Приз

— Я очень надеялась, что ты это заметишь, — сказала она, глядя ему прямо в глаза, и захлопнула дверцу.

Когда Брим шел к месту водителя, сердце у него билось значительно сильнее, чем раньше. Она никогда еще так себя не вела! «Впрочем, и я тоже», — подумал Брим, стряхивая снег с ветрового стекла. За последние месяцы эта красивая женщина, сильная и хрупкая одновременно, стала для него какой-то навязчивой идеей. Она никогда не оставляла его мыслей надолго. В конце концов он перестал обманывать себя: он влюблен — и, возможно, впервые в жизни. Марго с самого начала была для него только несбыточной мечтой. А его короткий, бурный роман с Клавдией Вальмонт ничем не отличался от прочих романов военного времени: только страсть и ничего, кроме страсти. В то время никто не загадывал больше чем на пару дней вперед. С обеими своими возлюбленными он вел себя, как и на войне: живи настоящим — и наплевать на последствия.

Но Анна Романова — это совсем другая история. Она настоящая. И Брим, хоть и не видел для себя особых шансов, все-таки рассчитывал прожить как минимум несколько лет. К несчастью, более или менее «нормальные» отношения были ему в новинку. И последствия, столь презираемые им прежде, из-за этого приобрели первостепенное значение. Что, если он и теперь неверно ее понял? Начнешь приставать к такой женщине в неподходящее время, и она мигом пошлет тебя подальше — и что тогда? В мучительной нерешительности Брим сел на место водителя.

— Куда ехать, Анна? — спросил он, глядя вперед, потому что не смел посмотреть на нее. — Мы получили столько приглашений, что и за месяц не разгребешься — как всегда, впрочем.

В ее голосе, когда она наконец ответила, неожиданно прозвучала меланхолия.

— Даже не знаю, Вилф. Каждое из них кажется чем-то вроде повестки — особенно для свежеиспеченного лейтенанта-коммандера.

— Будь моя воля, — грустно молвил Брим, — я бы лучше остался с тобой здесь, на стоянке. В этом году мы провели уйму времени вместе — но спорить могу, что наедине мы пробыли каких-то полметацикла.

Она кивнула, глядя в запорошенное снегом окно, как разъезжаются запоздавшие гости и мерцают огни за пеленой снегопада.

— Неужели они все живут в таком темпе? — задумчиво произнесла она и повернулась к Бриму. — Ты правда хочешь посидеть со мной на стоянке, вместо того чтобы ехать куда-то?

— Да. Хочу.

— Несмотря на то что для вашей карьеры полезно как можно больше бывать в свете, коммандер?

— Ты, Анна, давно уже стала самым важным для меня.

Внимательно изучив его лицо в темноте, она как будто пришла к какому-то решению.

— Вилф, — без дальнейших предисловий сказала она. — Я хочу тебя с той самой ночи в «Шеррингтоне» — когда я оробела, как дура, и не позволила тебе меня поцеловать. И я думаю, что ты тоже меня хочешь. Но с тех пор мне никак не удается заинтересовать тебя снова. Даже когда я задираю юбку выше некуда. — Она резким движением села поглубже, приподняв бедра. — Ну, — сказала она, на этот раз задрав юбку до самой талии, — если уж и это тебя не проймет, то я сдаюсь. — Под платьем у нее не было белья, и темный треугольник волос четко выделялся на молочно-белой коже. Вдоль левого бедра тянулся коричневый шрам.

У Брима перехватило горло.

— В-великая Вселенная, Анна, — прошептал он хрипло, обнимая ее, — каким же я был дураком!

— Это я была дурой. — Она прерывисто вздохнула, когда его холодная рука осторожно коснулась ее между ног, — но я так боялась тебя потерять, что…

Не дав ей договорить, он накрыл ее дрожащие губы своими, и они задохнулись в долгом поцелуе, пока он торопливо стаскивал с себя брюки. Он каким-то образом оказался на месте Анны, а она — у него на коленях, и ее карие глаза смотрели ему в самую душу — как год назад на Лайсе.

— Ты скоро поймешь, что не первый, — задумчиво шепнула она, — но до тебя я никого не любила, правда.

Брим хотел ответить, но она приложила палец к его губам.

— После. Теперь только это… — Она направила его и опустилась пониже, охватив его кольцом влажной, набухшей плоти. — Сделай это, Вилф, — выдохнула она. — Скорее!

