Страница 4 из 13
– Однако… здесь есть пять но!
Что еще за «5 но»? – удивилась Надя.
Но.
Но?
Но!
Но?!
Но…
Или он имел в виду… какое-то «пятно»?
Профессор сказал:
– А нельзя все же, чтобы девочка подождала… в приемной, что ли? – И он, искоса глянув на нее, поморщился.
Аратюнян изобразил подобие улыбки… И папа, конечно же, сразу вывел ее из кабинета. Посиди пока тут, полюбуйся на рыбок… смотри, какой аквариум… ладно? Разговор-то очень важный.
Какие уж тут рыбки. Надя просто ненавидела этих рыбок в приемной клиники, до того они ей опротивели! Серые, лупоглазые.
Значит… пятно? «Белое пятно», как на географических картах, «терра инкогнита», неисследованная территория? Или, как говорят, «темное пятно в биографии»? Сгустившееся облако, непроницаемое ни для каких лучей, скрывающее что-то недоступное для понимания? То-то озаботились и врачи – и папа как-то потерянно сунулся в кабинет… замерев на пороге, будто набрав побольше воздуха.
Прямо из клиники надо ехать к бабушке, это тоже не ближний свет. И бабушке помочь. Аптека, магазин, по хозяйству. После дедушки… дедушка умер, она осталась одна, со здоровьем у нее все хуже. Еще их квартира. Она тоже на ней, на Наде. Успеть вернуться, приготовить ужин к приходу папы. У него очень сложная и важная работа, его не бывает до самого вечера. Когда приходит, просто сидит молча или ложится на диван, закрывает глаза. Кажется, в это время к нему не поступает из внешнего мира ни один, даже самый крошечный пиксель информации. На работе выше головы загружен этими пикселями, байтами, килобайтами, мегабайтами. Вокруг него электронные потоки, электромагнитные поля, излучение компьютеров. Потом, когда отдохнет немного, дотягивается до своей старенькой расстроенной гитарки, начинает слегка пощипывать струны, наигрывать какую-то мелодию. И запоет слабым голосом, как будто издалека… последний троллейбус, последний троллейбус. В этой песне Булата Окуджавы лирический герой садится в последний синий троллейбус, вокруг гулкая полночь, он уезжает на нем от беды. И пассажиры, простые матросы, приходят к нему на помощь. Затем может выпить чаю и немного поесть. Но и это надо приготовить. Навести порядок. А где же время на уроки? Хм… она недоуменно пожала плечами.
У мамы это… в общем, «сгусток» или «облако» – запускает (или «включает» каким-то образом) болевой шок, вновь воспроизводя полученную психологическую травму. Проще говоря, через повторяющиеся периоды (а от чего это зависит? – хочет понять доктор Аратюнян) она впадает в состояние, близкое к коме. Можно сказать, засыпает, теряет сознание. Это бывает по месяцу, по полтора… потом все нормально.
Он объясняет, старается, чтобы было ясно без специальных терминов, заумных понятий. Сам по поводу мамы, ее проблемы, даже написал статьи в профессиональный медицинский журнал. Потому, наблюдая ее с научной точки зрения, снизил наполовину плату за лечение. Но все равно, каждый день здесь – это какие деньги!
На взгляд Нади (просто обыкновенное мнение дочери), может, в этом и есть загадочный психологический механизм? Сколько было мучений… пока разобрались, стали лечить, ухаживать за мамой. Вот она и боится, вдруг случится опять? А ведь это тяжелое испытание для близких, так она думает (так оно и есть на самом деле), на это уйдут немыслимые деньги, а где их взять?
Мама работает на радио. На небольшой и вовсе не пафосной, частной коммерческой радиостанции. Старается заработать как можно больше, загружает себя полностью. Поначалу это происходит незаметно, постепенно. И она знает же, что с ней такое бывает! – но не может отказать. Там отредактировать статью, здесь написать рецензию, тут вести колонку обозревателя. Конечно, предлагают деньги. Р-раз! – возможно перенапряжение, начнет нервничать… так и происходит. Получается замкнутый круг. А папа? – он тоже втягивается в эту гонку. Работает на двух работах плюс сверхурочные… И вместо того, чтобы им, маме и папе, больше быть вместе (и обратить внимание на нее!) – отдыхать, гулять, перестать беспокоиться, – они только взвинчивают себя, накручивают чего не надо.
