Страница 63 из 66
— Да-да! — стараюсь снять недоверчивые ухмылки присутствующих. — Давайте рассмотрим. Начнем с досыпки: с черноземного круга, в который вписан крест из желтого лесса. Подобными знаками изображали Солнце... отсюда и крест. От Солнца-кургана отходят двенадцать лучей, по числу месяцев года. Это и символ Вселенной, и для практических целей: в качестве календаря. Кому будет интересно, я потом растолкую... а сейчас скажу только, что дороги-лучи были ориентированы по зодиаку и каждая из них связана с определенной датой: эти вот — с осенними датами, эти — с зимними... с весенними... летними. Да, а само погребение, как видим, находится в зимнем секторе Солнца-Вселенной! Видите?.. А теперь обратим внимание на расположение колес относительно головы погребенного: они повторяют направления тех дорог, которые связаны с весной и летом. Идея понятна?
Рис.28. Символы небесных колесниц в Высокой и Каменной Могилах, а также на шумерской печати.
— Переезд из плохого времени года в хорошее? — подхватил агроном.
— Не только!.. Но и от смерти-зимы к весне-воскресению. И учтите: по звездным путям, под покровительством Солнца, на магической семиколесной повозке, в дыму и пламени погребальных костров... Вот откуда происходят мифы об огненных колесницах!..
— Что, именно из нашей Могилы?!
— Ну, конечно же, нет! Календари, повозки... Все народы раньше или позже к этому приходили. Вот тут есть и крест, и двенадцать дорог, и вознесение... а до рождества Христова еще две с половиной тысячи лет!..
— Гляди же ты! — покрутил головой седой, но моложавый еще тракторист, мой давний знакомый.
— Это что ж, царь какой-нибудь был? — поднял руку паренек в прожженной робе.
— Да нет, представитель народа. Посланник за небесными благами: солнцем, дождем... А царей тогда еще не было. Эпоха так называемого первобытного коммунизма...
— Товарищи! — приподнялся парторг. — Времени у нас мало. Давайте прослушаем лектора. А вопросы потом.
Но я потерял уже нить. А ведь что-то очень важное хотел здесь сказать! — людям, живущим на той самой земле.
— Да-а... так я начал с музея в Переяслав-Хмельницком. Там стоит еще деревянный собор, а в нем — музей истории освоения Космоса. Это как раз напротив павильона с материалами Высокой Могилы. Там есть даже скафандр Гагарина — первого на Земле космонавта! И есть фотография советско-индийского экипажа...
Нет, надо бы мне начать с другого конца.
— Вы, конечно, не знаете, кто начал строить курганы? А начали строить их арии...
— Арийцы? — вскинулся седой тракторист.
— ...арии, — повторил я с нажимом. Парторг, обернувшись к нему, выразительно постучал по наручным часам.
Да, время... времени мало!
— Это было, как вы понимаете, задо-олго до последней войны. Фашисты просто напялили древнее имя... Ариями называли себя племена, стекавшиеся в Причерноморские степи со Среднего Днепра, с Балкан и Кавказа. Они несли сюда свой язык и культуру, смешивались, являли здесь новое — курганный обряд, например... А затем, три с половиной тысячелетия назад наступила долгая засуха, и степь не смогла кормить уже столько народу. Началось одно из великих переселений народов, и часть причерноморских ариев дошла аж до Индии. Так вот: в Индии сохранился с тех пор сборник священных гимнов "Ригведа". И там есть мифический образ верховного солнечного божества Сурьи...
Я снова поднял схему с погребением пракосмонавта и, указывая на детали его погребения, продекламировал:
Запряг Сурья семь
Чистых дочерей колесницы.
На них, самозапрягающихся, ездит он...
— Есть и другие соответствия... И вот, представьте себе, что на комбинезоне первого индийского космонавта Рамеша Шармы было как раз изображение мчащегося по небу Сурьи!
Растеклась не совсем понятная для меня тишина. Наверное, люди пытались понять; своя земля, Переяслав, война, Могила, космонавтика, Индия...
