Страница 82 из 85
— Почему из любви к искусству? По необходимости, конечно… Например… Ну, допустим, они научный эксперимент проводят!
— Хорош эксперимент, при котором надо людей убивать! Что же это за наука такая появится в будущем, по-твоему?
— Да ты что! Это не только в будущем, а и в прошлом бывало, — азартно защищался первый. — Например, врачи себе чуму прививали…
— Так ведь себе, а не кому-то другому! — возразил было второй и вдруг осекся.
Мы оба замолчали и понимающе посмотрели друг на друга.
— Вот именно, — заговорщически прошептал один из нас, — пускай он сам себя… это самое… ну, пристукнет!
— Правильно! — горячо поддержал его другой. — Вот это идея!
Так была решена судьба Аркадия Левицкого (хотя в ту минуту ни мы, ни он еще не знали, что его зовут Аркадием). А заодно — и судьба романа в целом. И судьба соавторов на ближайшее будущее.
Судьба эта оказалась отнюдь не легкой. На смену цветочкам пришли ягодки. Много их было, досыта мы их наглотались!
О путешествиях во времени до нас писали десятки и сотни авторов, и этого нельзя было не учитывать, принимаясь за работу. Мы сразу решили: наш роман будет отличаться от всех прочих повествований о путешествиях во времени тем, что он будет абсолютно реалистичным.
Но как это возможно — написать реалистический роман о заведомо фантастическом событии?
А вот как. Пускай идея, лежащая в основе сюжета, абсолютно фантастична. Но все следствия из нее мы выведем с предельной научной строгостью. Все возникающие возможности проследим в абсолютном соответствии с логикой. Никаких обманов, никаких передержек и фокусов за спиной у читателя! Если логика приводит к выводу, что человек, однажды убитый, должен воскреснуть, мы не будем стыдливо закрывать глаза и делать вид, что он все-таки умер. Нет, мы честно признаем суровую правду: да, воскрес! И не только признаем, но и покажем, почему, на каком научном основании это неизбежно должно было произойти.
Мы дали себе слово быть предельно придирчивыми к каждой детали, быть последовательными и непротиворечивыми, объяснить все, обосновать все, доказать все, до последнего разветвления самой распоследней мировой линии, и ничего себе не облегчать, ничего не писать такого, чего по логике не может быть.
Если б мы знали тогда, на что обрекаем себя! Сколько раз, запутавшись в головоломных противоречиях временных парадоксов, мы жаждали махнуть рукой на честность, слегка подтасовать факты, перебросить героя туда, куда нам удобнее, а не куда ему положено по законам хронофизики, или, пренебрегая логикой, ввести в действие деталь, которая обеспечит эффектнейший сюжетный поворот в конце главы! Сколько раз один из соавторов говорил с тоской: «Ну не могу я больше! Как теперь написано, так пускай уж и остается! Хватит менять!» А другой отвечал сурово, воплощая голос судьбы и долга: «Нельзя! По логике не проходит! Уважай читателя, такой-сякой!» И мы вычерчивали схему за схемой и ломали голову, силясь решить бесчисленные каверзные вопросы, возникающие по ходу действия. Например: с каким своим двойником встретится «Аркадий-путешественник» при втором переходе в прошлое, — с тем же, с которым он разговаривал в прошлый раз, или это будет уже другая мировая линия и другой двойник? Или: каким образом Аркадий и Борис перешли в будущее, если на новой линии, куда их внезапно перебросило, они не могли подготовить для себя в будущем включенную хронокамеру? И так далее, и тому подобное — до самой последней страницы.
Как мы завидовали беспечным и щедрым авторам, которые, ничтоже сумнящеся, снабжали своих героев всем, чего их геройская душа пожелает! Срочно потребовалась хронокамера нате, голубчики вы мои, вот она!
А что хронокамера не может здесь появиться, что это противоречит всей логике повествования, — велика важность! Читатель в этом не разберется, читатель все проглотит!
Но мы хотели, чтобы читатель все понимал, во всем разбирался и верил нам не слепо, а обоснованно. Поэтому мы старательно посвящали его во все тайны хронофизики — пускай глядит и убеждается, что у нас нигде нет подвоха!
