Страница 37 из 46
«Чтоб ты провалился», — подумала Йалин. Но не издала ни звука.
«На мой взгляд, — сказала Марти, — нам необходимо присутствие какой-то тайны — по меньшей мере до тех пор, пока мы когда-нибудь не поднимемся в небо и не разгадаем ее сами, но это еще в далеком будущем. А сейчас от нас зависит, каким предстанет перед нами это будущее. Мы изменим заповеди, что прописаны для нас в веках. Шаг за шагом».
«Изменим заповеди, что прописаны!» — эхом отозвался пьяный Мартан. Ему не слишком хорошо удалось играть роль пьяного и при этом не напиться. Эндри уставился на Марти: «Выходит, что человек в состоянии смыть с себя краску, которой он был выкрашен изначально. Или по крайней мере изменить ее оттенок. Выходит, что мне необходимо встретиться с одной из ваших нежных леди, чтобы она научила меня учтивости? Познакомиться с ней поближе. — Он сделал большой глоток эля, затем опрокинул свой графин в сторону Йалин. — Как с человеком».
Йалин решила, что самое время ей самой стукнуть по своей кружке с элем. Или, может быть, кружка сама опрокинулась; она не была уверена.
«Опс!»
Йалин приснился странный сон. Пока сон длился — кто знает, как долго? — они была уверена, что не спит; но когда на заднем дворе закукарекал петух, сон мгновенно улетучился…
Она была в кирхе Мужского Дома Юг, куда никогда не заходила прежде. Но тем не менее Они знала, что это была кирха.
Изнутри та была вся голубая и напоминала пещеру. Округлые стены, укрепленные дополнительными ребрами кладки, плавно переходили в свод крыши. Пол был неровный, выложенный крупной бирюзовой галькой, ступать по которой было удивительно приятно. Розовато-лиловые листья папоротников распускались в глиняных горшках, как фонтаны брызг; пахло дохлой рыбой.
Посреди кирхи возвышался холм белого мрамора, по одной стороне которого наверх вели ступени. Спереди на холме была высечена надпись: «Ка-федральный собор», которая ничего не значила для Йалин. Вершину холма венчал великолепный мраморный пюпитр, вырезанный в форме порхалки.
Распахнутые крылья поддерживали увесистый фолиант.
Неожиданно рядом с пюпитром появился мужчина. Он был нагой и совершенно лысый, без единого волоска. Все тело у него было такое бледное, хилое и болезненное, как у раненного на войне солдата, с которого только что сняли бинты. Плоть была белая, как яйцо-пашот. Он был похож на гигантскую личинку, такие встречаются в джунглях. Кроме того, по тому, как мужчина косил глазами, Йалин поняла, что это, должно быть, Искатель Истины Стамно.
Сжимая открытую книгу, Стамно вещал:
— Как ты написала, так тому и быть! Но помнишь, как пустота пузырилась вокруг тебя в никогда-всегда? Возможно, ты погрузилась в свое собственное время и пространство. В свою собственную вселенную! Таким образом, все случившееся с тобой впоследствии…
— Пустоты? — воскликнул Йалин. — Пузыри? О чем ты говоришь?
— Я не сказал, что так случилось, я лишь сказал, что так могло случиться. Или же когда ты умерла в хранилище-Ка…
— «Ка» что?
— …Червя…
— Кого?
— …когда ты умерла и, погружаясь в безумие, твое сознание раскололось. Тогда же ты, может быть, и сплела мир-для-себя-одной. А может быть, это Червь сплел его для тебя.
— Я не понимаю ни слова из того, что ты говоришь! Замолчи!
— Тогда я повторюсь: может быть, нам нужно принять во внимание эффект, который оказывает наркотик остановки времени? Необычный эффект в твоем случае. Исключительный эффект. Когда время останавливается, наступает Пауза, тогда могут разматываться целые клубки никак не связанных между собой событий.
— Пауза? Что ты знаешь о Паузе?
— Я не говорю, что мои предположения есть истинная правда. Но они могут быть правдой.
— Кто ты?
Человек-личинка рассмеялся, смех забулькал где-то у него внутри.
— И в самом деле, кто я? Искатель Истины? Призрак Червя? Голос Пустоты? Или средоточие самой смерти? Во всех возможных и невозможных мирах? — Нагой человек ткнул в нее указательным пальцем: — Или просто я — это ты, Йалин? Может быть, ты присутствуешь в каждом!