Даже она, Надя, зарабатывает деньги. Иногда ей звонит сотрудница с маминого радио, Людмила, она заведует рекламным отделом, и дает задания. В основном, на выставках раздавать флаеры, вручать посетителям надувные шары, рекламные буклеты от спонсоров, за счет которых радиостанция существует. Или в типографии: в тысячу журналов вложить тысячу листовок. Вырезать наклейки. Запечатать и подписать конверты с приглашениями. Еще какая-нибудь рекламная акция. Надя даже девчонок своих звала: платят сразу, все за счет фирмы, кто откажется?
Но ведь как это бывает… в один замкнутый круг вставлен другой, чуть поменьше, просто «эффект матрешки»! Этот болевой шок, родовая травма, случился с ней во время родов, когда она рожала Надю. Тогда мама оказалась в коме, врачи сделали все, что могли, и даже больше… буквально чудом спасли жизнь. А ее предупреждали (и вот еще один круг!), что роды могут быть очень сложными и лучше бы… лучше вообще этого не делать. Но здесь обычная логика прерывалась… то есть, как это? – значит, ее, Нади, могло бы и не быть на свете? И она бы не рассуждала сейчас об этом?
Мама и так дотерпела (будто ожидая встречи со своей дочерью) почти до тридцати лет, а это поздновато для первого ребенка. И мама, и папа думали, что появятся какие-то новейшие медицинские изобретения, наука шагнет вперед… но дольше ждать некуда. Они даже подписали документ, что сознательно идут на это, понимая всю ответственность. И не будут винить врачей, если что… Вот это «если что» и случилось. Кома. Краткий полет в смертельную бездну.
Дело в том, что мама в юности, ей тогда было лет шестнадцать, получила ранение. Совершенно дикий и невероятный случай. В нее попала пуля. Мама осталась жива, но этот кусочек металла засел в ней очень близко к жизненным органам. Извлечь эту пулю тогда было невозможно. И специалистов не нашлось. И никто, может, не захотел взять на себя ответственность.
Аратюнян, конечно, иногда категоричен, даже жесток. Он слышит совсем не то, что ее волнует, о чем она переживает – если делилась с ним. Сразу раскладывает все по полочкам… И времени у него нет разбираться с ней. И детская (особенно, подростковая) психология – не его профиль. Это полезное – это вредное. Да – нет. Черное – белое. Тут же что-то подчеркивает карандашом на листе бумаги, он всегда перед ним, записывает очередное «затемнение», видно… (тут клеточки серого вещества ведут себя как надо; а здесь немного вялые, неактивные; как рыбки всплывают к поверхности, вот-вот перевернутся кверху брюшком; а ну-ка, подкормим их полезным кормом! почистим аквариум! подключим приборчик, насыщающий воду кислородом!).
Скорее, этот подвижный смуглый армянин больше похож на тренера, который «накачивает» полезными советами нокаутированного боксера в углу ринга, обмахивая его полотенцем и обрызгивая водой… (так можно представить со стороны).
Одним словом, у тебя проблемы? депрессия? ты ведешь себя неадекватно? Надо пробежать вокруг парка (два километра), проехать на велосипеде (десять километров), отжаться от пола (двадцать раз), попрыгать через скакалку (тридцать минут), принять контрастный душ (лед и кипяток). И вспомнить при этом, как писал Райнхольд Месснер
я представил себе что я тень
только действие кладет конец основным вопросам жизни
я сам был ответом
вопросы больше не имели смысла
в своей книге «Эверест – первое одиночное восхождение».
Этот альпинист из Южного Тироля поднялся на вершину более восьми тысяч метров без кислородного аппарата (а ведь его предупреждали: это грозит опасностью перманентного повреждения головного мозга!). Кроме Эвереста, он покорил самые высочайшие вершины на планете, всего четырнадцать.
Из одной книги про горные путешествия (читала в приемной, пока ждала врача) она узнала: в Тибете есть священная гора Кайлас. Ни один самолет никогда не пролетал над ней, ни одна космическая станция не может сделать ее снимков. Она словно накрыта непроницаемым «пятном»! Когда китайцы разрешили посещение Тибета иностранцам и на Кайлас было совершено несколько европейских, американских и японских экспедиций (с самой современной аппаратурой и оборудованием) – после возвращения участники стали погибать один за другим самым загадочным и необъяснимым образом. В этом месте происходит «хрональное уплотнение» – и только те, кто исповедует коренную религию этих мест, бон-язычество (ему уже более девяти тысяч лет), совершают ритуальный обход горы, что приобщает их, как они считают, к бессмертию.