Страница 146 из 149
Хотя отцы церкви и ограничили злоупотребления в обращении с подозреваемыми и поумерили побудительные мотивы инквизиторов, самих пыток они никоим образом не обуздали. Ограничения на них наложили только в правление преемника Климента -Папы Иоанна XXII, фигуры весьма противоречивой. Доминиканский инквизитор Бернар де Ги нарекал на введенные Папой рамки, твердя, что любые ограничения несказанно осложняют задачу инквизиции.
Провинциальные советы быстро разделались с тамплиерами, томившимися в казематах уже шесть лет. Стойко не признающих виновность ордена и ни в чем не сознавшихся осудили на пожизненное заключение. Сознавшихся, но отозвавших признание, сжигать уже не стали, приговорив к неволе до самой смерти. Не отрекшихся от своих показаний призвали для публичного покаяния. Когда же они исполнили наложенные епитимьи, им даровали отпущение грехов и отпустили на все четыре стороны, наделив скудным содержанием из доходов с имущества тамплиеров.
Несмотря на официальные декреталии о ликвидации его ордена, Великий Магистр де Молэ продолжал настаивать на праве изложить дело непосредственно Папе. Однако Климент V вовсе не собирался встречаться с Великим Магистром лицом к лицу. Четверо высших сановников ордена томились в своей темнице, пока Папа наконец не назначил трех кардиналов в трибунал для проведения окончательного следствия и провозглашения упомянутым окончательного приговора. Вряд ли их порадовало известие, что помочь трибуналу Папа попросил ненавистника тамплиеров архиепископа Санского. Вероятно, решающее суждение вынесли под его влиянием.
При переговорах перед окончательным судом четверка узников согласилась твердо придерживаться прежних признаний, за что им посулили выказать рекомендованные Папой милосердие и снисхождение. Представ пред облаченными в алое судьями, они один за другим подтвердили свои признания. И каков же был их ужас, когда вместо обещанного снисхождения им зычно зачитали приговор к пожизненному заключению, после чего вытолкали из палаты суда, чтобы швырнуть обратно в темницы. Как ни были они ошеломлены и разгневаны, им оставалось лишь утешать друг друга тем, что за решительные протесты против приговора или отказ от прежних показаний их вознаградили бы только смертью.
В последующие месяцы закованный в кандалы Жак де Молэ предавался горестным раздумьям о своем поведении во время всего этого чудовищного дела. Он упорно цеплялся за идею, что, если только удастся достучаться до Папы, тот наверняка снимет все обвинения. Отказался выступить предстоятелем ордена, переложив ответственность на чужие плечи. Не сомневался, что в столь преклонном возрасте умрет под пыткой, ранее избегнув боли ценой ложного признания. Ныне же ему перевалило за семьдесят, и окидывая мысленным взором былое, долгую жизнь, посвященную благородному служению Храму- изрядною частью на высоких руководящих постах – он видел, что оставил орден без руководства как раз в те годы, когда тот нуждался в нем более всего. Он подвел орден и людей, искавших его примера и наставления. И ему осталось лишь горько сетовать на свою несостоятельность как человека, как тамплиера и Великого Магистра.
А в довершение всего – еще одно окончательное унижение: его известили, что он должен принародно признаться в своих преступлениях. В народе упорно бытовало мнение, что тамплиеров погубили из алчности, дабы завладеть их золотом и землями. В конце концов, за орденом не нашли никакой вины в ереси. Тамплиеры скорее жертвы, нежели преступники. Намереваясь положить конец этой опасной молве, Папа с королем надумали созвать ассамблею парижан, дабы те собственными ушами выслушали признания в грехах и преступлениях из уст высочайших сановников ордена тамплиеров.
Посетить незабываемое событие пригласили весь свет. Перед собором Парижской Богоматери возвели высокий помост, дабы выставить злокозненных тамплиеров на всеобщее обозрение духовенства, знати и простолюдинов, собравшихся поглядеть на последнее падение рыцарей Храма. 18 марта 1314 года сановников тамплиеров, облаченных в одеяния рыцарей ордена, дабы их не спутали ни с кем иным, и закованных в кандалы, явно клеймившие их как преступников, возвели по ступеням помоста.
