближайших к проходу молельных скамьях. Увидев Ллойда, женщина, заглушая общий шум, крикнула:
– Добро пожаловать, солдат!
И подошла к нему, протягивая руку.
Растерянный Ллойд ответил на рукопожатие и объявил:
– Ефрейтор Хопкинс. Я здесь с миссией милосердия по поручению одного из ваших прихожан.
Женщина выпустила его руку.
– Я сестра Сильвия. Эта церковь предназначена исключительно для афроамериканцев, но сегодня особый случай. Вы пришли помолиться за жертв этого Армагеддона? В этом ваша миссия?
Ллойд покачал головой:
– Нет, я пришел за услугой. Фэймос Джонсон умер. Перед смертью он попросил меня прийти сюда и передать вам, что надо продать его вещи, а на вырученные деньги устроить ему достойные похороны. Он мне сказал, что вы знаете его адрес на Лонг-Бич и дату рождения. Он хочет хорошее надгробие. И просил передать вам, что любит Иисуса.
Ллойд с удивлением увидел, что сестра Сильвия иронически качает головой, а уголки ее рта растягиваются в улыбке.
– Я тут не вижу ничего смешного, – нахмурился он.
– Да вы-то, конечно, не видите! – прогремела сестра Сильвия. – Зато я вижу! Фэймос Джонсон был швалью, молодой человек! Он заслужил свое прозвище – ниггер! А комната на Лонг-Бич? Чистый бред! Фэймос Джонсон жил в машине, все свои греховные игрушки держал на заднем сиденье! Он приезжал в эту церковь за пончиками и кофе, вот и все! Фэймосу Джонсону нечего было продать!
– Но я…
– Идемте со мной, молодой человек! Я вам покажу такое, что вы с чистой совестью забудете про этого никчемного Джонсона.
Ллойд решил не спорить. Ему очень хотелось узнать, что именно сестра Сильвия называет «греховными игрушками».
Это был открытый «кадиллак» 1947 года с низкой посадкой и высокими «плавниками» на хвосте. Его чокнутый братец Том назвал бы такую машину «колымагой для негритосов».
Ллойд посветил фонариком на заднее сиденье. Сестра Сильвия стояла рядом, широко расставив ноги и скрестив руки на груди, демонстрируя всем своим видом: «Я вам говорила!» Ллойд открыл дверцу. Раскладывающиеся и убирающиеся сиденья были усеяны пустыми бутылочками из-под газировки с сиропом и порнографическими открытками с изображением одной и той же негритянской пары, занимающейся главным образом оральным сексом.
Волна брезгливой жалости охватила Ллойда. Пара на фотографиях была средних лет и страдала избыточным весом. Убожество этих картинок разительно отличало их от иллюстраций в журнале «Плейбой», подшивки которого он коллекционировал со школьных времен. Ему стало противно. Ни один человек не достоин такого наследия.
– А я вам говорила! – продолжала сестра Сильвия. – Вот он – дом Фэймоса Джонсона! Можете продать эти картинки, сдать посуду, если вам угодно. Получите доллар девяносто восемь. Как раз хватит на две бутылки газировки. Возьмите их и вылейте в общую могилу, когда в ней похоронят распутника Джонсона!
Ллойд покачал головой. Воскрешая безобразные воспоминания, на него обрушился шум радио, слышный за квартал. Перед глазами все поплыло.
– Но вы не понимаете, мэм, – сказал он. – Фэймос доверил мне это дело. Это моя работа, мой долг. Это моя обя…
– Слышать больше ничего не желаю об этом старом грешнике! Вы поняли меня? Я не дала бы похоронить его на нашем кладбище за весь чай Китая. Вы меня понимаете?
Сестра Сильвия не стала дожидаться ответа. В гневе повернулась и ушла обратно в свою церковь, оставив Ллойда одного. Ему хотелось, чтобы слышные в отдалении выстрелы стали громче и заглушили радио.
Он сел на край тротуара и задумался о жалкой паре на порнографических открытках и о Дженис, которая не желала брать «его» в рот, но отдалась ему и позволила дойти до конца на первом же свидании, за две недели до окончания школы. Тогда Ллойду Хопкинсу, выпускнику школы Маршалла 1959 года, осталось лишь размышлять в горячечном тумане о своей будущей любви. И вот теперь, шесть лет спустя, Ллойд Хопкинс, окончивший с отличием Стэнфордский университет, прошедший подготовку в Пехотной школе Форт-Полк и в группе скоростного чтения Эвелин Вуд, любовник Дженис Мари Райе с шестилетним стажем, сидел на краю тротуара в Уоттсе и размышлял, почему ему отказывают в том, что жирный негритянский жлоб получал на всех порнографических открытках. Ллойд снова посветил фонариком на заднее сиденье автомобиля. Все оказалось именно так, как он и подозревал: у жирного негритянского жлоба «пушка» была дюйма на два длиннее, чем у него самого. Он решил, что тут все дело в высшей справедливости. Ублюдок на открытках скверно сложен и мозги, наверное, имел величиной с горошину, вот Всевышний и подвесил ему между ног помело, чтоб было на чем ехать по жизни. Все по-честному.
Дженис возьмет «его» в рот, когда он окончит полицейскую академию, и они поженятся. Эта мысль его возбудила и в то же время огорчила. Ллойд всегда огорчался при мысли о Дженис. Потом он подумал о дочерях, которых она ему обязательно родит. Дженис – рост пять футов одиннадцать дюймов без каблуков, стройная, но с крепкими бедрами – создана рожать замечательных детей. Девочек. Обязательно девочек. И он вырастит их, воспитает с любовью, в традициях своего ирландского протестантского характера…
Ллойд довел свою фантазию о дочерях Дженис до логического конца, после чего его мысли переключились на женщин вообще – женщин чистых и распутных, сильных и беззащитных, требующих внимания. Он вспомнил противоречивую натуру матери, отныне неуязвимой в своем молчании, отупевшей от необходимости годами заботиться о его сумасшедшем старшем брате, жить с ним под одной крышей. Вообще с родственниками по мужской линии ей не повезло. Только он, Ллойд, вышел из этого дома в здравом уме и теперь мог сам заботиться о матери.
Ллойд услышал треск выстрелов невдалеке. Стреляли из автоматического оружия. Сначала он подумал, что грохот доносится из радиоприемника или телевизора, но звуки были слишком реальны, стрельба велась грамотно и доносилась со стороны африканской церкви. Ллойд подхватил винтовку и побежал. Стоило ему завернуть за угол, как до него донеслись крики. Он заглянул в разбитое окно первого этажа и сам закричал, увидев, что творится внутри.
Сестра Сильвия и трое прихожан лежали на покрытом линолеумом полу беспорядочной грудой тел в море крови. Откуда-то из этой груды рассеченная артерия извергала красный гейзер. Оцепенев от ужаса, Ллойд смотрел, как струя иссякает у него на глазах, унося с собой чью-то жизнь. Его крик, просто крик превратился в единственное слово:
– Что! Что! Что!
Он кричал, пока не заставил себя оторвать взгляд от груды тел и осмотреть всю пахнущую бездымным порохом церковь. Черные головы начали робко подниматься над молельными скамьями. До Ллойда с трудом дошло, что люди боятся его. Слезы потекли по его лицу, он бросил на тротуар свою винтовку М-14 и закричал: