Кровавая луна

Джоани поднялась на ноги и, хромая, попятилась в гостиную. Она отерла кровь с глаз и слепо шарила рукой в поисках какого-нибудь оружия, не отрывая глаз от медленно приближающейся фигуры в обтягивающем трико. Ее правая рука нащупала спинку стула. Она швырнула в убийцу этим стулом, но Тедди отбросил его в сторону и двинулся вперед нарочито медленно, словно крадучись, выделывая все более сложные и замысловатые движения ножом. Джоани наткнулась на обеденный стол, слепо схватила стопку тарелок, выронила их, нащупала одну и почувствовала, что у нее уже нет сил запустить в него тарелкой.

Она выронила ее и отступила назад. Когда ее лопатки коснулись стены, она поняла, что отступать больше некуда, и открыла рот, чтобы закричать. Но из горла вырвался только булькающий звук. Тогда Тедди поднял стилет и метнул ей в сердце. Нож попал в цель. Джоани почувствовала, как жизнь взрывается и выплескивается из нее. Яркий свет сменился темнотой. Она соскользнула по стене на пол, прошептала: «Пам-пам-пуба, ва-ва-ду-ду-рам-пам» – и погрузилась во тьму.

Тедди нашел ванную, промыл свои разорванные губы эликсиром для полоскания рта. Он морщился от боли, но использовал всю бутылку в наказание зато, что подставился и позволил пустить себе кровь. Боль взбесила его. Ненависть к Ллойду Хопкинсу и презрение к той жалкой бюрократической структуре, которую тот представлял, сочились из всех его пор.

Пусть все знают, решил он. Пусть весь мир узнает, что он готов играть в эту игру. Тедди нашел телефон, набрал ноль и сказал:

– Я в Голливуде. Хочу сообщить об убийстве.

Ошеломленная телефонистка соединила его сразу с коммутатором голливудского участка.

– Департамент полиции Лос-Анджелеса, – произнесла телефонистка, дежурившая на коммутаторе.

Тедди отчеканил в трубку чуть ли не по слогам:

– Приезжайте к дому восемьдесят девять – одиннадцать по Боулкрест-драйв. Дверь будет открыта. На полу мертвая женщина. Передайте сержанту Ллойду Хопкинсу, что сезон охоты на любительниц полицейских открыт.

– А как ваше имя, сэр? – спросила телефонистка.

– Мое имя скоро станет известно всему миру, – ответил Тедди и положил трубку.

Странный телефонный разговор так поразил телефонистку, что она передала его дежурному офицеру в канцелярии. Тот увидел имя Ллойда Хопкинса и вспомнил, что тот – друг капитана Пелтца, начальника дневной смены. До дежурного офицера дошли слухи, будто у Хопкинса неприятности с отделом внутренних расследований, поэтому он позвонил Пелтцу домой и передал информацию ему.

– Телефонистка на коммутаторе получила сообщение в несколько искаженном виде, капитан, – доложил он. – Решила, что это какой-то псих, но он упомянул о трупе женщины и о вашем приятеле Ллойде Хопкинсе. Вот я и решил вам позвонить.

Датч Пелтц похолодел с головы до ног.

– В чем, собственно, состоит сообщение? – спросил он.

– Я не знаю. Что-то насчет убитой женщины и вашего прия…

Полный тревоги Датч перебил его:

– Звонивший оставил адрес?

– Да, сэр. Дом восемьдесят девять – одиннадцать по Боулкрест-драйв.

Датч записал адрес и сказал в трубку:

– Пошлите туда двух патрульных. Передайте, чтобы встречали меня там через двадцать минут. И никому больше не говорите об этом звонке. Вам понятно?

Не дожидаясь ответа, Датч положил трубку, натянул брюки и свитер прямо на пижаму и бросился к своей машине.

Глава 17

Фигуры во фраках, вооруженные распятиями, заостренными по краям, как бритвы, преследовали его по открытому полю. Где-то вдалеке маячил большой каменный дом. Он сиял и переливался в свете раскаленных добела прожекторов. Дом окружала кованая железная изгородь в виде переплетенных музыкальных ключей, и он знал, что если успеет добежать до нее, если сумеет окружить себя благодатными звуками, то выживет, спасется от убийц с распятиями.