На длинной лестнице всех четверых приходилось волочь и подталкивать, ведь двоим уже перевалило за семьдесят, а они еще и сгибались под тяжестью кандалов. Выстроив их в шеренгу на виду у столпившегося внизу народа, громогласно зачитали обвинения против ордена тамплиеров. То был последний шанс Жака де Молэ оправдать себя и постоять за орден, вверенный под его начало и покинутый им на произвол судьбы в последние годы бедствий. Быть может, он действовал, повинуясь мгновенному порыву – а может, провел целую ночь в молитвах, прося Господа укрепить его в трудный час, ибо любая попытка отречься от признания вернее верного вела его к смерти – да притом самой мучительной из ведомых в средневековье. Каковы бы ни были его побуждения, пробил час, когда сносить сие стало выше его сил. Повинуясь приказу во всем сознаться перед примолкшей в ожидании толпой, он выступил вперед – и. воспользовавшись моментом, увековечил свое место в истории. Окинув долгим взглядом толпу, изо всех сил вслушивавшуюся в его слова, Великий Магистр изрек:
«Мыслю, единственно правильно в столь знаменательный момент, когда житие мое на исходе, раскрыть свершившийся обман и провозгласить истину. Беря в свидетели небо и землю, и всех собравшихся здесь, признаю себя виновным в наивеличайшем беззаконии. Но беззаконие сие заключается в том, что я лгал, признавая омерзительные обвинения, возводимые на Орден. Сим провозглашаю, ибо должен сие провозгласить, что Орден невинен. Его чистота и святость не подлежат сомнению. Я воистину сознавался в злодеяниях Ордена, но вершил сие лишь затем, чтобы избавить себя от ужасающих пыток, произнося то, чего желали от меня недруги. Прочих рыцарей, отрекшихся от своих признаний, возвели на костер, однако же помысел о смерти не так ужасен, как признание в подлых злодеяниях, каковые никогда не совершались. Мне сулят жизнь, но ценою бесчестья. Подобной ценой жизнь мне ни к чему. Я не сожалею, что должен умереть, если жизнь можно купить, лишь громоздя одну ложь на другую».
Вдохновленный примером Великого Магистра Жоффруа де Шарнэ выступил вперед, дабы присоединить свой голос к отречению, объявив о невинности рыцарей Храма, но слова его заглушили вопли разъяренной толпы. Народ не мог не поверить услышанному, ибо то была исповедь умирающего! Неожиданный оборот дотошно спланированного представления поверг королевских чиновников и отцов-инквизиторов в замешательство. Поспешно стащив тамплиеров с помоста, они велели народу расходиться по домам.
Филипп был вне себя от ярости на чиновников, допустивших подобное после стольких стараний убедить народ в виновности тамплиеров. Конечно, смерть Великого Магистра ситуацию не поправит, но хотя бы не даст ей усугубиться. Нельзя мешкать ни мгновения с преданием этих упорствующих тамплиерских еретиков смерти. Местом казни избрали крохотный островок дю Пале на Сене, подальше от люда, толпящегося на улицах и обсуждающего признание де Молэ. Но весть об этом просочилась, и вскоре желающие присутствовать при последних минутах жизни магистра тамплиеров начали прибывать на остров в лодках, чтобы потом поведать об увиденном родным и знакомым.
Для де Молэ и де Шарнэ установили два столба. Сорвав с них одеяния тамплиеров, приковали к столбам, и палачи обложили их тщательно отобранными, специально обработанными поленьями и углем, чтобы пламя не охватило все дерево сразу, мало-помалу поднимаясь от самой земли, давая сильный жар, испепеляя страстотерпцев на медленном огне, чтобы их жизнь и мучения продолжались как можно дольше.
Как только огонь разгорелся, де Молэ и де Шарнэ прокричали, что орден тамплиеров невинен, призывая Бога в свидетели. Легенда гласит, что когда плоть Жака де Молэ уже обугливалась, он проклял короля и род его до тринадцатого колена, а с ним и Папу, предавшего Бога и погубившего святой орден. Предрекал, что не пройдет и года, как Филипп и Климент V предстанут с ним пред престолом Господним, дабы ответить за свои злодеяния. Папа скончался в следующем месяце, а семь месяцев спустя за ним последовал и Филипп IV.