Альбион

Лайан нашёл её в доках. Она глядела на реку и, наблюдая за игрой солнца в волнах, думала о…

Нет, всё было не так. В Альбионе не было доков, где могли бы промышлять проститутки, предлагая прохожим своё тело. Она была принцессой. Однажды она гуляла по лесу и…

Но эти воспоминания, казалось, принадлежали кому-то другому. Может, она была дочерью купца: толстого человека, который торговал пушниной и рабами в далёких странах, находясь при этом дома и считая свои доходы?

Всё же… Всё же она не помнила этого. Она могла вспомнить лишь о том времени, когда была с Лайаном, как они вместе, бок о бок, ехали впереди армии, которую он собрал в Альбионе, чтобы свергнуть тиранию Эллонии. Нервное ржание лошадей, доспехи не по размеру, надетые на мальчишек и девчонок, слишком молодых, чтобы воевать, но, тем не менее, шедших на войну, захлёбывающиеся крики людей, умирающих на острие меча…

Она покачала головой, на этот раз уже от злости. Разве она не помнила ничего, кроме крови? У неё было множество хороших воспоминаний о Лайане…

Над холмами висел белый раскалённый диск полуденного солнца. Она прищурила глаза, чтобы получше рассмотреть его, не обращая внимания на шум, доносившийся из дворца. Чёрной точкой сквозь ослепительный свет пронеслась какая-то птица, куда она летела — угадать невозможно. В шерстяной накидке было очень жарко, но она не могла снять её, так как под ней почти не было другой одежды. Она села, и её серая парусиновая юбка задралась выше колен. Она решила не поправлять её, так как рядом никого не было.

Её колени…

А может, она была дочерью одной из наложниц Деспота? Незаконным ребёнком, которого он отказался признать? Или может быть… чьей-то женой?

Ах, да, её колени…

Она не помнила. Это хуже всего — не помнить. Первое, что она, как ей казалось, помнила наверняка, так это то, как Лайан подобрал её, когда она стояла у доков… Нет, всё было по-другому: это она его подобрала. Она стояла, облокотившись о шершавую стену амбара, принюхиваясь к продуктам, лежавшим внутри, и её юбка была подрезана так, что открывала колени — своеобразная реклама её коммерческой деятельности, когда неподалёку послышался его голос.

Нет, это было абсолютно невозможно, конечно же, нет. Она просто не могла себя представить в роли обычной проститутки.

Она почти легла на землю, подставив колени ветру, только голова осталась на камнях — как было давным-давно. Она, вероятно, использовала одну из своих дворцовых привилегий, исследуя припортовые кварталы Квазорской Гавайи, или её папаша-торговец направил её туда с добродушной улыбкой на лице.

И тогда она услышала голос:

— Скажи мне, что ты не злая.

И она сказала:

— Я ничего не трогаю, поэтому не могу быть злой.

Она была эллонской принцессой.

Голос прошептал снова:

— В прикосновении нет зла.

— Есть. Но это приятное зло.

Она была проституткой.

— Забудь об этом.

— Мне легко об этом забыть, — ответила она. И это было правдой — она была не в состоянии что-либо запомнить.

— Нет, это трудно забыть, — возразил голос из глубин амбара. — Причём так трудно, что ты не поверишь…

— Кто ты?

Это спросила размалёванная проститутка, неприступная аристократка, дочь купца или кто-то совсем иной?

А были ли вообще эти доки?

— Сайор, — сказала она в темноту амбара.

Она называла своё имя, не зная, с кем она говорит.

— Меня зовут Лайан, — сказал он. — Мы с тобой здорово повеселимся перед смертью.

Из дверей кабака, возле которого они стояли, вышел пьяный, упал в воду и стал там барахтаться. Его дружки и восторгом наблюдали, как он барахтается в грязной воде. Наконец, когда он почти совсем захлебнулся, его вытащили из реки.

— Что это за имя Лайан? — спросила она.

— Это имя дала мне моя мать.

Она промолчала, не зная, что ответить. Теперь, сидя в тёплых лучах солнца, она лениво ковыряла старую болячку на ноге.

Она тогда жила в деревне, название которой не могла сейчас вспомнить.

— Это из-за моих волос, — объяснил он и вышел на свет, чтобы она могла разглядеть его. Он был среднего роста и крепкого телосложения, длинные светлые волосы доставали ему до плеч. Кожаная рубаха, короткие кожаные штаны, на поясе ножны, из которых торчала рукоятка меча, украшенная фальшивыми драгоценными камнями.

Он улыбнулся.

— Сайор, — сказал он, — мы с тобой покорим весь Альбион.

Только…

Только всё было совсем не так. Она припомнила, что была тогда на балу и безучастно наблюдала за тем, как весёлые молодые девушки убегали в сад с весёлыми молодыми людьми. Повсюду раздавались шорохи и тихий шёпот, а от дрожащего света свечи рябило в глазах так, что ей приходилось жмуриться, если только… Если только это не было отражением солнечных лучей от поверхности реки…

Вот тогда он и подошёл к ней. Он был с головы до ног одет в дорогие и самые изысканные одежды, с которыми гармонировали аккуратно подстриженная борода, пышные кудрявые волосы золотого оттенка, драгоценные камни на чёрных вельветовых ножнах и рукоятке меча, мерцавшие в отблесках свечи, как звёзды. Его светлые волосы, казалось, затмили собой весь мир, когда он поклонился, встав перед ней на одно колено, и снял свою шляпу с необычайно длинным пером.

Он сказал тогда:

— Скажи мне, что ты не злая.

И она сказала:

— Я ничего не трогаю, поэтому не могу быть злой.

Она была проституткой.

Отец толкнул её и при этом рыгнул так, что красное вино вылилось у него изо рта, испачкав его белые одежды, её белые одежды, а также лицо человека, сидевшего перед ней. Пятна вина были похожи на кровь.

— Я ничего не трогала, — повторила она.

— Дотронься до меня.

Не обращая внимания на разлитое вино и её разозлившегося отца, он протянул свою руку. Кольца на его пальцах светились мягким волшебным светом, как догорающие угли. Она протянула свою тонкую белую руку, такую белую, что смолкли музыканты и скоморохи… Их пальцы соприкоснулись.

Всё было не так.

Они встретились как-то по-другому.

Она не была ни принцессой, ни проституткой: это она знала наверняка.

Она была…

Это самое интересное: кем же она была? Её воспоминания о времени, которое было до Лайана лучше, чем у остальных людей, но…

Нет, она не была принцессой. Если бы она была принцессой, то помнила бы абсолютно всё.

Позади раздался крик, который заглушил все остальные, к которым она привыкла и на которые уже не обращала внимания. Она оглядела местность перед собой, скользя взглядом по женственным изгибам холмок с тёмными пятнами перелесков.

Гиорран — крепость-дворец Эллонии — был построен на возвышенности так, что господствовал над всеми прилегающими к нему холмами, за исключением одной горы, более высокой, чем замок. Вокруг Гиоррана были выкопаны рвы, способные фатально замедлить наступление атакующих армий. Если не считать давно забытых врагов, с которыми эллоны воевали на заре Вечности, то для Эллонии существовала лишь одна вражеская армия — армия, которую вёл её любимый и она сама.

Лайан.

Лайан умирал, а она оставалась живой.

Эллонские солдаты гибли от мечей сподвижников её любимого. Придёт время, она знала, и Дом Эллона отомстит за эту дерзость.

Лайан умирал…

Хуже всего, что ей было всё равно. Абсолютно всё равно.

Солнце стало похоже на гигантский апельсин, и небо наполнилось неприятной смесью голубого, красного и зелёного цветов. Альбион казался мирным и спокойным.

Опять громкий крик.

Она послала Альбиону свой мирный импульс и пошевелила пальцами правой руки, как бы трогая лёгкий ветерок…

Тот Кто Ведёт умер, а значит, умер Лайан.

На какую-то долю секунды она почувствовала всю боль его ухода, затем наступила полная пустота. Она была просто плотью, лежавшей на покрытом травой берегу реки возле стены замка. У неё не было вчерашнего дня, и она не знала, что будет завтрашний: она просто не понимала значения слова «завтра». Для неё существовало лишь понятие «сейчас».