Холодная луна

– Там вовсе не так уж плохо. Когда смотришь репортажи по телевизору, кажется, что там настоящий ад. На самом деле все не совсем так.

– И тем не менее… Создается впечатление, что вы неплохо справляетесь. Умеете не поддаваться трудностям.

Кэтрин лгала, так как, судя по поведению Люси, все обстояло как раз противоположным образом.

– В общем, да. Просто нужно выполнять свой долг. Ничего особенного. – Руки сжаты, пальцы переплетены.

– И чем вы там занимаетесь?

– Заправкой военно-транспортных средств.

– Важная работа.

Пожатие плечами:

– Думаю, да.

– И все-таки могу поклясться, что главная мечта – оказаться дома в отпуске.

– А вы когда-нибудь служили в армии?

– Нет, – ответила Кэтрин.

– В армии всегда нужно помнить правило номер один: никогда не упускай случая расслабиться. Даже если это будет просто выпивка в компании с офицерами или обычная болтовня.

Кэтрин продолжала вытягивать из нее информацию:

– Сколько военных будут награждать завтра на церемонии?

– Восемнадцать.

Было заметно, что Люси чувствует себя крайне неуютно. И Кэтрин задавалась вопросом: не кроется ли причина подобного ее состояния в том, что ей завтра предстоит выступать перед большим собранием? Некоторых людей публичные выступления пугают больше, чем прыжки с парашютом.

– И сколько человек будет присутствовать на мероприятии?

– Точно не знаю. Наверное, сотня. Может быть, две.

– А ваши родственники придут?

– О да! Все до одного. А потом у нас здесь будет прием.

– Как говорит моя дочь, крутая вечеринка, – заметила Кэтрин. – И что в меню?

– С меню никаких проблем! – воскликнула Люси. – Мы ведь с вами в Виллидж. Кухня будет итальянская. Зити,[11] скампи,[12] колбаса. Готовить будут моя мать и тетка. А я займусь десертом.

– Моя слабость, – призналась Кэтрин. – Сладости… Кстати, чувствую, что проголодалась. – И тут же, словно перебивая себя, воскликнула: – Ой, извините, отвлеклась! – С закрытым блокнотом она всматривалась в глаза собеседницы. – Вернемся к вашему нежданному гостю. Вы говорили, что заваривали чай. Наполняли ванну. И ощутили сквозняк. Пошли в спальню. Окно было открыто. О чем это я вас спрашивала? Ах да, было ли что-то еще, что привлекло ваше внимание?

– Нет-нет, ничего, – с прежней поспешностью ответила Люси, потом вдруг прищурилась. – Минутку. Знаете… кое-что было.

– В самом деле?

Кэтрин занималась тем, что обычно именуется «погружением». Она пришла к выводу, что Люси беспокоит вовсе не мысль о Часовщике, а что-то связанное с ее военной службой за рубежом и церемонией по вручению награды. Люси отвлекали именно эти мысли. И потому Кэтрин повернула беседу к теме ее службы и начала бомбардировать Люси вопросами в надежде снять психологические барьеры и позволить другим воспоминаниям выйти наружу.

Люси встала и прошла в спальню. Ни говоря ни слова, Кэтрин проследовала за ней. К ним присоединилась и Амелия. Люси оглядела помещение.

Осторожно, осторожно, говорила себе Кэтрин, главное не помешать. Люси что-то ищет. Кэтрин молчала. Слишком сильный напор и обилие вопросов на данном этапе могут только навредить. Основное правило в работе со смутными воспоминаниями состоит в том, что их можно вывести на поверхность сознания, но вот раскрутить их бывает крайне сложно. И потому самыми главными составляющими становятся наблюдение и слушание. Слова начинают мешать.

– Меня встревожило что-то еще, кроме открытого окна… А знаете что? Вспомнила. Когда я чуть раньше вошла в спальню в поисках того, что тикает, я не смогла увидеть комод.

– Почему же это было так необычно?

– Потому что, уходя в спортзал, я искала солнечные очки и взглянула на комод. Там они как раз и лежали, и я их забрала. А потом, услышав тиканье и заглянув в спальню, я не увидела комода, потому что была открыта дверца стенного шкафа.

– Значит, – спросила Кэтрин, – после того как он оставил часы, он, вероятно, спрятался в стенном шкафу или за его дверцей?