Изгородь взорвалась, едва он ее коснулся. Его швырнуло сквозь древесину, стекло и металл. Перед глазами вспыхнули иероглифы. Компьютерные распечатки, свернувшиеся рулонами, приняв форму причудливо искривленных рук и ног, обрушились на него, пронесли через последнюю преграду пульсирующего красного света и опустили в консервативно обставленную гостиную с трехгранными эркерными окнами. Стены были увешаны старыми фотографиями и узловатыми ветками розовых кустов. Подойдя ближе, он увидел, что снимки и ветки образуют дверь, готовую открыться по его приказу. Он уже начал погружаться в непроглядно черный транс, когда тысячи распятий впились в него и пригвоздили к стене. На него опустились фотографии и ветки роз.

Ллойд вздрогнул всем телом и проснулся, ударившись коленями о приборную доску. Светало. Он взглянул через ветровое стекло и увидел полузнакомый переулок в Сильверлейке, потом перевел взгляд на свое изможденное лицо с запавшими глазами в зеркальце заднего вида и почувствовал, как к нему возвращаются воспоминания. Хейнс. Верпланк. Засада, которую он устроил на противоположном от фотоателье углу «Сильверлейк-камера». Таблетки бензедрина возымели обратное действие. В сочетании с нервным напряжением они его вырубили. Убийца всего лишь в квартале от него. Спит. Пора действовать.

Ллойд пешком дошел до Альварадо. Улица была совершенно пустынна, в краснокирпичном здании, где помещалось фотоателье, не горело ни одно окно. Вспомнив, что, по сведениям департамента регистрации автомобилей, домашний адрес Верпланка совпадает с рабочим, Ллойд запрокинул голову и взглянул на окна второго этажа, потом проверил стоянку рядом с домом. Машины Верпланка – фургон «додж» и седан «датсун» – оказались на месте, стояли рядышком.

Ллойд зашел в переулок с задней стороны здания. Здесь была пожарная лестница, достававшая до второго этажа, и стальная дверь пожарного хода. Дверь казалась неприступной, но на втором этаже имелось окно без шторы с глубоким кирпичным карнизом примерно в четырех футах справа от двери. Единственный возможный доступ.

Ллойд подпрыгнул, ухватился за нижнюю перекладину пожарной лестницы, подтянулся и, перебирая перекладины, добрался до площадки второго этажа. Осторожно толкнул дверь, но она не поддалась – была заперта изнутри. Ллойд на глазок измерил расстояние до окна. Встал на площадке лестницы, прижавшись спиной к стене, снова прикинул расстояние до карниза, оттолкнулся и прыгнул. Приземлившись точно на карнизе, он схватился за скользящую раму окна, чтобы удержать равновесие. Когда сердцебиение успокоилось настолько, чтобы вернулась способность думать, он заглянул в окно и увидел небольшую темную комнату, забитую картонными коробками. Через эту кладовку можно пробраться собственно в квартиру, не разбудив Верпланка.

Присев на подоконнике, Ллойд ухватился за нижний край скользящей рамы и толкнул ее внутрь и вверх. Окно со скрипом открылось, и он бесшумно скользнул в тесную кладовую, пропахшую плесенью и химикатами. Вытащив револьвер тридцать восьмого калибра, Ллойд открыл дверь, вышел в застланный ковровой дорожкой коридор и на цыпочках двинулся к распахнутой впереди двери.

Напрягшись всем телом, он заглянул в проем и увидел пустую спальню. Постель была аккуратно застелена. На стенах висели эстампы Пикассо. Еще одна дверь вела в ванную. Полная тишина.

Ллойд прокрался в ванную. Белоснежная фаянсовая раковина, начищенные до блеска бронзовые краны. Рядом с раковиной еще одна приоткрытая дверь. Он заглянул в щелку и увидел лестницу, ведущую вниз. По этой лестнице он спускался мучительно медленно, крадучись дюйм за дюймом, вытянув перед собой руку с револьвером и держа палец на спусковом крючке.

Лестница кончилась в задней части большого помещения, стены которого были увешаны демонстрационными фотографиями. Ллойд расслабился и облегченно перевел дух, нутром почуяв, что Верпланка нет в мастерской.

Ллойд осмотрел ателье, оказавшееся обычным фотомагазином: деревянный прилавок, фотоаппараты, аккуратно выставленные в стеклянных витринах. Со стен улыбались портреты сияющих детишек в обнимку с плюшевыми мишками.