Звездные гусары

Маханев произносил озабоченным тоном:

– Локоток тверже, Оленька… Тверже…

Когда мы подоспели, новый луч прорезал воздух, и мишень вспыхнула – Оленька слишком резко провела лучом. Заметив нас, она опустила пистолет и приняла суровый вид. Маханев же изобразил все так, словно мы попали на обыкновеннейшие учения, и даже как будто обрадовался.

– Вы чрезвычайно вовремя, господа! – воскликнул он. – Ольга Ивановна сейчас же покажет вам свои успехи.

Она посмотрела на него так, словно одновременно и удивлялась, и забавлялась, а затем хлопнула в ладоши.

– Пусть господин Егошин повесит новую мишень! – сказала она. – Я желаю удивлять.

Что ж, стреляла она и впрямь недурно: может быть, не вполне метко, но уверенно и не без решимости. Все мы показали наш полный восторг и дружной компанией проводили Ольгу Ивановну к дому, где она обитала с отцом ее.

Этот случай послужил поворотом в отношениях Ольги Ивановны с Маханевым; через два дня поручик Маханев официально просил руки Ольги Ивановны у ротмистра Страхова.

Тот несколько удивлен был столь скорым развитием событий.

– Вполне ли вы уверены в ваших чувствах касательно моей дочери? – спросил ротмистр, набивая трубку и сохраняя невозмутимый вид, в то время как Маханев стоял перед ним вытянувшись и едва ли не дрожал.

– Я совершенно уверен, – отвечал Маханев. – И если вы назначите испытательный срок, год или два, то и за это время ничего не переменится. Ольга Ивановна – предмет моей самой нежной любви, и я…

Страхов закурил из трубки и сквозь дым принялся задумчиво разглядывать Маханева. Наконец он проговорил:

– Отчего бы вам не сесть? Вы ведь, кажется, здесь не на докладе.

Маханев с готовностью сел.

Страхов посматривал на него с добродушной усмешкой. Наконец он произнес, немного невпопад:

– Я так и вижу Ольгу Ивановну маленькой девочкой, и все кажется мне, что это было лишь вчера. Вас же никоим образом не могу вообразить себе маленьким мальчиком, и оттого в голове моей засела странная фантазия: будто своего ребенка отдаю в руки взрослого мужчины, незнакомца, точно в приют или на воспитание…

Маханев встал, откланялся и вышел. Страхов проводил его глазами, однако промолчал. Ольга Ивановна из гордости не подслушивала разговора и не задала отцу ни единого вопроса; она предполагала выведать все потом у денщика, но тот куда-то как на грех отлучился.

Впрочем, у Ольги Ивановны не было серьезной причины опасаться, что отец откажет. Страхов слишком любил свою дочь, чтобы из пустой отцовской прихоти лишить ее счастливого замужества.

Целый день Маханев не показывался возле дома, так что Оленька не знала уж, что и думать; однако вечером он явился с визитом в дом, весь начищенный и подтянутый пуще вчерашнего. С собою он принес небольшой цилиндрик, содержащий, как оказалось, некоторую часть семейного архива.

– Как вы изволили пожелать, – сообщил Маханев деревянным голосом. – Сделал экстраординарный запрос на Землю и получил некоторые фрагменты документации.

С этим он водрузил цилиндрик на столик, накрытый вязаной скатертью, и активизировал запись.

Прямо на столике, между чашками, явилось стереографическое изображение мальчика в прехорошенькой бархатной курточке. Сам мальчик, впрочем, никак не мог бы считаться “прехорошеньким”: он был тощий, с острым носом и бегающими вороватыми глазками.

– Это, позвольте узнать, кто такой? – осведомился Страхов.

Ольга Ивановна подала ему чай и молвила:

– Это, по всей видимости, господин Маханев в юные свои годы, папа. Неужели вы не узнаете? Характерный взгляд и подбородок – совершенно не изменились.

Страхов еще некоторое время наблюдал изображение мальчика, а затем перевел взгляд на бледного Маханева:

– Не хотите ли вы тем самым указать мне на то, что и внуки мои будут обладать столь же неказистой наружностью?

