Кровавая луна

Мужчина с тонким голосом начал заикаться:

– К-как скажешь, Уайти.

Послышался смешок Хейнса, потом он заговорил негромким голосом, полным намеков:

– Я всегда хорошо заботился о тебе. Не суй нос куда не следует, я и дальше буду о тебе заботиться. Просто ты должен меня подкармливать. Давать мне больше. А теперь пошли в спальню. Я тебя подкормлю.

– Я не хочу, Уайти.

– Придется, Птичник. Ты же хочешь, чтобы я о тебе позаботился.

Ллойд услышал удаляющиеся шаги, потом наступила тишина, наполненная чудовищами – мерзкими и жалкими. Тишина тянулась часами. Ее нарушили приглушенные всхлипывания, затем хлопнула дверь, и пленка остановилась.

Крышевание уличных педерастов, откаты полиции нравов, торговля наркотиками и жестокий продажный коп, недостойный носить жетон. Но связано ли все это с серийным убийцей? Кто установил прослушку в квартире Уайти Хейнса и зачем?

Ллойд сделал два кратких телефонных звонка – в отделы внутренних расследований департамента полиции Лос-Анджелеса и шерифской службы. Используя свою репутацию, он сумел получить прямые ответы от начальства обоих отделов. Нет, ни одна из служб не возбуждала следствия против помощника шерифа Делберта Хейнса, жетон номер 408. Встревожившись, Ллойд перебрал в уме список вероятных кандидатов, которые могли бы заинтересоваться делами Уайти Хейнса. Конкуренты по сбыту наркотиков? Конкуренты по крышеванию мужской проституции? Коллега, имеющий на него зуб? Ни один из этих вариантов нельзя было сбрасывать со счетов, но все они казались маловероятными. Может, это как-то связано с гомосексуальными наклонностями убийцы? Вряд ли. Такая гипотеза опрокидывала его теорию о том, что убийца был девственником, а Хейнс не выказал ни малейшей заведомой осведомленности о двух «самоубийствах» десятого июня, где он оказался первым прибывшим на место.

Ллойд отнес магнитофон на третий этаж, в отдел научной экспертизы, и показал своему приятелю, программисту-аналитику, обожавшему подслушивающие устройства. Тот присвистнул, когда Ллойд поставил магнитофон перед ним на стол, и уже протянул было руку.

– Не сейчас, Арти, – остановил его Ллойд. – Я хочу прокатать машинку на скрытые «пальчики».

Арти снова присвистнул, оттолкнулся от стола и в полном восторге закатил глаза к потолку.

– Это великолепно, Ллойд. Бесподобно.

– Расскажи мне о нем, Арти. Ничего не упускай.

Программист улыбнулся и откашлялся.

– Магнитофон «А-фэ-зэ девятьсот девяносто девять» фирмы «Ватанабе». Розничная цена около семи тысяч долларов. Продается только в нескольких лучших магазинах стереотехники. Используется главным образом двумя не связанными друг с другом группами людей: любителями музыки, которым хочется в один прием записать целый рок-фестиваль или длинную оперу, и полицейскими службами, ведущими длительное тайное прослушивание. Возьми любой компонент механизма – это поэма. Лучшее, что можно купить за деньги. Лучшее, что может родить японская технология. Ты видишь перед собой совершеннейший шедевр.

Ллойд похлопал в ладоши:

– Браво. А теперь еще один вопрос. На этой штуке имеются скрытые серийные номера? Короче, техпаспорт? Чтобы установить, когда данный экземпляр был продан.

Арти покачал головой:

– Эта модель попала на рынок в середине семидесятых. Никаких аналогов, серийных номеров нет, как и разнообразия в окраске – только базовый черный цвет. Корпорация «Ватанабе» строго соблюдает традицию. Они не станут менять дизайн этих машинок. И я их понимаю. Невозможно улучшить совершенство.

Ллойд взглянул на магнитофон. Тот был в отличном состоянии – ни единой царапины.

– Дерьмо, – вздохнул Ллойд. – Я надеялся сузить круг возможных покупателей. Слушай, а эта штука числится в спецификации розничных продаж вашего отдела?

– Ясное дело, – подтвердил Арти. – Хочешь, составлю тебе список?

