Страница 7 из 16
Сердце мое громко стучало. Неразговорчивый Спрингфилд лишь удивленно присвистнул сквозь зубы, а доктор Джонсон, закряхтев, как обычно, стал подыскивать наиболее подходящее к случаю ругательство.
Первое впечатление было таким, будто мы вдруг очутились на пороге какого-то иного мира, оказавшись во власти двух чуждых друг другу сил, или полей, каждое из которых принадлежало другому измерению, прямо-таки как в научно-фантастическом романе.
Вначале нам показалось, что это естественная пещера сталактитового происхождения.
— Нет, — услышал я шепот Спрингфилда, — хоть это и сталактиты, но грот искусственный.
И он, конечно, был прав. При всей громадности помещения причудливые известняковые отложения не могли скрыть от нас его рукотворности — грот был выстроен человеком и вместе со сводчатым потолком составлял единое архитектурное целое. В свете наших фонарей он удивительно напоминал боковой неф обыкновенной деревенской церкви.
— Голову отдаю на отсечение, что это усыпальница, — сказал Спрингфилд и двинулся дальше, прокладывая себе путь через сталагмиты в том направлении, где анфиладой открывались нашим глазам все новые и новые помещения.
Мы шли за ним по пятам. Вдруг, напрягшись, он застыл на месте с протянутым в руке фонарем. Мы бросились вперед. Хотя мы уже и повидали достаточно неожиданностей, я не мог не спросить себя: во сне я или наяву? Перед нами был гигантский саркофаг из черного гранита. Затаив дыхание, стояли мы вокруг и медленно водили фонарями по украшавшей его невыразимо прекрасной тончайшей работы резьбе, по тесно переплетающимся иероглифам, среди которых чаще всего появлялся символ бога Кецалькоатла — Пернатого Змея.
4. Чудо
Каждый раз, когда я мысленно снова и снова представляю себе все, что тогда произошло, я не перестаю удивляться, в каком ошеломляющем темпе развивались тогда события… В тот же день мы возвратились сюда уже со всеми остальными членами экспедиции, причем по моей инициативе к нам присоединился и Бернал дель Энсико. Вечером по старой привычке мы держали военный совет, который еще никогда не был так необходим, как теперь. Мы бились над вопросом, как поднять крышку гроба, не нанося ущерба саркофагу огромной археологической и художественной ценности. Казалось, студенты не придавали большого значения нашим, впрочем бесплодным, рассуждениям. Но утром, когда мы всей гурьбой направились к гробнице, Коле и Паркинсон каждый несли по автомобильному домкрату. На сей раз мы вооружились мощными бензиновыми фонарями, канатами, балками, а доктор Джонсон тащил две камеры со вспышкой, узкопленочный аппарат и портативный магнитофон.
Только теперь, Марк, я понимаю, что это были последние действительно спокойные и беззаботные часы моей жизни…
После немалых усилий дело продвинулось настолько, что мы стали осторожно поднимать домкратами гигантскую крышку. В гробнице стоял ледяной холод, но все мое тело было покрыто испариной. Коле и Паркинсон не ошиблись и на сей раз. Сантиметр за сантиметром крышка саркофага поднималась кверху, пока не соскользнула по канатам на заранее подложенные балки. Мы заорали, завизжали как одержимые. И вдруг наступила мертвая тишина — мы направили наши фонари в глубь саркофага. В первый момент нам показалось, что там причудливо составленная, переливающаяся мозаика из золота и драгоценных камней. Но очень скоро мы поняли, что это саван. Под ним оказался хорошо сохранившийся скелет мужчины атлетического сложения. Череп был покрыт чешуйками яшмы, а в глазницах сверкали черные алмазы. На самом скелете не было никаких украшений, зато они лежали вокруг: коралловые бусы, браслеты, серьги перемежались с миниатюрными фигурками летучих мышей, пернатых змеев и людей. Кое-где ткань савана сохранилась, и я подумал, что эти уцелевшие кусочки помогут заткнуть глотку даже самым отъявленным скептикам. Но вместе с тем, как ни странно, меня не покидало ощущение какой-то родственности между мной и этим мертвым вождем, останки которого, я понимал это, принадлежат весьма отдаленной исторической эпохе. Джонсон пробормотал сиплым голосом, что без антрополога нам тут не обойтись, но во всех случаях это важнейшее археологическое открытие с того времени, как Хоуард Картер[3] переступил порог гробницы Тутанхамона. Остальные с воодушевлением согласились с ним, да я и сам знал, что это правда.
