Свет в ночи

Но в субботу утром, перед тем как мне отправиться помочь с украшением зала, сестра удивила меня, вкатив свое кресло в нашу комнату и выразив желание поговорить с Эбби. Саманта от нее не отставала.

– Это не мое дело, я знаю, но тебе, правда, следует распустить волосы и заколоть их по бокам, чтобы лоб и лицо были как следует видны. Мы проголосовали и решили, что ты самая хорошенькая, Эбби, – сообщила Жизель. – У тебя самые лучшие шансы быть избранной сегодня вечером королевой танцев. Мы очень гордимся этим.

На какое-то мгновение Эбби потеряла дар речи. Она посмотрела на меня, я ответила ей взглядом, улыбаясь и покачивая головой. Что теперь замышляет моя сестрица? Я терялась в догадках.

– Держи, – Жизель протянула Эбби белую шелковую ленту. – Она отлично будет смотреться в твоих эбеновых волосах.

Эбби с некоторым колебанием взяла ленту. Она изучала ее некоторое время, словно ждала, что та взорвется у нее в руках. Но это была лишь красивая шелковая лента.

– Ты собираешься надеть что-нибудь розовое или голубое? – продолжала Жизель.

– Я думала о моем темно-синем платье. Оно как раз соответствует требуемой длине, – со смехом добавила Эбби.

– Отличный выбор, – одобрила моя сестра. – А что наденешь ты, Руби?

– Я считаю, что мне следует надеть зеленое.

– И я надену такое же. Мы будем настоящими близнецами сегодня вечером, – добавила Жизель. – Почему бы нам не отправиться в зал всем вместе и не войти единой командой?

Мы с Эбби снова переглянулись, с наших лиц не сходило выражение подозрения и удивления.

– Хорошо, – сказала я.

– Ах да, – продолжила Жизель, начав было разворачивать свое кресло. – Чуть не забыла. Сьюзен Пек говорила об Эбби своему брату. Ему очень хочется с ней познакомиться, – сообщила она. – Вы же помните, как все говорили о Джонатане Пеке, как все они с ума от него сходят каждый раз, когда мальчиков из «Розвуда» привозят на танцы в «Гринвуд».

– Сьюзен? – удивилась Эбби. – Она и пары слов со мной не сказала с тех пор, как я здесь.

– Она стеснительна, – объяснила Жизель. – Но Джонатан не такой, – хихикнула она. Мы смотрели, как она разворачивает кресло и ждет, чтобы Саманта взялась за ручки и выкатила ее из комнаты.

– Что все это значит? – спросила Эбби.

– Вопрос не ко мне. Моя сестра куда загадочнее, чем сова, выглядывающая из-за испанского мха на болоте. Никогда не знаешь, на что наткнешься, пока не подойдешь ближе, но тогда обычно бывает уже слишком поздно.

Эбби рассмеялась.

– И все-таки красивая лента. – Она повязала ею волосы и посмотрелась в зеркало. – Думаю, что я ее надену.

День клонился к вечеру, и возбуждение стало заразительным. Девочки из разных отсеков приходили посмотреть друг на друга, показать новые платья, туфли, браслет или ожерелье или просто поговорить о прическах и косметике. На танцы девочкам из «Гринвуда» разрешали накраситься, при условии, что они не переборщат, чтобы, говоря словами руководства, «не выглядеть клоунами».

Комната Жизель и Саманты стала самой важной, куда заходили девочки из других отсеков, словно требовалось отдать дань уважения человеку, которого все остальные считали теперь самым опытным во всем общежитии. Несмотря на увечье, Жизель уверенно и с вызовом сидела в своем кресле, одобряла или не принимала наряды, прически, даже косметику, словно занималась костюмами и гримом в одной из студий Голливуда всю свою жизнь.

– Это школа для умственно отсталых, – прошептала она мне позже, когда мы встретились в коридоре. – Одна девочка думала, что оргазм это нечто, связанное с добычей цинка.[6] Представляешь?

Я не выдержала, рассмеялась. В каком-то смысле я была рада, что Жизель по-настоящему развлекается. Я боялась, что по мере того, как светские встречи между «Розвудом» и «Гринвудом» будут приближаться, моя сестра все больше и больше будет впадать в депрессию, у нее испортится настроение. Но произошло совершенно противоположное, и я почувствовала облегчение. Сама я не собиралась обзаводиться новым приятелем или делать что-то подобное, но мне очень хотелось немного развлечься на танцах. На самом деле больше всего на свете я ждала приезда Бо в следующий уик-энд. Я приняла решение не делать ничего такого, что могло бы поставить под удар нашу встречу. Я так давно ее ждала.

