Тайна Лоринг-Чейза

– Ага, это уж точно, – подтвердил его точку зрения Джим. – Вот уж кто днем и ночью смотрит в оба. А как лихо взял на абордаж Тома Яксли!..

Хозяин цокнул языком.

– И не говори! Прижучил чертова призрака. Господи, вот умора – я тут как-то помянул о призраках при старом Джоуэле, так старик в меня плюнул – провалиться мне на этом месте, плюнул! Не попал, правда.

– Сэр, я слыхал, что событие произойдет сегодня днем в Глинде?

– Да, Джим.

– В два часа! – вставил хозяин. – Через девять часов.

– Гм, – пожевал губами Дэвид, – кажется, я рановато собрался.

– А я опаздываю, сэр, – сказал Крук, поднимаясь. – Мой Полли, хоть и надежен, да медлителен, ровно старый дредноут. Так что мне пора.

– Тогда, может быть, вы подбросите меня до развилки, Джим? – спросил Дэвид, тоже вставая.

– С нашим удовольствием, сэр Дэвид. Правда, моя колымага не для таких одежд, как ваши, сэр, но, если вас устраивает, я всегда готов.

– Устраивает, – заверил его Дэвид и хлопнул себя по шляпе.

Пожав руку Тому Ларкину, они вышли на улицу, прыгнули на козлы фургона, Джим тряхнул вожжами и скомандовал Полифему «полный вперед». Надменное животное поразмыслило над предложением, попрядало ухом, подняло ногу, но, еще мгновение подумав, поставило ее обратно и фыркнуло.

– Но-о, трогай, Полли! Ну, чего размечтался? – принялся увещевать коня возница, но тут как раз кто-то торопливо обошел фургон сзади, и перед ними предстал мистер Спрул собственной персоной. Он подобострастно поклонился, дотронулся до своей шляпы, еще раз поклонился, снял ее совсем и прижал к тяжко вздымающейся груди. На мокром лбу церковного старосты осталась красная полоса.

– Сэр Дэвид!.. О, сэр, ваша честь! – заговорил он, невзирая на одышку. – Я спешу позволить себе вольность воспользоваться торжественным и в высшей степени наиважнейшим событием, чтобы покорнейше просить разрешения вашей чести пожелать вашей чести всех самых лучших благ, а также богатства, и удачи, и радости, тем более что я, сэр Дэвид, ваша честь, являюсь человеком, чей самый наметанный глаз всегда готов с первого взгляда распознать истинное благородство, и сердце мое смиренно трепещет и замирает от преданности, которую… – Однако дальнейший ход его мысли так и остался для всех за семью печатями, поскольку Полифем, выразительно фыркнув, рванул с места, и продолжение фразы вместе с согнутым в три погибели мистером Спрулом потонуло в туче пыли.

Пока тяжелый фургон громыхал по тенистой извилистой дороге, спутники обменивались мнениями о самых разнообразных вещах: о подтвердившихся видах на урожай, о предстоящей жатве, о погоде, о поместье и многочисленных изменениях и усовершенствованиях, произведенных Дэвидом. Ни словом не упомянули лишь преступления и преступников, ибо тайне Лоринг-Чейза исполнилось уже девять недель, она быстро отходила на задний план и вскоре должна была кануть в Лету.

Дойдя до развилки, Полифем снизошел до просьбы хозяина и остановился. Дэвид спрыгнул на землю.

– До встречи, Джим, – сказал он. – Лоринг теперь мой, и коль скоро мы соседи, то должны навсегда остаться друзьями.

– Уж я-то со всей душой, сэр Дэвид! – Крук заулыбался, отдал пальцем честь, и фургон загромыхал по дороге.

Дэвид сидел на старом мостике через изгородь, который по причине своего почтенного возраста служил на своем веку многим ожидающим молодым людям, хотя, безусловно, ни один из них не смотрел на узкую петляющую тропинку такими жадными глазами и не дрожал так сильно от нетерпения, как Дэвид.

Птицы в соседнем леске распевали последние осенние песни. Прочистил голос певчий дрозд. Но что Дэвиду песни? Он напрягал слух в ожидании куда более сладостных для него звуков, чем любые песни, гимны, трели или пересвисты, его интересовала только легкая поступь той, с кем он расстался восемь бесконечно долгих, томительных недель тому назад.

На голос певчего дрозда откликнулся черный дрозд; их сладкозвучное соперничество наполнило тенистую рощу виртуозными переливами и трелями, но разве мог Дэвид внимать им? Минуты текли, и росло его нетерпение. Он уже начал тревожиться, чуть ли не впал в отчаяние. Достав спрятанный на груди, под украшенной жабо сорочкой, сложенный листок бумаги, Дэвид развернул его и бегло пробежал глазами. Он наизусть помнил в нем каждое слово. Да, вот эта строка: «В семь часов». И здесь же: «…любимый… дорогой…» Что могло случиться? Может быть, она захворала?.. Господи, Боже, а вдруг какое-нибудь несчастье?

Дэвид вскочил и в тревоге забегал взад-вперед. В это мгновение начали тихо и печально вызванивать далекие часы Лорингской церкви. Семь мелодичных ударов. И тут же лязгнуло железо о камень, застучали копыта, звук которых приглушала росистая трава, и вот уже из-за поворота вылетела всадница! Ее лошадь в мыле, что свидетельствует о быстрой езде. Она скачет к нему, ее стройная фигура грациозно покачивается в такт каждому движению скакуна, и глаза ее сияют в тени изящной шляпки.

– Дэвид!

Он был уже рядом, его руки протянулись к ней, помогая спрыгнуть на землю, и Антиклея со счастливым вздохом упала в его объятия. Сердце Дэвида готово было выпрыгнуть из груди. Наконец-то она у него в руках, больше он ее не выпустит. Правда, объятия пришлось чуть-чуть ослабить, иначе было бы неудобно целоваться.

– Два месяца, Дэвид! – прошептала она. – Это было невыносимо!

– Но сегодня, – прошептал он в ответ, – о, моя Антиклея… сегодня…

– Сегодня, – вздохнула она. – А у тебя волосы короче, чем были.

– А ты, – ответил он, – даже еще прекраснее, чем снилась мне. Ты – самая красивая.

– Ты так считаешь, Дэвид, это правда? – Ее руки обняли его крепче. – А я не спала всю ночь… не могла… И утром одевалась при оплывшей свече, не дождалась рассвета.

Они подошли к почтенному мостику и прислонились к перилам. Им стольким нужно было поделиться, что они не говорили ничего, только глядели друг другу в глаза – в них светились обожание и счастье.

– А это наш милый старый мостик! – сказала наконец Антиклея. – Мне пришлось бежать тайком, чтобы встретиться с тобой, Дэвид, в этот самый счастливый из дней! Сегодня мы оставляем старую жизнь позади… навсегда. Но мы будем часто приходить сюда, правда?

– Конечно! А старая жизнь – Бог с ней, ибо… О, Антиклея, в этой старой жизни… я подозревал тебя…

– И поделом. У тебя было достаточно оснований, Дэвид, и я вела себя, как идиотка. И потом… я ведь сначала тоже в тебе сомневалась… Но когда узнала правду… когда поняла, что ты невиновен… тогда, о мой дорогой, я испытала такое счастье, такой удивительный восторг, что все остальное больше не имело значения. Да, даже твои подозрения, потому что ты любил меня вопреки всему, милый! И еще, я не осмеливалась все рассказать тебе, потому что очень боялась за Белинду.

– И правильно, – одобрил Дэвид. – Джаспер Шриг назвал ее ангелом. Наверное, он был прав.

– Я знаю, что он прав, Дэвид!

– Ну, а сегодня, моя Антиклея, начинается новая жизнь, и я молю Бога, чтобы она стала счастливее, достойнее и радостнее, чем прежняя… Господи, сделай меня достойным!

– И меня тоже.

– Да, но, видишь ли, Антиклея, в конечном счете тебе таки придется взять фамилию Лоринг…

– Какие пустяки, раз я стану женой Дэвида Лоринга, – сказала она нежнейшим голоском. – И, Дэвид, я приложу все старания, чтобы стать тебе хорошей женой, несмотря на рыжие волосы!

Лошадь мирно пощипывала сочную траву возле тропинки, черный дрозд, забыв на время осеннюю печаль, разразился заливистой трелью, солнце послало любознательный луч сквозь шелестящую листву, ибо наверняка до сих пор никто из влюбленных не вздыхал и не целовался у этого шаткого мостика с таким пылом.

Серебряный звон с далекой колокольни возвестил о том, что наступил девятый час утра. Антиклея оторвалась от губ Дэвида.

– Любимый, я должна идти. Но мы расстанемся всего на шесть часов!

– Господи, целых шесть часов! – простонал он.