Тролли в городе

– Я живу здесь, – отозвалась она. – Я живу здесь ввысь и вглубь.

Я задумался над подобным объяснением. Что значит «живу здесь ввысь и вглубь»? Не то ли, что дом Алии имеет невидимые моему взору продолжения – как в виде бесконечно глубокого подвала, так и в виде просторного чердака? А может быть, Алия владеет также воздушным пространством над крышей? Но в таком случае это заставляет предполагать у нее способность к полету. Для чего же ей, в противном случае, воздушное пространство?

В общем, вопросов стало еще больше, чем ответов, но я твердо решил не сдаваться. Времени у нас, повторюсь, было навалом: заплетание дредов – занятие очень трудоемкое и, главное, долгое.

И, прибавлю, довольно болезненное для клиента. Вся кожа на голове натянута, за волосы дергают… В общем, те еще впечатления. Впрочем, я держался и не выдал, надеюсь, своих неприятных ощущений ни единой гримасой.

Вместо этого я продолжал расспрашивать мою прекрасную мучительницу:

– Судя по всему, ты занимаешь высокое положение в иерархии твоего народа.

– Разумеется, – тотчас кивнула она. – Я храню этот дом. Он стоит здесь, а я живу в нем.

– В тех квартирах, мимо которых я сюда шел… Те, запертые… – начал было я.

Она досадливо сморщилась:

– Ах, там неудачи! Не нужно об этом говорить!

– Неудачи? – удивился я. – Что ты имеешь в виду?

– А что имеют в виду твои люди, когда говорят о неудачах? – парировала Алия. – Между прочим, я много разговаривала с такими, как Милованов, со здешними, они меня научили. Я многое могу выразить правильными словами. Неудача. Разные причины для этого. Всегда хочешь сделать как можно лучше, но иногда реально получается плохо. – Она растопырила пальцы и стала показывать то на один, то на другой, перечисляя причины: – Мало качества в материале, мало умения у мастера… Неудача, понимаешь ты? Это бывает даже стыдно.

Страшноватое подозрение закралось в мою голову, так что я даже вздрогнул. Не берусь судить, как она расценила это мое непроизвольное движение. Возможно, в лестном для себя смысле. Или по какой-то причине нашла его забавным. Во всяком случае, Алия шутливо потянула меня за прядку и засмеялась:

– Сиди спокойно.

– А я могу посмотреть на эти неудачи? – спросил я, помолчав, чтобы прийти в себя.

– Нет, – ответила она.

– Почему?

– Никто не любит показывать то, что у него не получилось. Кроме того, в этом нет смысла.

Я попробовал зайти с другой стороны:

– Каким был исходный материал твоих неудач?

– Исходный материал был весьма плох, – сказала она. – О нем не следует жалеть. Иначе придется признать, что нет мастерства. А это не так.

У меня кровь застыла в жилах, когда мне представилось, что в заброшенных квартирах заперты представители вида хомо сапиенс с неудачно заплетенными дредами. Возможно, Алия тренировалась на них, а когда увидела, что из ее попыток мало что получилось, попросту спрятала от человечества «неудачные экземпляры». На какую жизнь они там обречены, навеки запертые в несуществующем доме?

Я не стану изображать перед тобой такого уж великого борца с несправедливостью, за права человека и все такое, потому что это было бы неправдой. На самом деле я с самого начала боялся лишь одного: оказаться в числе этих несчастных. Ведь от меня ничего больше не зависело. Я полностью находился во власти Алии. А вдруг она не останется довольна собственной работой? Кто знает, что еще может прийти ей в голову!

И все же я не сбежал оттуда и не отказался от изначальной затеи. Я даже не могу утверждать, что был влюблен в нее. Я был ею болен – вот самое точное определение. И лечение мне предстояло рискованное… Впрочем, я так и не исцелился.

Наш разговор нельзя было назвать допросом, как тебе могло бы показаться. Разумеется, я задавал вопросы, желая выведать у Алии кое-какие интересующие меня подробности. Но и она не оставалась в долгу. Если она сказала правду – а у меня нет оснований не верить ей, – то Алия действительно никогда не покидала пределов своего дома и ей было любопытно узнать, какая жизнь идет за стенами ее жилища.

