Страница 34 из 37
светлости, армию невозможно собрать в столь короткое время. Князь очень
рассердился и приказал собрать все войска к 6-му числу вечером; вопреки
уверениям генерала Михайловского-Данилевского, князь до того времени и не
выезжал из Леташевки. В назначенный вечер, когда уже стало смеркаться,
князь прибыл в Тарутино. Беннигсену, предложившему весь план атаки, была
поручена вся колонна, которая была направлена в обход; в этой колонне
находился и 2-й корпус. Кутузов со свитой, в числе которой находились
Раевский и Ермолов, оставался близ гвардии; князь говорил при этом: "Вот
просят наступления, предлагают разные проекты, а чуть приступишь к делу,
ничего не готово, и предупрежденный неприятель, приняв свои меры,
заблаговременно отступает". Ермолов, понимая, что эти слова относятся к
нему, толкнул коленом Раевского, которому сказал: "Он на мой счет
забавляется". Когда стали раздаваться пушечные выстрелы, Ермолов сказал
князю: "Время не упущено, неприятель не ушел, теперь, ваша светлость, нам
надлежит с своей стороны дружно наступать, потому что гвардия отсюда и дыма
не увидит". Кутузов скомандовал наступление, но чрез каждые сто шагов
войска останавливались почти на три четверти часа; князь, видимо, избегал
участия в сражении. Место убитого ядром Багговута заступил мужественный
принц Евгений Виртембергокий, который стал у головного полка. Ермолов
послал сказать через капитана квартирмейстерской части Ховена графу
Остерману, чтобы он следовал с своим корпусом быстрее. Остерман выслал к
назначенному месту лишь полковые знамена при ста рядовых. Беннигсен, выведя
войска к месту боя, вернулся назад; если б князь Кутузов сделал с своей
стороны решительное наступление, отряд Мюрата был бы весь истреблен.
Фельдмаршал, окруженный многими генералами, ехавшими верхом, возвратился
вечером в коляске в Леташевку. Он сказал в это время Ермолову: "Голубчик,
неприятель понес большую потерю, им оставлено много орудий в лесу".
Кутузов, не расспросив о ходе дела у главного виновника победы Беннигсена,
послал государю донесение, в котором вместо девятнадцати орудий, взятых у
неприятеля, показано было тридцать восемь. С этого времени вражда между
Беннигсеном и Кутузовым достигла крайних размеров и уже никогда не
прекращалась.
[34] Отряд сей состоял из одного баталиона 19-го егерского полка, двух
баталионов Полоцкого пехотного полка, двух баталионов Вильманстрандского
пехотного полка, из Мариупольского гусарского полка, четырех эскадронов
Елисаветградского гусарского полка, из донских полков Иловайского 11-го и
восьми орудий.
[35] Весь этот разговор был тотчас доведен до сведения государя
находившимся в то время при нашей армии бароном Анштетом.
[36] Ермолов, следуя после Малоярославского сражения с войсками
Милорадовича, отдавал именем Кутузова приказы по отряду; отправляя его,
Кутузов сказал ему: "Голубчик, не все можно писать в рапортах, извещай меня
о важнейшем записками". Милорадович, имея под своим начальством два
пехотных и два кавалерийских корпуса, мог легко отрезать арьергард или
другую часть французской армии. Ермолов приказал потому именем Кутузова
наблюдать головным войскам возможную тишину и порядок, дабы не встревожить
неприятеля, который мог бы расположиться вблизи на ночлег. Однажды главные
силы французов оставались для ночлега близ корпуса принца Евгения
Виртембергского, у самой дороги, по обеим сторонам которой тянулись насыпи.
Эта узкая и длинная дорога, значительно испортившаяся вследствие
продолжительных дождей, представляла как бы дефиле, чрез которое неприятелю
и нам надлежало следовать. Войска бесстрашного принца Виртембергского,
всегда находившегося при головных своих полках, открыли сильный огонь
противу неприятеля, который, снявшись с позиции, двинулся поспешно далее в
ужаснейшем беспорядке; это лишало нас возможности, атаковав его на
рассвете, отрезать какую-либо колонну. Французы, побросав на дороге много
орудий, значительно задержали тем наши войска, которые были вынуждены
заняться на другой день в продолжение нескольких часов расчищением пути, по
коему им надлежало продолжать свое дальнейшее движение. Милорадович
ограничился лишь весьма легким замечанием принцу, но Ермолов объявил ему
именем Кутузова весьма строгий выговор.
Ермолов просил не раз Кутузова спешить с главною армиею к Вязьме и вступить
в этот город не позже 22-го ноября; я видел у него записку, писанную рукою
Толя, следующего содержания: "Мы бы давно явились в Вязьму, если бы
получали от вас более частые уведомлениями с казаками, более исправными; мы
будем 21-го близ Вязьмы". Князь, рассчитывавший, что он может довершить
гибель французов, не подвергая поражению собственных войск, подвигался
весьма медленно; хотя он 21-го находился близ Вязьмы, но, остановившись за
восемь верст до города, он не решался приблизиться к нему. Желая, однако,
убедить государя в том, что он лично находился во время битвы под Вязьмой,
он выслал к этому городу гвардейскую кавалерию с генерал-адъютантом
Уваровым, который, чтобы не подвергать батарею Козена напрасной потере,
отвел ее назад, ограничившись ничтожною канонадой по городу чрез речку.
Федор Петрович Уваров, отличавшийся рыцарским благородством и мужеством,
пользовался всегда полным благоволением государя, которому он не раз
говаривал: "Выслушайте, ваше величество, со вниманием все то, что я вам
скажу; это принадлежит не мне, а людям, несравценно меня умнейшим".
Ермолов, потеряв весьма много по службе в последние годы царствования
императора Павла, был даже несколько старее в чине Уварова и князя
Багратиона во время штурма Праги в 1794 году; они были потому в близких
между собою сношениях, и во время Отечественной войны Уваров не раз
говаривал Ермолову: "Мне скучно, ты меня сегодня еще не приласкал".
Прибыв из отряда Милорадовича в главную квартиру, находившуюся в Ельне,
Ермолов застал Кутузова и Беннигсена за завтраком; он долго и тщетно
убеждал князя преследовать неприятеля с большею настойчивостью. При
известии о том, что, по донесениям партизанов, Наполеон с гвардией уже близ
Красного, лицо Кутузова просияло от удовольствия, и он сказал ему:
"Голубчик, не хочешь ли позавтракать?" Во время завтрака Ермолов просил
Беннигсена, на коленях которого он не раз в детстве сиживал, поддержать его
но этот генерал упорно молчал. Когда князь вышел из комнаты, Беннигсен
сказал ему: "Любезный Ермолов, если б я тебя не знал с детства, я бы имел
полное право думать, что ты не желаешь наступления; мои отношения к
фельдмаршалу таковы, что мне достаточно одобрить твой совет, чтобы князь
никогда бы ему не последовал".