Логика нас терзала, но она же нас и выручала, Сколько раз мировые линии открывали нам то, чего мы сами не ожидали! Однажды открыли даже, что мы потеряли одного героя! Нам и в голову не приходило, что он существует, но чертежи беспристрастно свидетельствовали — вот он, еще один Аркадий! И пришлось нам соображать: что же он помнит, что пережил? А когда сообразили — ахнули: стоит ему открыть рот, и все тайное станет явным, и нечего будет делать всем остальным героям. Пришлось срочно придумывать, как его обезвредить, чтобы он не заговорил!
В другой раз мы увидели, опять-таки с помощью чертежей, что пропустили целую мировую линию — линию «промежуточного Бориса». И снова мы колдовали над схемами, выискивая там вакантное место еще для одного Стружкова и рассчитывая до мельчайших деталей все его действия и слова…
И каждый шаг приходилось объяснять — и читателям, и самим себе, и героям… Да, мы с горечью признаемся, что наши герои далеко не всегда оказывались на высоте положения! Они то и дело запутывались в паутине мировых линий, забывали, кто есть кто, где есть где и когда есть когда. Помощи от них ждать не приходилось! А соавторы и сами частенько сбивались с толку и растерянно спрашивали друг друга: «Слушай, это который же Аркадий?», или: «А этот Борис откуда еще взялся?»
В конце концов мы решили приложить к роману наши рабочие чертежи, чтобы читатели могли по ним сверяться и ориентироваться, блуждая по лабиринту времени вслед за героями.
Теперь роман стал уж окончательно непохож на все известные нам произведения о путешествиях во времени. Обычная процедура следствия — и вспышки призрачного пламени в хронокамере; бытовые разговоры о загородных прогулках и магнитофонных записях — и веера мировых линий на чертежах, ветвящиеся всё новыми отростками; Борис Стружков беседует со следователем, с товарищами по работе, с институтской буфетчицей — и тот же Борис общается с недавно умершим другом и со своим двойником… В сочетании все это показалось нам настолько причудливым, что мы, признаться, встревожились, когда заново проглядели подряд всю рукопись. Даже под ложечкой начало весьма неприятно сосать. Что же это мы такое написали, в конце-то концов? Фантастический роман — или научный трактат? Детектив — или задачник по хронофизике?
Поразмыслив, мы решили, однако, что нас тут смущает прежде всего непривычность, непохожесть на прежнее. А от этого куда денешься? Фантастический детектив, как уже говорилось, сам по себе явление достаточно редкое, а тут представлена вдобавок некая, совсем уж новая вариация этого жанра. Стоит ли удивляться, что роман даже самим авторам кажется диковинкой?
Ясно стало нам также, что он далеко не всем придется по душе просто по самому характеру замысла, не говоря уж о выполнении. Но мы верили, что существуют читатели, которые разделяют наше пристрастие к логике, — они сумеют оценить кашу бескомпромиссную честность и добросовестность в борьбе с парадоксами времени, наш строгий и последовательно научный подход к фантастической посылке.
Только эта надежда поддерживает нас, когда мы вспоминаем о главах, битком набитых рассуждениями о хронофизике.
Чтобы до конца быть добросовестными, мы должны, наверное, разъяснить читателю, что в этих рассуждениях научно, а что фантастично. Показать, что научен в них прежде всего метод, а фантастична только исходная посылка. Хотя, собственно говоря, эта самая посылка, она ведь тоже… Но об этом — позже.
Итак, побеседуем о путешествиях во времени, об их возможности или невозможности, о парадоксах, которые они порождают, о логических следствиях, к которым эти парадоксы приводят, и, наконец, о том, что же собой представляет в действительности это самое Время.
Путешествия во времени — едва ли не самая увлекательная из всех возможностей, предложенных фантастами вниманию широкой общественности. Самих писателей-фантастов она, по-видимому, увлекает ничуть не меньше, чем их читателей. Во всяком случае, эта проблема — одна из самых давних в современной научной фантастике (у истоков которой, как известно, стоит «Машина времени» Уэллса) — продолжает активно интересовать фантастов, хотя она разрабатывалась уже в сотнях и тысячах произведений.