– Да, – кивнул Ллойд. – Прямо сейчас, хорошо? Я пока заберу ее, пусть проверят на «пальчики», и сразу вернусь.

В центральной криминальной лаборатории отдела научной экспертизы дежурил один спец по отпечаткам пальцев. Ллойд передал ему магнитофон со словами:

– Скрытые отпечатки, поиск по всей стране. Я хочу, чтобы ты лично сравнил их с протоколом шестнадцать – двести двадцать два департамента полиции Лос-Анджелеса по делу об убийстве Джулии Линн Нимейер от третьего января восемьдесят третьего года. Частичные отпечатки правого указательного и мизинца. Эти «пальчики» отпечатались в крови. Если усомнишься насчет совпадения, прокатай новые «пальчики» по крови и сравни еще раз. Понял?

Техник кивнул и тут же спросил:

– Думаешь, найдем «пальчики»?

– Сомневаюсь, но надо попробовать. Проверь все самым тщательным образом, это очень важно.

Техник открыл было рот, спеша заверить, что будет рыть носом землю, но Ллойд уже бежал к двери.

– Восемнадцать розничных точек, – объявил Арти, когда Ллойд ворвался к нему в кабинет. – На сегодняшний день.

Тот взял распечатку, спрятал ее в карман и автоматически взглянул на часы, висевшие на стене над головой Арти. Шесть тридцать – слишком поздно, чтобы обзванивать магазины стереотехники. Вспомнив о своем свидании с Кэтлин Маккарти, он сказал:

– Мне надо бежать. Береги себя, Арти. Когда-нибудь я расскажу тебе всю историю.

Кэтлин Маккарти закрыла магазин рано и вернулась в жилую часть дома. Ей хотелось кое-что записать и приготовиться к встрече с высоким полицейским. Рабочий день прошел страшно неудачно. Сплошное разочарование. Ни одной продажи, зато ее осаждали бесчисленные посетительницы. Они не покупали, а только перелистывали книги и жаждали обсудить с ней проблемы феминизма, пока она пыталась по телефону добыть информацию и помочь в розыске психопата, убивающего женщин. Ирония ситуации показалась ей очевидной и в то же время достаточно пошлой. В результате Кэтлин почувствовала себя униженной. Она так долго ненавидела полицию! А теперь помогает полицейским. Она видела в этом свой моральный долг, но заплатила частицей собственного «я». Чтобы хоть как-то успокоиться, Кэтлин пустила в ход логику: «Помогая другим, вступаешь в противоречие с собой. Диалектика. Гордость. Твое непокорное ирландское сердце».

Вся эта риторика нисколько не помогла, и Кэтлин улыбнулась подлинной иронии. Секс. «Ты хочешь этого копа и даже не знаешь, как его зовут».

Она прошла в ванную и разделась перед высоким зеркалом. Крепкое тело. Упругая грудь, хорошие ноги. Приятная худощавость. Высокая красивая женщина. Тридцать шесть, а на вид… Слезы заволокли глаза. Она не поддалась слабости, заставила себя смотреть на свое отражение. Это сработало: слезы высохли, так и не пролившись.

Набросив на плечи халат, Кэтлин прошла в гостиную, соединенную с кабинетом, выложила на стол бумагу, ручку и словарь. Мысли закружились, сменяя друг друга. Отрывочные, бессвязные куски прозы боролись с мечтой о любви. Как всегда, мечта о любви победила. Кэтлин рассеянно, прямо через халат, провела рукой между ног и вдохнула аромат цветов. Цветы всегда появлялись, когда больше всего были ей нужны, когда ее жизнь оказывалась на грани чего-то нового, неизведанного. Они возникали у ее порога в самый нужный момент, словно кто-то подслушивал ее мысли, и неизвестно было, кто их присылает. Растроганная, она гадала, кто бы это мог быть, вглядывалась в лица незнакомых мужчин в поисках признаков духовного родства, сочувствия или некого особого интереса.

Она была уверена, что он высок, умен и наверняка ее ровесник. Восемнадцать лет он присылал ей цветы, а она до сих пор не знала, кто он такой! Знала только одно: он родом из ее старого района, он видел ее по дороге в школу, когда она шла со своей свитой…

Мысли о свите дали Кэтлин зацепку. Она взяла ручку и написала: