Свет в ночи

Громкий стон Жизель заставил Дафну развернуться.

– Встать! – заорала она на мою сестру. – Ты слышишь меня, Жизель? Немедленно вставай!

Веки Жизель дрогнули, но глаза она так и не открыла. Моя сестра тяжело вздохнула и снова затихла.

– Брюс! – крикнула Дафна, поворачиваясь к нему. Тот вздохнул и сделал шаг вперед. Потом встал на одно колено, просунул руки под спину Жизель и, не без видимого усилия, поднял ее с пола.

– Сейчас же отнеси ее наверх, – скомандовала Дафна.

– Наверх?

– Сию же минуту, слышишь? Не могу выносить ее вида.

– Я воспользуюсь креслом, – сказал Брюс и посадил туда Жизель, несмотря на кусок торта, размазанный по его спинке. Моя сестра расползлась словно кисель, голова упала на плечо, она снова застонала. Затем Брюс повез ее из комнаты так, как дедушка Жак вез бы тележку с коровьим навозом, откинув голову назад и вытянув руки, чтобы как можно дальше находиться от нее. Стоило Брюсу с Жизель покинуть комнату, как Дафна снова накинулась на меня.

– Что здесь произошло?

– Они кидались едой, – ответила я. – Все слишком много выпили. Некоторые не смогли удержать в себе спиртное, и их вырвало. Кто-то слишком напился, чтобы быть осторожным. Они били стаканы, бросали еду, засыпали на полу. Жизель сказала им, что они могут ходить по всему дому, только не подниматься наверх. Одну парочку я обнаружила в кабинете.

– В моем кабинете? Они к чему-нибудь прикасались?

– Только друг к другу, я полагаю, – сухо заметила я и зевнула.

– Ты довольна, что это случилось, правда? Ты считаешь, что это что-то доказывает.

Я пожала плечами.

– Я видела пьяных и грязных и на протоке, – ответила я, думая о дедушке Жаке. – Поверь мне, видела, и напившиеся богатые молодые креолы ничем не отличаются.

– Я полагалась на тебя, думала, что все будет в порядке, – сказала мачеха, покачивая головой.

– На меня? Почему всегда на меня? Почему не на Жизель? Ведь ее лучше воспитали, не так ли? Ее научили самым изысканным вещам, ей дали все это! – воскликнула я, всплескивая руками.

– Она искалечена.

– Это не так. Ты же видела, что моя сестра здорова.

– Я не имела в виду ее ноги. Я имела в виду ее… ее…

– Жизель просто испорченная и эгоистичная молодая леди, созданная тобой, – заявила я.

Дафна кипела от негодования.

– Я больше не собираюсь блюсти приличия, – объявила она. – Когда Жизель проснется, можешь ей передать, что вы обе возвращаетесь в «Гринвуд», что бы ни случилось. Это мое последнее слово. – Мачеха оглянулась. – Мне придется обратиться в агентство по уборке, чтобы они вычистили и привели в порядок дом. Расходы я вычту из ваших карманных денег. Скажи ей и об этом.

– Может быть, тебе следовало бы самой сказать ей об этом.

– Не дерзи. – Дафна кивнула. – Я знаю, почему ты этому не помешала. Скорее всего, тебя здесь и не было, когда все это произошло, так? Ты со своим любовником находилась где-то в другом месте, верно? – обвинила она меня. Я почувствовала, что заливаюсь краской. Это убедило мачеху в ее правоте. – Что ж, меня это не удивляет. Не стоит давать людям еще один шанс.

– Мне жаль, что так случилось, Дафна. – Мне не хотелось, чтобы она обвиняла Бо. – Мне правда жаль. Я не могла этому помешать. За все отвечает Жизель. Это были ее друзья. Я не пытаюсь переложить вину на другого. Просто так обстоят дела. Гости бы меня и слушать не стали. Стоит мне воспротивиться тому, что они делают, Жизель начинает смеяться и обзывать меня. Она настраивает их против меня, для них у меня нет ни силы, ни авторитета.

– Знаешь ли, это и твой дом, – подчеркнуто произнесла Дафна.

– Ты никогда не давала мне это почувствовать. Но мне все-таки жаль, что так получилось, – добавила я.

– Отправляйся спать. Завтра поговорим обо всем. До этого момента это был лучший новогодний праздник в моей жизни.

Мачеха пошла прочь.

– И тебе счастливого Нового года, – пробормотала я, укладываясь спать.

Жизель продрала глаза уже после полудня, Дафна тоже не вставала. Я завтракала с Брюсом.