И все же, пока мои помощники суетились вокруг, радостно поздравляя и хлопая по плечу друг друга, мой взгляд был неотрывно прикован к скромному предмету цилиндрической формы, он был сделан из белого металла и лежал в ногах скелета среди щедрых россыпей золота и драгоценных камней. Я не спускал с него глаз все время, пока Джонсон несколько часов подряд фотографировал и снимал на кинопленку гробницу и ее содержимое, категорически настаивая на том (мне это тогда казалось святотатством), чтобы как можно скорее опустошить саркофаг: воздух настолько насыщен влагой, утверждал он, что находки могут мгновенно подвергнуться порче. Вслед за этим Мэри, преисполненная глубочайшего уважения к святыням древности, записала на магнитофонную ленту все наши соображения по поводу необходимости научного анализа и реконструкции нашей находки. Я в своем выступлении ни слова не сказал о металлическом цилиндре, остальные, видимо, его просто не заметили или не придали ему никакого значения. Но мне было так неловко, будто я выставил в игре крапленую карту.
Разумеется, каждый из нас в этот день дошел до крайнего физического и нервного переутомления. Я тоже боялся, что не смогу все это выдержать. Поэтому за ужином, затянувшимся далеко за полночь, принял слоновую дозу успокоительных таблеток. В результате я все еще продолжал бодрствовать, когда весь лагерь уже погрузился в сон…
А теперь, мой друг, начинается самая невероятная часть моего повествования. Ради нее мне пришлось сделать такое обширное вступление. Прошу вас — выслушайте меня молча и не задавайте мне сразу вопросов. Знайте, что, за исключением аббата, вы первый, кому я после стольких лет молчания вверяю эту страшную тайну…
Цилиндрический ларец, я и теперь его так называю, стоял серед моей походной кровью. Опустившись на колени, я стал пристально его осматривать. Полированная поверхность цилиндра с пугающей завершенностью ярко сверкала при свете лампы. Пот выступил у меня на лбу. Я уже был совершенно уверен в том, что атот предмет изготовлен с помощью наисовременяешней техники из сплава, близкого к хромистой стали наивысшего качества. Напрасно пытался я убедить себя в том, что это какое-то наваждение и что неприлично даже говорить о таких вещах, но ведь я мог ощупать и даже определить примерный вес моего сокровища. Ларец имел около фута в длину, был с ладонь в диаметре и весил фунтов восемь. Единственное, что меня несколько смущало, никак не укладываясь в представление о современном изделии, — это выгравированное в углу ларца изображение Пернатого Змея — Кецалькоатла, бога древних индейцев. И хотя это было невероятное сочетание, я ни минуты не сомневался, что цилиндрический предмет современного происхождения и древняя гравировка составляют одно легендарное целое. Понимая вопиющую абсурдность этого, я считал, что иного толкования здесь быть не может. Полукруглая крышка ящичка не поднималась, несмотря на все мои усилия. Тогда я выбрал самый большой гаечный ключ и, не заботясь о том, что могу повредить стальной предмет, попробовал повернуть ее. Крышка поддалась и стала поворачиваться. Мое сердце заколотилось с бешеной силой. И если я еще как-то мог сомневаться в современном происхождении ларца, то теперь при виде великолепной металлической резьбы все мои сомнения исчезли. Никаких других доказательств мне не требовалось…
Просунув внутрь цилиндра средний и указательный пальцы, я нащупал хрустящую бумагу. С помощью небольших щинцов мне удалось вытащить ее. Это оказался свернутый в трубочку листок прекрасной бумаги. Отпечатанный на портативной машинке текст хорошо сохранился. Привожу его дословно.
3
X. Картер (1873–1939), английский археолог, открывший в 1922 г. гробницу фараона XVIII династии (XIV в. до н. э.) Тутанхамона.