Я пытался было поразить ее воображение повествованиями о нашей школе, о Дне города, о некоторых концертах в СКК или, на худой конец, о матчах «Зенита», но все это оставляло Алию совершенно равнодушной. Она расспрашивала меня о тех существах, которых я время от времени начинал видеть на улицах. В первый раз я рассказал ей о них, и довольно много. Точнее, я сообщил ей все, что знаю. Но ей хотелось большего, и она вытягивала из меня разные детали – про их одежду, выражение морд (называть это лицами язык не поворачивался), повадки, походку. Я даже пытался сутулиться, сидя на стуле, как они, но Алия сказала, что это лишнее: своей пантомимой я мешал ей работать.

В конце концов она призналась, что ее весьма беспокоит одна партия заключенных, которая должна была быть доставлена в дом еще несколько часов назад.

– Так это все-таки тюрьма?! – воскликнул я. – И ты – главная тюремщица?

Она резко дернула меня за волосы.

– Никогда так не говори! Чушь! Живая пустота связывает миры, но невозможно перейти от изначального бытия ко вторичному без определенных утрат во время перехода. Странствия разума, скажешь ты? – (Хотя я молчал, подавленный невнятностью ее речей.) – Но странствия разума весьма несовершенны, и чем слабее вмещающее тело, тем менее совершенно странствие. Исследовано и доказано, что тело принимает некое участие в существовании разума. Двуногие мыслят иначе, нежели моллюсковидные. Вмещающая среда во многом определяет движение мысли. Поэтому движение разума из плоти в плоть всегда сопровождается потерями. И случается, что эти потери невосполнимы, особенно если странствующий неопытен и разум его слаб и не закален.

Официантка явилась вместо официанта и принесла на наш столик маленькую зажженную лампочку под пестрым стеклянным абажуром.

Мы с Гемпелем приканчивали уже третью порцию коньяка, и я прикидывал, не взять ли нам какой-нибудь деликатный закусон. Гемпель становился все бледнее, он уже начинал задыхаться, – собеседник мой явно нервничал. Я боялся, что он утратит контроль над собой. Было совершенно очевидно, что ему не следует пить без всякой закуски. Лучше всего было бы, конечно, жирное пирожное.

Я подозвал девушку и попросил ее принести два «заварных», если есть, а если нет – то что-нибудь другое с кремом. Она презрительно покосилась на Гемпеля с его дредами и бледной физиономией и ушла, не сказав ни «да», ни «нет». Я так и не понял, приняла она заказ или же просто послушала мой сбивчивый лепет просто так, чтобы не говорить клиенту «заткнись».

Затем я повернулся к Гемпелю.

– Из твоего рассказа я понял, что тебя, как и многих других, содержащихся в том доме на Васильевском, похитили инопланетяне?

Он криво усмехнулся:

– Приблизительно так.

– Алия – инопланетянка?

– Да, – сказал он, сдаваясь. Очевидно, мое упорное трезвомыслие его угнетало.

– Отлично! – воскликнул я. – Вот мы и подобрались к сути проблемы. Ты – похищенец. И какие бесчеловечные эксперименты, если не считать дредов, над тобой проделывали?

– Тебе интересно? – спросил он удивленно.

Я кивнул с жаром.

– Моя мама обожает эти передачи. Знаешь, которые показывают ближе к полуночи. Про домохозяек из Аризоны, которых забирают на космические корабли и там вставляют им зонды в разные места…

– О! – сказал Гемпель с непередаваемой интонацией. – Ну, насчет этого было слабовато. Никто никому ничего не вставлял.

– А Алия?

– Мне хотелось, – признался Гемпель, – но я не рискнул. Возможно, она только выглядела человекообразно… Не знаю. Внешность весьма обманчива.

Официантка вернулась и принесла нам два песочных колечка, обсыпанных чахлыми орешками. Очевидно, ничего более кремового не нашлось. Ладно.

– Ты остановился на том, что Алия говорила о странствиях разума, – напомнил я, обкусывая орешки с колечка.