Во второй половине дня, когда я уже вернулась из зала, где помогала устанавливать декорации, позвонил папа. Жизель первая разговаривала с ним и так долго и много говорила о танцах, что он еще смеялся, когда я взяла трубку и начала разговор.

– Девочки, я смогу с вами увидеться в среду, – пообещал он. Несмотря на его радость по поводу того, что Жизель явно прижилась в «Гринвуде», в голосе слышалось нечто такое, отчего у меня в груди образовался комок и сердце болезненно забилось.

– Как ты, папа? – спросила я.

– Отлично. Может быть, немного устал. Слишком много ездил. У нас были некоторые проблемы с делами, которые мне пришлось улаживать.

– Тогда, может быть, тебе не стоит ехать так далеко, чтобы увидеться с нами. Лучше тебе отдохнуть, папа.

– Ну нет. Я уже давно не видел моих девочек. Я не могу пренебрегать ими, – произнес он со смехом, но смех сменился приступом кашля. – Все этот упорный бронхит, – быстро прояснил он. – Ладно, развлекайтесь. Скоро увидимся. – Отец закончил разговор, прежде чем я успела побольше расспросить о нем и его здоровье.

Меня взволновал наш разговор, но у меня не было времени обдумывать его. Надо было еще принять душ, одеться, причесаться. В «Гринвуде» так редко веселились, что всем хотелось запастись радостью, насладиться ею и превратить веселье в нечто большее, чем оно было на самом деле. Я не могла винить девочек. Я сама чувствовала то же самое.

Следуя неожиданной просьбе Жизель, все девочки нашего отсека вышли вместе из общежития и отправились в зал. Жизель была готова в семь тридцать. Возглавляемые Самантой, толкающей кресло моей сестры, мы подошли к главному зданию. В наших голосах слышалось возбуждение. Все – даже Вики, которая обычно не обращала внимания на свою одежду и прическу, – выглядели очень мило. Мы виделись каждый день, одетые в форму «Гринвуда», и поэтому приветствовали разительные перемены в стиле, материале и цвете одежды. Казалось, мы все зашли в общежитие в виде гусениц скучной расцветки, настолько одинаковыми мы выглядели, а вышли словно бабочки «монарх», каждая единственная в своем роде красавица.

Благодаря мисс Стивенс и школьному комитету то же самое можно было сказать и о нашем гимнастическом зале. Декорации и фонарики, серпантин и мишура превратили его в ослепительный бальный зал. Оркестр из шести музыкантов расположился в дальнем левом углу, все музыканты во фраках и черных галстуках. В начале зала соорудили небольшой подиум с микрофоном и поставили маленький столик. Оттуда миссис Айронвуд должна будет делать объявления, оттуда должны провозгласить королеву танцев и короновать ее. Приз – золотая девочка из «Гринвуда», кружащаяся на пьедестале, – сиял со своего места на маленьком столике.

По правой стороне разместились длинные столы для буфета, блюда для которого готовили повара всех общежитий. Один стол отвели для десерта. Он был уставлен разнообразными сладостями, печеньем для коктейля, миндальными пирожными, сдобой, облитой жженым сахаром, старомодными пирогами с тыквой и апельсиновыми круглыми булочками. Не забыли и о блинах, пончиках из Французского квартала, пралине и хворосте.

– Вот здесь-то наша Толстушка и расположится, правда? – поддразнила Жизель, а мы не могли оторвать глаз от стола с десертом.

Кейт вспыхнула.

– Сегодня вечером я буду хорошей девочкой и не объемся.

– Какая скука, – откликнулась Жизель.

Мы все прошли в дверь, глаза дежурных преподавателей осмотрели нас с головы до ног, а стоящая слева миссис Айронвуд пристально изучала каждую из нас, чтобы убедиться, что все одеты, как подобает. Ее окружали преподаватели, разговаривавшие друг с другом вокруг накрытого специально для них стола.

6

По-английски первая часть слова «оргазм» звучит как слово «руда». – Прим. перев.