Кровавая луна

Кэтлин Маккарти побледнела, ее боевая поза исчезла. Но она тут же снова напряглась и ухватилась за дверной косяк. Ллойд шагнул вперед, показал ей свой жетон и удостоверение личности.

– Позвоните в голливудский участок, – посоветовал он. – Спросите капитана Пелтца. Он подтвердит вам каждое мое слово.

Кэтлин Маккарти жестом пригласила Ллойда войти и оставила его одного в большом помещении с книжными полками. Услышав, как она набирает номер телефона, он снял с пальца обручальное кольцо и стал изучать книги, заполнявшие полки по всем четырем стенам, лежавшие на стульях, столах и вращающихся металлических этажерках. Его уважение к недружелюбной поэтессе возросло многократно: свои собственные публикации она поместила на самых видных местах, рядом с томиками Лессинг, Плат, Миллей[28] и других феминистских авторитетов. «Открытая личность», – решил Ллойд. Эта женщина начинала ему нравиться.

– Прошу прощения. Напрасно я вас осудила. Надо было сначала выслушать.

Услышав эти слова, Ллойд повернулся. Кэтлин Маккарти, казалось, ничуть не смутилась, что ей пришлось извиняться. Проникшись ее настроением, он нарочно произнес фразу, рассчитанную на то, чтобы завоевать ее уважение:

– Я прекрасно понимаю ваши чувства. Секретная служба проявляет чрезмерное рвение. Они подозрительны до патологии.

Кэтлин улыбнулась.

– Могу я процитировать ваши слова?

– Нет, – улыбнулся в ответ Ллойд.

Наступило неловкое молчание. Чувствуя, что взаимное влечение усиливается, Ллойд указал на заваленную книгами кушетку:

– Не могли бы мы сесть? Я расскажу вам, о чем идет речь.

Тихим голосом, сохраняя нарочито бесстрастное выражение лица, он рассказал Кэтлин Маккарти, как нашел тело Джулии Линн Нимейер и как экземпляр «Бури во чреве» со следами крови, а также стихи, присланные в арендованный ею почтовый ящик, убедили его, что одиночное, как он тогда думал, убийство на самом деле является частью серии. Напоследок Ллойд рассказал о своих хронологических изысканиях и о составленном им психологическом портрете.

– Он неописуемо хитер и полностью теряет контроль над собой. Стихи для него – «пунктик», он зациклен на поэзии. Думаю, подсознательно он хочет потерять контроль над собой и рассматривает поэзию как средство для достижения цели. Мне нужно ваше мнение о «Буре во чреве», и еще я должен знать, не посещали ли ваш магазин подозрительные мужчины – особенно мужчины лет под сорок. Может быть, они покупали феминистские издания, вели себя странно или имели вороватый вид? Все, что угодно, если это выходит за рамки обычного.

Откинувшись на спинку кушетки, Ллойд наслаждался реакцией Кэтлин Маккарти. Это было холодное бешенство, от которого мышцы сводило судорогой. С минуту она молчала, и он понял, что женщина собирается с мыслями, чтобы дать ему краткий, но исчерпывающий ответ. И оказался прав. Когда Кэтлин заговорила, она уже полностью владела собой. Ее ответ прозвучал сухо, деловито, без эмоциональных всплесков и возгласов ужаса.

– «Буря во чреве» – это выражение гнева, – тихо сказала Кэтлин. – Полемический сборник, бортовой залп по самым разным проявлениям несправедливости. В частности, это выступление против насилия над женщинами. Я давно уже не заказываю эту книгу, а когда она у меня была, не припоминаю, чтобы хоть один экземпляр купил мужчина. И вообще, все мои покупатели-мужчины приходят сюда с подружками. В основном это студенты колледжей: молодые люди от восемнадцати до двадцати пяти. Вряд ли ко мне хоть раз заглядывал мужчина за тридцать. На моей памяти такого не было. Я хозяйка магазина, все дела веду сама, в том числе обслуживаю покупателей. Я…

Ллойд перебил Кэтлин, взмахнув рукой.

– Как насчет почтовых заказов? У вас можно заказать книги по каталогу?

– Нет, у меня нет возможностей для почтовых отправлений. Всю торговлю я веду здесь, в магазине.

– Черт, – пробормотал Ллойд и стукнул кулаком по валику кушетки.

– Мне очень жаль, но послушайте, – вновь заговорила Кэтлин, – у меня много друзей в книжной торговле. Феминистская литература, поэзия и другие книги… Коммивояжеры, мелкие оптовики… Наверняка вы о них даже не вспомнили. Я могу поспрашивать. Проявлю настойчивость. Я хочу помочь.