– Вовсе нет, – живо возразил Маханев. – Если они унаследуют счастливые черты Ольги Ивановны…

Ольга Ивановна заметила холодным тоном:

– У меня складывается чувство, что сейчас обсуждается мое замужество. Хотелось бы указать, что делать подобное в присутствии самой девицы – неприлично.

– И впрямь неприлично, – согласился Страхов. – Ольга, выйди!

– Папа! – возмутилась Ольга Ивановна.

– Выйди, – повторил Страхов. И, видя, что дочь не трогается с места, прибавил: – А если не хочешь выходить, так молчи – и сама веди себя прилично.

– Хорошо, – сказала Ольга Ивановна и уставилась на Маханева.

Тот выключил проектор и положил себе на колени.

– Теперь вы представляете себе, что отдаете дочь не в приют или на воспитание, но к любящему человеку? – спросил он немеющими губами.

Страхов расхохотался:

– Вот мы с вами и выболтали все наши тайны Ольге Ивановне! Хорош же будет из вас супруг, как я погляжу! Ни скрывать, ни врать не умеете… Впрочем, и я никогда не мог противостоять женщине, особенно любимой.

– Это означает “да”? – спросил Маханев.

Страхов махнул рукой.

– Григорий! Икону!

Явился Григорий, по возможности трезвый.

– Икону Сибирской Божьей Матери неси! Да усы вытри – опять мое крымское втихую выпивал?

Григорий пробурчал невнятное и удалился, дабы вскоре возвратиться с большой семейной иконой Сибирской Божьей Матери.

Страхов взял ее обеими руками и поднял, а затем, неловко выглядывая поверх, благословил влюбленных.

Священник в те годы был в полку другой. Если известный вам отец Савва похож на фриара Тука, то неизвестный большинству из вас отец Дамаскин напоминал скорее Гая Гисборна и отличался большой суровостью.

Он без малейшего удовольствия услыхал о скоропалительной помолвке, и уговорить его совершить браковенчание удалось не без труда. Кажется, все офицеры, покровительствовавшие союзу Маханева с Ольгой Ивановной, побывали у непреклонного отца Дамаскина, и так он вынудил одного из них бросить курить, другого – оставить непорочное пьянство по выходным дням, третьего – очистить свою речь от сквернословия, по крайней мере от части оного… И так далее; словом, меры применил драконовские. Большинство дало обещание, после чего отец Дамаскин поразмыслил еще с недельку и наконец назначил день.

Полковая наша церковь вся была разукрашена цветами, которые не без риска для себя насобирали в окрестностях лагеря. Опять здесь было неспокойно; то тут, то там видели поблизости диких варучан, и даже вспыхивали перестрелки. Комаров-Лович взял со Страхова слово, что после свадьбы, как только прибудет корабль с базы, Ольга Ивановна тотчас улетит на орбитальную станцию. “Пусть-ка господин Маханев изведает нашей супружеской жизни, – прибавил Комаров-Лович. – Я свою супругу с отпрысками вижу хорошо если раз в полгода; ну так и ему уготована такая же участь. А вольно жениться! Жил бы холостым – не знал бы печали; теперь, впрочем, дело почти что сделано, и роптать толку нет”.

Ольга Ивановна сияла и исключительно была хороша; все мы успели перевидать ее наутро перед свадьбой и поздравить. Подружек у невесты не было, поэтому имелось двое шаферов, одним из которых стал ваш покорный слуга. “Шафер невесты”! Слыханное ли дело!

Ольга Ивановна выглядела совершенно счастливой.

– Напротив, – говорила она, – мне даже лестно, что у меня такая необыкновенная свадьба. Кругом враги, – она понизила голос и сделала движение рукой, очерчивая вокруг себя кривую линию, – притаились в лесах и ждут часа напасть; ни одной женщины, кроме меня, на всем обозримом пространстве… Походная церковь с потолком из парусины колышется на ветру, как корабль, плывущий по воле волн, и вместо драгоценных камней и золота – скромные полевые цветы.

Мы спешили согласиться с нею в том, что подобные обстоятельства достойны поэмы.

Наш церковный хор состоял из четверых солдат. Отец Дамаскин был мрачнее обыкновенного и глядел так, словно ему предстояло не венчать счастливых влюбленных, а отпевать неправедно погибшего грешника, и он решительно не знает, каким краем к этому делу подступиться.