Мальвы цветут

Дом строился с расчетом на большую семью и был большой, просторный и разделен дощатыми перегородками на три комнаты. На стенах висели фотографии, по нескольку штук в одной рамке. Рамки украшены расшитыми полотенцами и фиолетовыми розами, скрученными из стружек.

Прочитав утешительную вышивку насчет умноты и красоты, Теплаков строго спросил:

— Да? Вы так и думаете?

Анисья поняла, что он и надписи не поверил, что он ничему не верит и никакого сватовства, наверное, не получится. Она овладела собой, перестала стесняться и на его вопрос вызывающе ответила:

— Так я и думаю…

И, поднявшись с места, прошлась перед Теплаковым, покачивая широкими плечами: на, смотри, какая уродилась, какая возросла — здоровая, неулыбчивая и некрасивая. Смотри, чтобы потом не раскаиваться, не вспоминать городских, крашеных, тонконогих. Чтобы не попрекать потом, не злобиться на судьбу-злодейку…

А Теплаков и не посмотрел. Посидел, помолчал, стал прощаться. Анисья проводила его до калитки. Он сказал:

— Место у вас хорошее.

— У нас красиво. Воздух какой…

— Воздух? — Он понюхал, поморщился, словно к его носу поднесли некий залежавшийся продукт, и согласился:

— Правильный воздух. Местность очень ценная. Город близко, рынок сбыта. И река. Тут если, засучив рукава, головой соображать, хорошо жить можно.

Слушая его рассуждения, Анисья поняла, что совсем не она привлекает этого человека. Привлекает его ее хозяйство, и никакой любви тут, конечно, ждать не приходится.

Ей вспомнилось, как говаривала покойная тетка, что любовь хороша только в песнях, и со злобой, ей не свойственной, впервые согласилась с этим.

Проводив Теплакова, она села на свое любимое место под березу и задумалась. Все ясно: любви не было и не будет. А хочется как-то устроить свою жизнь. Придут бабы на огород, разговорятся каждая о своем, у всех и хорошее случается и плохое, у всех свои заботы и радости. Девки и те о чем-то шушукаются. Одна она ни при чем, будто жизнь ей дана только для того, чтобы работать.

Как знатной огороднице ей почет и от всех уважение, все ее советы принимают и, что прикажет, худо ли, хорошо ли, а выполняют. Но как только заговорят о всяких женских тайностях, так она последний человек. Никакого ей внимания. Или еще хуже — скажут: «Ох, девка, не по разуму тебе это!» И в самом деле, где ей бабьи заботы понять?

Она сидела одна и слушала, как затихает деревня. На реке шел пароход, и потому, что он очень долго и громко бил плицами по воде, Анисья подумала, что это идет вверх буксирный пароход. А потом она услыхала, как на барже заиграли на гармони знакомую песню про неудачную любовь и разлуку, и вот почему-то именно в эту минуту Анисья решила, что она выйдет за Теплакова, если он сделает предложение.

Все равно любовь хороша только в песнях. Ну и пусть!

Она теперь боялась только одного: как бы он не раздумал и не изменил своего намерения жениться на ней. После этого жить станет еще тяжелее. Не насмешек и не сочувственных разговоров она боялась. Все это можно перетерпеть. Но тогда уж совсем исчезнет всякая надежда на свое счастье или хотя бы видимость счастья. А тогда как же быть?

Но Теплаков не раздумывал. Он посватался, и сразу же сыграли свадьбу. Съездили в сельсовет, записались. Теплаков привез все свое имущество: потертый чемодан и зеленый портфель.

И вдруг неожиданно появилась любовь. Как-то ночью он, уставший от ее ласк, благодарно и жарко поцеловал ее в плотно сжатые губы. Оттого, что это был первый настоящий поцелуй, она бурно разрыдалась, уткнувшись носом в его подмышку. А он лежал тихо все время, пока она плакала, и приговаривал:

— Ну что ты? Ну ладно тебе…

Но она понимала, что ему так же приятны ее слезы, как сладки они ей.

А утром, когда она одевалась, сидя на краю постели, он удивленно, словно впервые увидев ее, сказал:

— Какая ты!..

Анисья вспыхнула так, что покраснели даже плечи, и она сделалась даже красивой. И весь этот день, да и часто потом, она замечала на себе его удивленные и восхищенные взгляды и была бесконечно благодарна ему за то, что он единственный разглядел красоту, не видимую никому другому, и пробудил любовь, на которую она давно перестала надеяться. Это было так удивительно и так радостно, что она никак не могла поверить в неожиданно свалившуюся на нее любовь и все время светилась какой-то особенной, светлой улыбкой. Все было неожиданно и чудесно, как в сказке, когда силы любви срывают уродливый покров, освобождая красавицу. Любовь оказалась хороша не только в песне. И все это сделал человек, которому, как она знала сама, она была не особенно-то и нужна и который женился на ней только из-за ее дома и огорода, потому что этот дом стоит на таком удобном месте.

А вот как все обернулось! И поэтому она готова была на все, лишь бы только отплатить за такую его любовь.

Когда председатель колхоза сделал ей замечание, что она больше работает на своем огороде, чем на колхозном, она не смутилась, как смутилась бы прежде.

— Мужику моему скажи, — ответила она, гордясь каждым своим словом. Муж был защита от всех напастей, твердый камушек под ногами, утеха в любви. Она делала только то, что хотел он.

— А своего-то ума вовсе не стало?

— Сколько надо, столько есть. Больше не требуется.

— Была Анисья человек, стала Анисья баба, — мрачно сказал Кленов.

Вдруг она выпрямилась и пошла прямо на него — большая, сильная. Она торжествующе смеялась прямо ему в лицо, повторяя все одно и то же:

— А я и есть баба! Баба я! А ты и не знал? Вы все не знали, какая я баба! Я и сама не знала.

Кленов тоже выпрямился, как на параде, и даже гимнастерку под ремнем оправил. Дал Анисье выкричаться до конца, а потом тихим голосом спросил:

— Расхвалилась. Чем гордишься-то?

— Тем и хвалюсь, что жизнь увидела! — продолжала ликовать Анисья. — Вровень с людьми встала.

— С какими людьми? Со спекулянтами, с частниками? Это ведь изменники колхозного строя. Они все продадут… Погоди, расшибем мы эту лавочку!

— Это мне все равно.

— Ох, не туда гнешь, Анисья. За это ли твой батька жизни решился?

Но и эти слова не сломили ее торжества, она только повернулась и, уходя, проговорила:

— С мужиком моим, если что надо, поговори.

Вечером она рассказала мужу о встрече с Кленовым.

— Ссориться с ним нельзя. Он нас, если захочет, в два счета затопчет… — сказал Теплаков. — Ладно уж, сходим завтра вместе, поработаем, принесем пользу.

Они всегда все делали вместе. Вместе ходили на колхозный огород, вместе работали на своем приусадебном участке, вместе ездили в город на рынок. Она отвешивала лук, считала пучки редиски, а он принимал деньги и складывал их в свой зеленый портфель. А вернувшись домой, они вместе считали помятые бумажки, складывали их в пачки и мечтали о будущем.

И оттого, что Теплаков все свое будущее связывал только с деньгами, и Анисье их совместное будущее начало рисоваться в виде пухлых пачек пятерок и десяток. И так она была полна своей любовью и благодарностью за его любовь, что ни разу даже и не подумала, что живет совсем не так, как учил отец и как жила она раньше, до замужества.

А тут еще счастье без предела — родился сын.

Сын родился — Павлик, Пашенька!

Глядя на красное личико сына, прильнувшее к налитой молоком белой материнской груди, Теплаков повторял ликующим голосом:

— Ну вот: есть теперь для кого деньги копить, теперь мы возьмемся!

Что-то слышалось такое угрожающее в его ликовании, будто он злобился на какого-то своего старого сильного врага, злобился и, ликуя, старался доказать ему, что теперь и он стал силен, потому что у него появился сын, наследник всех его мыслей и всего имущества. Старался доказать, но видно было, что сам он не вполне уверен в своей силе.

Он катался по комнате, упруго подпрыгивая, словно большой резиновый мячик. Засунув коротенькие руки за пояс брюк на животе, он поднимал пухлые плечи и горделиво задирал голову, показывая свой складчатый, небритый подбородок и жирную шею.