Страница 15 из 59
Он продолжал говорить, и мягкий бархат его баритона ничуть не смягчал смысла сказанного.
– Теперь, когда вы все знаете, вы можете уехать и считать, что счастливо отделались.
Уехать? Вернуться к родным?
Порция подняла глаза и медленно покачала головой:
– Нет. – Теперь уж точно нет. Теперь ее решимость остаться здесь лишь окрепла. Остаться, чтобы потом сбежать. Бабушка предупредила ее, что этот сезон не пройдет для нее так же бесплодно, как все предыдущие, – что к концу сезона ее выдадут замуж.
– Что значит «нет»? – Он встал и, сделав два широких шага, оказался прямо перед ней.
Очевидно, она начала говорить вслух сама с собой. Она запрокинула голову, окинув взглядом всю его возвышавшуюся над ней фигуру. И сказала себе, что не боится его.
– Я не хочу за вас выходить, – произнесла она как можно более будничным, деловым тоном. – И у вас нет желания на мне жениться. Так что с того, что я здесь задержусь? Я могла бы использовать мое пребывание здесь как передышку.
– Как передышку, – повторил он. – От чего же вы бежите?
– Когда я вернусь домой, домашние начнут с того, на чем остановились, подсовывая меня господам, чьи карманы достаточно глубоки, чтобы оплатить долги моего братца. – Порция пожала плечами, пытаясь изобразить безразличие, словно от только что сказанного у нее не сжималось сердце и не зудела кожа. Словно она не чувствовала себя товаром, который можно продать и купить.
– А вас деньги не интересуют? – Он окинул ее скептическим взглядом, задержавшись на голом пальце ноги, что выглядывал из-под рубашки. – Вы предпочитаете носить застиранные сорочки с обтрепанными краями?
Как он смеет! Да, гардероб у нее был немного потрепанным. И что с того? Можно подумать, что он одевается по последнему слову моды!
– Потребность в деньгах мотивирует поведение моих родственников, но не мое. – Она выпрямила спину. Ей очень хотелось подобрать под себя ноги и спрятать обтрепавшийся край подола рубашки. – Неужели так трудно представить, что я хотела бы…
– Остаться старой девой? – закончил он за нее. – Да, трудно.
Она сжала кулаки.
– Как и у вас, у меня есть свои причины избегать брачных уз.
Губы его скривились в язвительной усмешке. Он окинул ее скептическим взглядом, в полумраке блеснули белоснежные зубы.
– В вашей семье тоже наблюдались случаи сумасшествия?
Любому, и ему в том числе, могло показаться странным то, что она хотела прожить жизнь старой девой, изгоем общества, предметом всеобщей насмешливой жалости. Но в такой жизни была своя прелесть. Свобода. Свобода быть неподотчетной мужу, свобода жить своим умом. Не быть слепым орудием в его руках. Свобода в любой момент сорваться с места и уехать. Уехать, когда мать позовет ее к себе. Возможно, с ее стороны глупо цепляться за эту конкретную мечту. Особенно сейчас, когда со времени отъезда матери прошло восемь лет. И все же Порция помнила ту мать, которая писала ей письма, мать, что читала ей книги, говорила с ней часами, отпускала гувернанток и сама учила ее истории античности, рассказывала любимые мифы Древней Эллады. Та мать обещала Порции вернуться за ней, обещала, что они проживут вместе чудесную жизнь, будут путешествовать и отдыхать. Одни. Без мужей.
Она подняла глаза. Он ждал от нее ответа. Но он все равно не поймет. И она не собиралась перед ним обнажать душу лишь для того, чтобы он понял.
– Мои причины – это только мои причины, и вас они не касаются.
– Удобный ответ, – насмешливо протянул он. – Однако если это лишь трюк и хитроумная задумка заставить меня на вас жениться…
– Прекратите, – возмущенно перебила его Порция. – Вы слишком много о себе мните. – Есть ли границы его самомнению? – Даже если бы я действительно хотела найти себе мужа, то на вас мой выбор точно не пал бы.
– Я недостаточно богат? – Он приподнял бровь. – Или вы требуете богатства вкупе с генеалогическим древом без признаков невменяемости?
Нет. Эти соображения бледнели по сравнению с ее истинными страхами. Даже если бы дошло до того, что ей действительно пришлось бы выйти замуж, то ничто не могло бы побудить ее выйти за него, за мужчину, способного превратить ее в комок дрожащих нервов.
Порция сделала глубокий вздох и с напускной храбростью заявила:
– Вам нечего бояться. – Она окинула его презрительным взглядом. – Можете считать, что со мной вы в безопасности.
– Я не боюсь, – процедил он сквозь зубы, раздувая грудь.
С дерзостью, которая удивила ее саму, Порция ответила:
– Это хорошо. Потому что меня пригласили сюда, и я не собираюсь уезжать из Мортон-Холла, пока не поправлюсь окончательно и не буду готова к отъезду.
Он принял вызов. Ноздри его раздувались от гнева.
Не в силах остановиться, Порция откинулась на спинку кресла. Постучав подушечками пальцев по кожаной обивке подлокотника, она сказала:
– Так что вам бы лучше привыкнуть к моему присутствию.
– Будьте осторожны, мисс Грязнуля, – прорычал он. – Вы еще можете пожалеть о своем решении.
Напоминание об обстоятельствах их первой встречи, при которых она выглядела не слишком достойно, подвигло ее на очередную тираду.
– Сожаление испытывают лишь те, кто не слишком хорошо себя знает. Я же себя знаю достаточно хорошо. – Она вскочила, решив удалиться так, чтобы последнее слово осталось за ней.
Но сердце ее учащенно забилось, когда она оказалась вплотную к нему. Грудь в грудь. Взгляды их встретились. Его взгляд сейчас сильно напоминал тот, что она наблюдала под дождем, когда он изрыгал проклятия в ее адрес, и цвет у его глаз был как у угольно-серых грозовых туч.
Он подался вперед, подавляя ее своей близостью. Она вдохнула его запах. Он возвышался над ней, как грозная башня. Невероятно широкий размах плеч. Взгляд его прожигал насквозь, до самых глубин души. Отступать ей было некуда – за спиной стояло кресло.
– Предупреждаю, – выдохнул он ей в ухо, – если вы останетесь, остерегайтесь меня. Вам не следует быть здесь:
Порция медленно покачала головой, недоумевая, из-за чего он не хочет видеть очевидного. Почему он не верит ей, почему продолжает считать ее охотницей за его состоянием. Неужели она действительно заслужила подобное к себе отношение?
Она подняла руки, желая оттолкнуть его. Но потом передумала. Она слишком хорошо помнила, как может отразиться на ней прикосновение к его телу.
Порция опустила руки, сжав кулаки. Ногти больно вдавились в ладони. Не видя иного выхода, она сделала шаг к нему, чтобы протиснуться мимо него к двери. Грудь ее коснулась каменной стены его груди. И соски тут же ожили, отвердели, восстали, натянув тонкую рубашку. В животе что-то перевернулось, и она осторожно подняла взгляд. Глаза его больше не были ни серыми, ни черными. Они были темно-синими и горели.
Ее бросило в жар. Она скрестила руки на груди, словно защищаясь, и, как трусливая зайчиха, бросилась наутек, боясь оглянуться, боясь, что вообще больше не увидит графа, а увидит лишь греховное искушение одной грозовой ночи, когда она утонула и пропала в глубине его изменчивых серых глаз.