Страница 17 из 18
– Болван! Балбес! Бревно еловое! Треска безголовая! – бормотал он, и можно было догадаться, что все эти лестные отзывы он посвящает себе. – И я его убил? Скельвира из Льюнгвэлира? – Он с надеждой посмотрел на Регинлейв. – Может, все-таки выживет?
Надежда была глупой, поскольку тяжесть собственной руки он прекрасно знал.
– Какое выживет? – Теперь уже Регинлейв посмотрела на него с недоумением. – Он сидел на пиру в Валхалле, когда я спускалась к тебе сюда. Но ты можешь особо не беспокоиться, у него остались только жена и дочь, а из мужчин нет никаких родичей, так что мстить тебе никто не будет.
Но это ничуть не радовало Торварда, и он в бесплодной досаде потирал шрам на щеке, за последние дни заросшей черной щетиной:
– Как я мог так… Ничего себе подрался! А мы-то думали, что перед нами войско Бергвида человек в триста! Лиг лам рэ баотгельтахт! Ну почему ты меня не предупредила, что это никакой не Бергвид! Ты же видела! Ты видела, что я насмерть сражаюсь с человеком, который мне не враг и никогда врагом не был, с которым мне совершенно нечего делить!
– Какая разница! – Валькирия разгневалась, ее синие глаза засверкали пронзительным огнем, волосы взвились, как черный клуб дыма. – Ты удивляешь меня, Торвард сын Торбранда! Воин должен радоваться каждой победе, а он, видите ли, волосы рвет от досады, что убил не Бергвида, а Скельвира из Льюнгвэлира! Это тоже весьма достойная победа, могу тебя уверить, при встрече с ним на поле битвы многим не так везло, как тебе! Кстати, этот Скельвир ходил в тот поход с Хельги ярлом, когда тот убил твоего отца!
– Ну, так что же! Это был честный, законный поединок, при свидетелях и с соблюдением всех обычаев! Даже если бы меня самого так убили – я бы и то не обиделся!
– Истинный воин стремится попасть в Валхаллу, а туда попадают только те, кто пал с оружием в руках, покрыв свое имя славой! Ты оказал услугу этому Скельвиру, а заодно и увеличил собственную славу. И чем же, скажите на милость, ты недоволен?
– Но обо мне теперь будут говорить, что я напал на невинных людей, с большой дружиной, ночью! И правда – напал! А ты смотрела и потешалась!
– Ты сам должен был думать! Ведь твоя мать предупреждала, что у тебя сейчас неудачное время!
– У меня уже лет пять неудачное время!
– Ну да! Фрия Эрхина прокляла тебя, и еще скажи спасибо, что это так мало сказывается! Ты же знал, что сейчас у тебя – время руны Града, а все равно куда-то лезешь и лезешь!
– И ты туда же, Дагда-меальт ит Фид! И они еще хотят, чтобы я женился! – Торвард огляделся, будто искал свидетелей такой редкостной глупости, но хирдманы, несмотря на их громкий и жаркий спор, все так же спали, и даже белка деловито продолжала свой грабеж, понимая, что им не до нее. – Как будто мне вас двоих мало, тебя и матери! Будет еще третья, так я сам на меч брошусь!
– На что ты злишься?
– Ни на что, лиуг лам ит Уайм!
– Я-то вовсе не хочу, чтобы ты женился! Я уже сколько лет тебе говорю: конунг и истинный герой должен быть цельным, должен думать только о своей славе и только к ней стремиться, а не разбрасываться по мелочам и не бегать за девками! А ты что делаешь? Фрия Эрхина прокляла тебя! Но разве ты унялся? И тебе еще мало благородных женщин, ты и рабынями не брезгуешь! И рыбачками! Что ты смеешься? Я знаю, знаю, с кем ты гуляешь по кустам! Достойное занятие для потомка Торгъерда Принесенного Морем!
Торвард и правда усмехнулся, хотя усмешка эта весьма отдавала горечью.
– Надо же! – отрывисто смеясь, он с неким смущением потер шрам на щеке и снова глянул на Регинлейв. – А я и не знал, что ты имеешь привычку разглядывать кусты. Не совсем это пристало обитателям Валхаллы, не находишь?