Она осталась у него на коленях, лаская его губами и языком, и после того, как их судорожные вздохи утихли. Наконец она глубоко вздохнула, положила руки ему на плечи, покрытые флотским плащом, и заглянула в глаза.

— Вилф Брим, я боюсь, что влюбилась в тебя по уши, и теперь не знаю, как с этим быть.

— Ты серьезно? — нахмурился он. — Ты правда в меня влюблена?

Она тихо засмеялась, оглядывая свою пришедшую в беспорядок одежду.

— Не думаешь ли ты, что я всем и каждому показываюсь в таком виде? — Она закатала безнадежно испорченную юбку еще выше. — Я говорю и о шраме. Это он — причина хромоты, в которой я никогда не сознаюсь.

— Это прекрасный шрам, — прошептал Брим, — и в чем бы он там ни провинился, он делает твою походку невероятно сексуальной. Видишь ли, Анна, — вздохнул он, лаская ее твердые соски, торчащие из выреза открытого, без бретелек, платья, — я ведь тоже в тебя влюблен. Причем давно уже.

— Ты? — ахнула она. — В меня?

— А что тут такого удивительного?

— Не знаю. — Она нахмурилась каким-то своим мыслям. — До этого самого момента мне это казалось очень даже удивительным. Ну что я могу предложить герою войны, к тому же первому пилоту ИЗО? Тебя ведь вся галактика знает. Говорят даже, что у тебя был роман с самой Марго Эффервик. А я всего лишь рабочая лошадка, к тому же хромая. Весьма состоятельная, не спорю, но все-таки рабочая. — На миг ее счастливое лицо омрачилось. — Я всю жизнь только и знаю, что работаю. Вот я сегодня и подумала: может, он хоть раз займется со мной любовью, прежде чем вернется на свой Флот и забудет обо мне.

Брим недоверчиво покачал головой.

— Забыть о тебе? Выходит, мы оба заблуждались, Анна, потому что примерно то же самое я чувствовал к тебе. Я боялся, что окажусь тебе не нужен — ведь ты такая удачливая и влиятельная особа.

— Может, теперь я и такая, Вилф Брим, но когда я начинала, то была бедна, как уличная попрошайка. Взять хоть эту хромоту: ребенком я совсем не могла ходить. Специальный аппарат вполне мог бы исправить мой дефект, но у родителей не было денег на такое дорогое лечение. Поэтому моя мать обратилась к местному коновалу — и он сравнительно неплохо справился. Теперь я хожу — и даже прилично, раз ты находишь мою походку сексуальной. Но когда у меня наконец появились деньги на операцию, то не стало ни времени, ни охоты. Я научилась с этим жить. Вилф, милый, мне пришлось с боем добывать все, что я имею. Я ведь никто.

— Для меня ты очень даже «кто», Анна Романова. А я, как только мы познакомились, стал бояться, что ты не захочешь иметь со мной дела. Если для тебя Марго Эффервик — это величина, каково мне было сравнивать себя с Виверном Дж. Теобольдом? Ликсор куда фешенебельнее, чем Карескрия.

Анна со вздохом опустила глаза на его руки, все еще ласкающие ее грудь.

— Может быть, мне не следует сознаваться в этом, но фешенебельный мистер Теобольд из Ликсора так и не продвинулся дальше того, чем ты сейчас занимаешься. Он, конечно, мужчина сексуальный, но я его не люблю.

— Бедняга, — сочувственно сказал Брим. — Как много он потерял.

— Зато я нашла, — весело хихикнула она. — И твои умелые руки вызвали у меня желание повторить все сначала, Вилф Брим. — Она легонько поцеловала его в губы. — Раз уж мы правда любим друг друга, у нас будет еще тысяча возможностей прояснить наши отношения. Но этой ночью — вернее, утром, — меня занимает одно: добрый, основательный, старомодный секс. — Она поправила лиф платья и приподнялась с его колен. — Вот что, любимый: если ты переместишься на место водителя и натянешь штаны, я покажу тебе место, где мы сможем продолжить свои порочные игрища с удобством, лежа в постели, чтобы я не стукалась головой о потолок. Как тебе эта идея?

Брим только засмеялся, передвигаясь к рулю.

— Разве это не ответ, моя прекрасная леди? — спросил он, указывая вниз. — Я поеду куда угодно, лишь бы предаться с тобой пороку.