– Спасибо, – поблагодарил Ллойд. – Мне бы ваша помощь не помешала. – И подавил притворный зевок. – У вас нет кофе? Я с утра не заправлялся.

– Одну минутку. – Кэтлин встала и ушла в заднюю комнату.

Ллойд услышал, как чашки звякают о блюдца, затем до него донесся треск радиоприемника, сменившийся громом какой-то симфонии или концерта. Когда звук усилился, Ллойд попросил:

– Вы не могли бы это выключить? Будьте так добры.

– Ладно, тогда поговорите со мной, – отозвалась она.

Музыка стала стихать и наконец совсем смолкла. Ллойд облегченно вздохнул.

– О чем? О полицейской работе?

Минуту спустя Кэтлин вошла в торговое помещение с подносом, на котором помещались кофейные чашки и тарелочка с печеньем.

– Расскажите о чем-нибудь приятном, – попросила она, сдвигая книги с низенького кофейного столика. – О том, что вам дорого. – И, пристально взглянув на Ллойда, добавила: – Вы очень бледны. Вам нехорошо?

– Нет, я в порядке, – покачал головой Ллойд. – Просто меня раздражает громкий шум, вот я и попросил вас выключить радио.

Кэтлин протянула ему чашку кофе.

– Это был не шум. Это была музыка.

Ллойд пропустил ее слова мимо ушей.

– То, что мне дорого, трудно описать, – признался он. – Я люблю копаться веточных канавах, прикидывать, что можно сделать ради справедливости, а потом выбираюсь к чертям собачьим и иду туда, где тепло и приятно.

Кэтлин глотнула кофе.

– Вы имеете в виду женщин?

– Да. Вас это задевает?

– Нет. С какой стати это должно меня задевать?

– Этот книжный магазин. Ваши стихи. Тысяча девятьсот восемьдесят третий год. Выбирайте любую причину.

– Прежде чем судить обо мне, вам следовало бы почитать мои дневники. Я пишу хорошие стихи, но дневники удаются мне лучше. Вы поймаете убийцу?

– Да. Меня впечатляет ваша реакция на мое появление. Мне хотелось бы прочесть ваши дневники, узнать ваши потаенные мысли. Давно вы начали вести дневник?

Слово «потаенные» не понравилось Кэтлин, она поморщилась, но все же ответила:

– Давно. Еще с тех пор, как сотрудничала с «Клэрион». Это школьная газета. Я училась в школе Маршалла… – Кэтлин умолкла на полуслове и уставилась на него в недоумении. Высокий полисмен расплылся в улыбке и радостно закивал. – В чем дело? – удивилась она.

– Ни в чем. Просто мы ходили в одну и ту же школу. Я все не так о вас подумал, Кэтлин. Я думал, вы девушка с большими деньгами с Восточного побережья. А вы, оказывается, выросли в соседнем дворе в моем старом районе. Позвольте представиться: Ллойд Хопкинс, выпускник школы Маршалла пятьдесят девятого года, полицейский, ирландский протестант по происхождению. А вы – Кэтлин Маккарти, некогда проживавшая в районе Сильверлейк, выпускница школы Маршалла… в каком году?

Теперь и у Кэтлин щеки разрумянились от удовольствия.

– В шестьдесят четвертом, – ответила она. – Боже, как это странно! Помнишь наш двор-ротонду? – Ллойд кивнул. – А мистера Наварьяна с его историями об Армении? – Ллойд снова кивнул. – А миссис Катбертсон и ее чучело пса? Помнишь, она называла его своей музой? – Ллойд захохотал, согнувшись пополам. Кэтлин продолжала, перемежая смех с ностальгическими вздохами: – А «пачукос»[29] против «серфингистов»? А мистер Кромак? Помнишь, он делал надписи на футболках? «Хомяки Кромака». Когда я училась в десятом классе, кто-то привязал дохлую крысу к антенне его машины, а под «дворник» подсунул записку. Там говорилось: «Хомяк-Хромяк укусил Большую Мамочку».

Ллойд закашлялся, поперхнувшись куском печенья.

– Хватит, хватит, прошу тебя, а то я лопну со смеху, – еле выговорил он, давясь от кашля. – Мне не хотелось бы так умереть.

28

Дорис Лессинг (р. 1919) – английская писательница;

Сильвия Плат (1932–1963) и Эдна Миллей (1892–1950) – американские поэтессы

29

«Пачукос» – банда подростков мексиканского происхождения, выделяющихся нарочито броской одеждой