— Да-а... Ну, я вижу, товарищ парторг поглядывает на часы, так что задерживать вас больше не стану. О других чудесах Высокой Могилы я вам расскажу... если пригласите, конечно.
— Пригласим, пригласим, — пообещал, поднявшись, агроном. — А сейчас, знаете же: летний день год кормит... Вопросы, товарищи, будут?.. Что, нету? Тогда у меня...
Он повернулся ко мне и с негодованием высказал то, что волновало его, видно, с самого начала незадавшейся лекции:
— Вот вы тут сказали... Почему это наши ценности, да в какой-то Переяслав попали?
Этот вопрос я ожидал. Я его спровоцировал. И теперь нарочито спокойно ответил:
— А я предлагал. И председателю вашему, и в райком ваш писал... А директор Переяслав-Хмельницкого Государственного историко-культурного музея-заповедника... словом, Сикорский — оперативный мужик!.. Адрес его я вам дам. Будете ездить к нему на экскур-сии, чтобы посмотреть па памятники из своего Староселья.
— А-а!.. — с досадой отмахнулся Носенко.
Я выждал паузу, скатал схемку погребения пракосмонавта и не удержался от вздоха:
— Ну, если вопросов больше не будет...
— У меня! — потянул руку сварщик. — А какой в этом смысл?
— Как в том анекдоте! — выкрикнул кто-то. — "Вопрос и резолюция..."
Все засмеялись. Кроме меня и задавшего вопрос паренька.
— Да анекдоты мы зна-аем! — нимало не смутившись, откликнулся он. И, поднимаясь, продолжил: — Я спросил о конкретном эффекте. Что дают современные, реальные полеты в космос — мы знаем: метеослужба, геология, агротехника даже... А вот какую пользу приносили те, воображаемые полеты?
Лица присутствующих снова заинтересованно обратились ко мне.
— Связи же! — удивился я их недогадливости. — Связи между человеком и обществом, обществом и природной средой, жизнью и смертью...
— Ну-у, — разочарованно протянул паренек. — Я же о практической пользе спросил...
— Время, товарищи, время! — подняв руку с часами, сказал парторг. И по рядам присутствующих побежал деловой говорок.
...Я пошел на курганы тем самым проселком, которым хаживал еще вчерашним студентом. На душе был осадок, и белый свет мне казался не мил.
"Вот о чем надо было — о связях! — упрекал я себя. — Сказать, что они — это так же "практично", как воздух и свет: мы замечаем их, когда не хватает!.. И обязательно сказать о диалектической спирали истории, о связях между доклассовым прошлым и бесклассовым будущим!"
Мысль была настолько сильна, что я даже оглянулся назад, на оставленную бригаду "Рассвета". Но оттуда уже доносился шум деловой, обычной жизни. Хорош был бы я, возвратившись и крикнув: "Товарищи!.."
Я даже рассмеялся, представив такое... и продолжил свой путь. А чтобы не так скучно было идти, подобрал брошенный кем-то из ребятишек прутик и принялся сшибать макушки подступавшей к дороге сурепки. Сек и под взмах приговаривал:
— Сам виноват!.. С-сам виноват!..
"Потому как не сумел донести. А теперь вот хоть криком кричи. Да, хоть криком!.."
И тут я вспомнил: было дело — кричал. Это когда Петрович напоролся на засыпанный землею блиндаж, и между ножом и гусеницей зарябили оперения мин. Я успел, я заметил и заорал во всю мочь:
"— Сто-ой!! Не сюдаа-а!!!"
А бульдозерист ни сном ни духом не ведал о том, что знал уже я, и, не понимая моего нетерпения, скалил отблескивающие металлом неровные зубы... Сейчас я захотел все припомнить, но видел лишь руку, неспешно тянущуюся к рычагу...
Тогда я заставил себя вспомнить другое. И, вглядываясь в бугрящиеся под озимым полем, под крылами дождевальных "фрегатов" останки Высокой, обратился к ним словами древнего гимна:
Солнце — мои глаз,
ветер — дыхание,
воздух — душа,
земля — мое тело.