– Она здорово сердится, – сообщил он. – Но я ее успокою. Правда, я не думаю, что мне удастся уговорить ее не посылать вас обратно в «Гринвуд».

– Мне все равно, – ответила я. Сейчас мне уже хотелось убраться отсюда. После завтрака я вышла во внутренний дворик к бассейну и поспала там на солнце. Чуть позже часа я почувствовала тень на моем лице и открыла глаза. Передо мной стояла Жизель. Выглядела она ужасно. Волосы растрепаны, лицо бледнее дохлой рыбы. На ней были темные очки и халат, который она надела на нижнее белье, что я видела на ней накануне.

– Дафна говорит, что ты во всем обвиняешь меня.

– Я просто сказала ей правду.

– А ты сообщила ей, что весь вечер провела с Бо наверху?

– Мы не были весь вечер наверху, но мне не пришлось ей ничего говорить. Она обо всем догадалась.

– Неужели ты не могла что-нибудь выдумать, обвинить кого-нибудь из гостей или еще что-нибудь?

– Кто бы поверил в эти сказки, Жизель? Какая разница? Вчера вечером тебе было все равно, когда я пыталась заставить тебя и твоих друзей убрать за собой. Может быть, если бы мы это сделали, все бы не обернулось так плохо.

– Спасибо, – отозвалась Жизель. – Ты ведь знаешь, что Дафна теперь говорит, верно? Мы должны вернуться в «Гринвуд». Она не стала слушать моих уговоров. Я никогда не видела ее такой рассерженной.

– Может, это к лучшему.

– Это ты так говоришь. Тебе плевать – ты отлично проводишь время в «Гринвуде», отлично учишься, наслаждаешься обществом твоей мисс Стивенс и Луи.

– Луи уехал. И вряд ли можно утверждать, что я хорошо проводила время в школе, когда директриса пыталась выгнать меня за то, что сделала ты, – напомнила я ей.

– Тогда почему ты хочешь вернуться?

– Я просто устала сражаться с Дафной. Не знаю. Я просто устала.

– Ты просто дура. Дура и эгоистка.

– Я? Ты называешь меня эгоисткой?

– Именно так. – Жизель прижала ладони к вискам. – Ох, моя голова. Такое ощущение, что кто-то играет в ней в теннис. У тебя нет похмелья? – спросила она.

– Я не пила так много.

– Ты не пила так много, – передразнила она. – Мисс Умница-Разумница снова перед нами. Я надеюсь, ты счастлива, – простонала Жизель, развернулась, но не пустилась бежать. Ей пришлось идти медленно, чтобы в голове не так стучало.

Я улыбнулась. Вот и десерт, подумала я. Это послужит ей уроком. Только я знала, что, какие бы обещания ни давала Жизель, как бы ни клялась и ни раскаивалась, она обо всем забудет, как только головная боль пройдет.

Два дня спустя все наши вещи упаковали для возвращения в «Гринвуд». Только на этот раз инвалидная коляска осталась дома. Жизель хотела взять ее с собой, уверяя, что она еще недостаточно уверена, что сможет все время ходить, но, к чести Дафны, та не попалась на удочку. Мачеха не собиралась позволить Жизель вернуться к прошлому, снова искать сочувствия окружающих, используя свое положение в качестве оправдания своего плохого поведения.

– Если ты можешь ходить здесь, танцевать и приводить все в беспорядок, то сможешь ходить на занятия и обратно, – сказала ей Дафна. – Я уже позвонила экономке твоего общежития и сообщила ей хорошие новости, – добавила она. – Так что теперь уже все знают о твоем чудесном выздоровлении. И я надеюсь, что отныне твои школьные неудачи исправятся таким же чудесным образом.

– Но, мама, – взмолилась Жизель, – учителя в «Гринвуде» ненавидят меня.

– Я уверена, что здесь они ненавидят тебя точно так же, – отрезала Дафна. – Помни, что я тебе сказала. Если будешь плохо себя вести, отправишься в школу с еще более строгими правилами, такую, где кругом натянута колючая проволока, – ехидно заметила мачеха, оставив Жизель стоять с открытым ртом. Таково было материнское напутствие в исполнении Дафны.

Мы ехали в школу в гробовом молчании. Время от времени Жизель всхлипывала и тяжело вздыхала. Я постаралась проспать большую часть пути. Когда мы приехали в общежитие, нас встречали, как возвратившихся героинь, во всяком случае Жизель. На какое-то мгновение краска удовольствия окрасила ее щеки. Миссис Пенни стояла впереди девочек из нашего сектора, чтобы приветствовать Жизель и стать свидетельницей ее чудесного выздоровления. Как только сестра их увидела, ее настроение изменилось.