– Вполне возможно, – ответила Люси.

Кэтрин повернулась к Амелии, та кивнула с улыбкой и сказала:

– Прекрасно. Наверное, мне надо приступить к работе.

И, натянув на руку латексную перчатку, она открыла дверцу стенного шкафа.

Уже во второй раз у них ничего не получилось. Дункан вел машину еще более осторожно, еще более педантично, чем обычно.

Он молчал, но при этом оставался совершенно спокоен. Что еще больше беспокоило Винсента. Если бы Дункан орал и размахивал кулаками, как его отчим, Винсент чувствовал бы себя более уверенно. «Что ты наделал? – кричал он на него после случая с изнасилованием Салли Энн. – Жирный извращенец!» Винсент боялся, что Дункану надоело их предприятие и он может завязать.

Голодный Винсент больше всего опасался именно такой развязки.

Дункан ехал очень медленно, никого не обгоняя, не превышал скорость, не пытался проскочить на желтый свет. И очень долго не говорил ни слова.

В конце концов он все-таки объяснил Винсенту, что произошло: когда он стал взбираться на крышу, планируя проникнуть в здание, постучаться к Люси в дверь и заставить ее прекратить болтовню по телефону, он посмотрел вниз на улицу и увидел там мужчину, который уставился на него, вытащил телефон из кармана и начал орать Дункану, чтобы он слез с крыши. Часовщик поспешно взобрался еще выше, пробежал по крышам нескольких зданий, а затем спустился на землю. После чего за несколько мгновений домчался до «бьюика».

Дункан ехал очень осторожно, но без определенной цели. Поначалу Винсент думал, что они таким образом пытаются скрыться от полиции, потом понял, что их никто не преследует. И ему пришло в голову, что Дункан просто на автопилоте ездит кругами.

Словно стрелки часов.

И как только первоначальный шок и страх прошли, Винсент почувствовал, как в нем снова начал расти его обычный голод, от которого заболело буквально все – челюсти, голова, промежность.

«Если мы не будем есть, мы умрем».

Винсенту захотелось вернуться в Мичиган, побродить с сестрой, пообедать с ней вместе, посмотреть телевизор. Его сестры не было рядом с ним, их разделяли тысячи миль. Возможно, она сейчас думает о нем, но это никак не облегчит его страдания… Голод был слишком сильный. Ничего не помогало. Хотелось кричать. Ему легче было бы утолить свой голод, если бы он послонялся по стрип-барам в Нью-Джерси или подкараулил бы какую-нибудь студентку колледжа, бегающую по пустынному парку. Какой же прок от…

Очень тихим голосом Дункан произнес:

– Извини.

– Что? – не понял Винсент.

– Извини, – повторил Дункан.

Винсент был обезоружен. Его гнев моментально прошел, и он даже не знал, что сказать.

– Ты мне помогаешь, и ведь действительно много и хорошо работаешь. А я? Я тебя постоянно подвожу.

Винсенту мгновенно вспомнилась мать, объяснявшая ему, когда Винсенту было всего десять лет, что она подвела его с Га-сом, потом со вторым мужем, потом с Бартом, потом с Рэйчел (это был эксперимент), потом с третьим мужем.

И всякий раз маленький Винсент говорил то, что он произнес и сейчас:

– Да ладно, все в порядке.

– Нет, не в порядке… Я часто упоминаю о великом вселенском плане. Но наши разочарования тоже велики. Я перед тобой в долгу. И должен с тобой расплатиться.

Ничего подобного мать никогда не говорила Винсенту и еще меньше делала. И ему ничего не оставалось, как находить утешение в еде, телевизоре, подглядывании за девчонками и в своих «беседах по душам».

Винсент знал, что Дункан никогда не произносит пустых слов – если он что-то пообещал, то обязательно выполнит. И сейчас он был совершенно искренне расстроен тем, что Винсенту не удалось воспользоваться Люси. Винсент был готов расплакаться, но теперь совсем подругой причине. Не из-за голода и неудовлетворенности. Им овладело странное чувство. До сих пор никто не говорил ему ничего подобного. Никто вообще не обращал на него никакого внимания.

11

Разновидность макарон

12

Креветки в чесночном соусе с лимоном