Смущали и смешили его вовсе не эти упреки, а только ревность валькирии, которая на самом деле «не совсем пристала обитателям Валхаллы». Всякая ревность выглядела в его глазах достаточно глупой, но чтобы валькирия, прекрасная Дева Гроз, ревновала к дочке рыбака Хумре и с небесных высот тянула шею, вглядываясь в кусты Аскефьорда – это просто дико! Этот смех даже немного облегчил ему душу, отогнал досаду из-за дурацкой ненужной битвы на Остром мысу и из-за напоминания о проклятье Эрхины, к которому он относился очень болезненно.
– Ну, если я ни на одну глядеть не буду, откуда же мне наследника брать? – снисходительно продолжал Торвард, и его досада на Регинлейв, после того как она повела себя так глупо, почти прошла. Бывало, что стремление к славе как к единственной цели провозглашал в гриднице Аскегорда он сам, а ему хором отвечали: «А где ты возьмешь наследников?»
– Эти девки тебе наследника не дадут! Их сыновья не могут быть твоими наследниками! Тому, кто был бы доблестен до конца, родила бы сына я сама, как я родила его для Торгъерда! – с гордостью заявила валькирия.
Торвард промолчал. Конечно, Хейле, Альве и Хеде, с которыми он водился в Аскефьорде, до прекрасной Регинлейв очень далеко, но зато они всегда под рукой, всегда в восторге от него и их можно обнимать не через кольчугу…
Поглядев ему в глаза и легко прочитав эти мысли, Регинлейв оскорбленно отвернулась. Нет, год за годом он все меньше и меньше оправдывал ее надежду найти в нем нового Торгъерда. Когда-то, лет десять назад, юный Торвард сам был в безумном восторге от Регинлейв и соглашался, что истинному герою, которым он твердо намеревался стать, не нужно в жизни ничего, кроме славы, и никого, кроме валькирии. Но чем больше он взрослел, тем больше других забот и стремлений у него появлялось. В первый раз они поссорились всерьез вовсе не из-за «девок», а из-за его отказа идти в поход на остров Придайни, который тогда, при смене местных владык, можно было пограбить. Но Торвард отказался, потому что его отец сам ушел в поход и Фьялленланд оставался без защиты. А ему не нужна была слава и золото чужих земель, отравленные опасением, что в Аскефьорд тем временем придет другой, заморский герой, разорит все жилища и утащит в рабство и рыбаков, и их дочек, которых он, Торвард сын Торбранда, обязан защищать. Регинлейв его не поняла. Оддбранд Наследство, мудрый старик, побывавший чуть ли не на самом краю света, как-то сказал: мужчина снаружи твердый, а внутри мягкий, а женщина, наоборот, снаружи мягкая, а внутри твердая, поэтому они уравновешивают друг друга. Торварду понравилось это выражение, и он его запомнил. Регинлейв, преисполненная чисто мужских стремлений и качеств, была твердой внутри и снаружи, и любовь ее, напоминавшая упоение славной смерти, его не согревала. То ли он к двадцати восьми годам так и не дорос до Торгъерда Принесенного Морем, то ли он просто рос в другую сторону.
– Так что ты думаешь делать? – спросила Регинлейв через некоторое время. – Оставаться здесь и ждать, пока возвратится Бальдр и весна пробудит твою дружину от зимней спячки? Пойдешь назад?
Торвард помолчал, потом покачал головой:
– Пойду вперед. В этот раз был не Бергвид, но он-то никуда не делся. Все равно он где-то шарит по морям, и когда-то я должен буду его убить. Драконом Битвы, если уж нельзя иначе.
– Ну, как хочешь. – Валькирия несколько смягчилась, поскольку этот ход рассуждений отвечал достоинству истинного героя. – Хочешь, я попробую разбудить их? Я вспомнила заклинание!
Торвард посмотрел на хирдманов, спящих у остывшего костра.
– Нет, пожалуй, пусть лучше спят. Против Дагейды они мне не помогут. Только вот…
Оставлять их здесь одних, таких беспомощных и беззащитных в колдовском беспробудном сне, совсем не хотелось.
– А мне думается, что за них можно не бояться! – сказала Регинлейв. – Квитты сюда не ходят, у них Пестрая долина считается дурным местом.
– И правильно. А Дагейда?
– У Дагейды хватило бы сил приказать вон тем валунам затоптать вас всех, пока вы спали. Но мне думается, что она их не тронет. Твои люди ей не опасны. Ей опасен ты!
– И если уж мне придется с ней встретиться, лучше, чтобы они этого не видели, – тихо проговорил Торвард.