Несмотря на то что Йалин не поняла всего этого, она ощутила ужас. Она выбежала из кирхи на улицу.
Тогда и закукарекал петух.
После этого она проснулась.
И, проснувшись, все забыла.
Успокоенная утренним светом, Йалин лежала, слушая петушиные крики и тихое сопение Пэли на соседней кровати, когда, к своему удивлению, обнаружила, на своей руке кольцо. Кольцо с бриллиантом! Выскочив из-под одеяла, она метнулась к окну, чтобы получше рассмотреть находку.
Должно быть, кольцо стоило больше шестидесяти фишей!
У нее никогда раньше не было такого кольца. Кроме того, ей казалось, что это странное кольцо как будто срослось с ее пальцем — словно она всегда носила его, просто не чувствовала и не замечала.
Она быстро разбудила подругу:
— О, спасибо, Пэли, дорогая! Оно очаровательное! Даже слишком. Вот так сюрприз.
— А? Что? — Пэли силилась сфокусировать затуманенный взгляд на руке перед своим носом.
— Значит, ты согласна лететь на воздушном шаре, Пэли? Это правда? Или, дорогая, ты решила таким способом сказать мне «прощай», нет, адью?
— Ты это… ты о чем, а?
— Вот о чем! О твоем подарке. О кольце, которое ты так легко надела мне на палец, пока я была пьяна!
Пэли резко села:
— Я не надевала. Ничего подобного! — Она схватила руку Йалин. — Ты шутишь. Где ты взяла это?
— Поклянись рекой, что не надевала это мне на палец!
— Честно. Да чтоб меня стошнило, если я лгу.
— Но если ты этого не делала… — Йалин прижала руку к губам. — Тогда это Эндри! Он весь вечер не сводил с меня глаз.
— Взгляды — это одно, а бриллиант — совсем другое.
— Он, должно быть, вернулся сразу после полуночи! Они же сами выбирали для нас дом, значит, должны здесь все знать, — может быть, тут есть проход через подвал. Он наверняка тихо прокрался сюда и надел мне кольцо.
— Как романтично!
— Не думаю, что это романтично. Он поставил на мне свою метку, Пэли, как срермер ставит метку на своей корове. Или у них у всех тут в головах не пойми что. Я его выброшу. Я не собираюсь принимать такие подарки. Оставлю его на подушке.
— Не глупи, такое красивое кольцо!
Йалин дергала свой палец, пытаясь снять кольцо. Но потом вдруг передумала и оставила палец в покое.
— Хм, а я и не хочу снимать его.
— Так и не снимай! Носи. Радуйся. Мы будем на выстрел от этой свалки, прежде чем ты сможешь сказать ему «иди гуляй!» Почему бы не написать для него что-нибудь неприличное на оконном стекле? Когда он заявится сюда тайком после нашего ухода». Нет, лучше не так. И он еще мнит себя одним из самых достойных Сынов, а? Я никак не могу поверить, что он осмелился пробраться сюда. Но если так, какая наглость! — Пэли осмотрела свои руки. Забавно потупившись, она сказала: — А можно мне тоже померить кольцо?
— Конечно, Пэли, ты можешь даже поносить его! Держи. Я не шучу, честно. Я наверняка сразу потеряю его в воздухе, когда попаду в твою песчаную бурю.
— Не глупи. Оно твое. Да и пальцы у меня слишком толстые. Вот что я тебе скажу: ты нацарапай этим кольцом свое имя на стекле. Это будет значить, что оно твое навсегда.
— Ладно. Раз ты говоришь…
Старательно, тонкими, как паутина, штрихами, Йалин нацарапала свое имя на толстом зеленоватом стекле. В стекле отражалась кирха, ее изображение выгибалось в створке окна, как в кривом "зеркале. От каждого движения руки Йалин оно то растягивалось, то сжималось.
— Не послы, а варвары какие-то! — фыркнула Пэли. — Что они еще устроят?
— Ха. Это детские шалости по сравнению с тем, какие бесчинства они творили в Веррино.
— Да, только детишки подрастают. И пьют они совсем не по-детски! О, моя голова! Лучше бы я умерла вчера, чем такое пробуждение!
Йалин отступила от окна, чтобы полюбоваться плодами своего творчества. Можно было подумать, что эти каракули выводила трясущаяся рука какой-нибудь подагрической старушенции.