Тролли в городе

Здравствуй и спасибо за книгу. Внезапно (для меня, невнимательного) оказалось, что Хаецкая – очень хороший писатель. Я читал что-то из ее фантастических книг, и они совсем не впечатлили.

Здесь с первых страниц – совсем другое ощущение. В «Трансформации Гемпеля» явно кто-то сходит с ума – то ли мир, то ли главный герой, то ли рассказчик, то ли читатель. Кто именно – непонятно до последней строчки (потом тоже непонятно, но это неважно). Где реальность, а где воспаленное воображение – непонятно тоже. После финала сразу же хочется перечитать уже другую историю – ту, которая получается с новым знанием.

«Исчезновение поцелуя» для меня оказалось рассказом о том, что предопределенность может прекратиться, когда уже надежды нет. Сомнительно, чтобы это был единственный смысл. Границы, кстати, тоже оказываются сомнительными. Тролль из «Серебряных башмачков», похоже, стащил обувь у героини предыдущей новеллы. А в «Сказках подменышей» вообще нет рассказчика.

Существа, которые слушают сказку, байку или историю, в следующем абзаце сами оказываются героями рассказываемой истории, и так дальше по кругу. В юности я раза четыре смотрел «Рукопись, найденную в Сарагосе». Думал, что это ощущение от сюжетов, которые сами бегают по кругу и рассказывают сами себя, никогда больше не повторится. А нет, бывает и так. Похоже, после выхода опять придется купить дюжину книг для раздачи друзьям.

Когда вышла книжка «Меч и радуга», мы как-то моментально узнали, кто такая Мэделайн Симмонс. Лена Хаецкая бывала на ролевых играх, кто-то из наших с ней пересекался, наш, в общем, человек. «На берегу реки сидел дракон и грустно пел хором».

Потом, когда вышел «Анахрон», мы уже знали, что Хаецкая – это то, что надо читать. Хотя ощущение «нашести» в «Анахроне» как-то потерялось, – то есть тот, кто это написал, явно в нашем контексте, но насколько же получается глубже, сильнее и многообразнее, чем все, что мог бы написать любой из нас. Это писал взрослый, а мы себя тогда взрослыми не ощущали. Да еще взрослый, точно знающий, как рассказывать детям по ночам таинственные истории. С большим трудом мы достали вторую книгу «Анахрона», и до сих пор она лежит у меня на компе кучей маленьких файликов в формате. txt, по главе на файл.

Потом был счастливый момент расцвета лавки «Книгомания» на Петроградской. Теперь у меня есть «Дама Тулуза» (из которой самым прекрасным фрагментом мне кажется мемуар о путешествии в Монсегюр), «Голодный грек» и «Бертран из Лангедока», с которым у меня сложились непростые отношения. Не с книжкой, а собственно с персонажем. Я на Бертране де Борне срезалась в «Жизнеописаниях трубадуров»: невозможно в маршрутках читать про такого азартно-агрессивного дядьку, сразу хочется развязать небольшую войну. И в тот же день ухватила не глядя книжку, потому что Хаецкая же, и на тебе – опять он.

А теперь – «Дочь Адольфа», лучшая книга о детско-родительской любви. Как же это хорошо, что она есть на бумаге, и будет еще.

Спасибо за книгу Хаецкой. Вдруг оказалось, это книга о том, что мир неисчерпаемо многомерен, он включает в себя все миры, которые только можно вообразить, разом. И есть только два сорта людей: одни в это не верят, а другие это знают. Именно знают, и здесь нет никакого «верю – не верю». Ведь грань между мирами не просто условна, ее не существует вовсе, и все, что нужно, чтобы войти в другой мир, – это разрешить себе его увидеть. Без ритуалов, заклинаний, особых мест и мистических проводников. Именно так начинает видеть один из миров, на которые расслаивается Петербург Хаецкой, герой «Царицы вод и осьминогов». На его псевдоинициации, которой оборачивается костюмированная вечеринка, не происходит ровным счетом ничего – пустой, маловыразительный трёп, но именно он таинственным образом фокусирует зрение героя, позволяя различить на привычных улицах странных, словно просочившихся со страниц Лавкрафта персонажей, – и разве мы можем сказать, что они так уж незнакомы нам самим? Вспомните же, вот эти «в грязных шароварах, босые, в балахонах или вовсе полунагие, с острым горбиком между лопаток, согнутые, кривобокие, чрезмерно тучные или, наоборот, ужасно тощие» – мы ведь встречаем их, сталкиваемся с ними ежедневно, иной раз даже касаемся и тут же гоним прочь из мыслей и памяти, судорожно цепляясь за привычный мирок.

Но чужое лишь на первый взгляд кажется жутким и отвратительным. Владычица «детей влаги» – прекрасная женщина, нисколько не похожая на Ктулху. Хотя, возможно, именно Ктулху ворочается в заливе во время чудовищного наводнения 2024 года, – но разве в том мире, который мы привыкли называть обыденным, природные силы менее страшны?

Грани нет – и из текучего, сочащегося водой и слизью мира прозерпиниан мы шагаем в каменный, твердый и мощный мир троллей.

Бессмысленно гадать, тролли ли похищают человеческих детей или люди – трольчат. Границы нет, а дети еще не умеют, подобно взрослым, держаться за привычную реальность, за ними не уследишь, и вот уже в детском доме оказывается тролль по имени Петр Иванович («Петр» означает «камень», такая простая символика вполне под стать существам, чья плоть – скала), а за безымянной человеческой девочкой бережно и печально ухаживает знатная троллиха. Неужели тролли ходят по нашим улицам?! Что ж, теперь, когда вы уже всё знаете, сможете ли вы утверждать, что не видели их?

И, право же, пугаться здесь нечего. Мир троллей, описанный Хаецкой, по-своему прекрасен: это мир сильных и чистых эмоций, мир существ, обладающих непоколебимой цельностью духа, мир тех, кто никогда не сдается – и лишь потому, а вовсе не благодаря физической силе побеждает.

Куда более странным, болезненным и мрачным выглядит мир в повести «Дочь Адольфа». Нищета духовная и физическая давно источили его, и он расползся бы гнилой плесенью, если бы не единственная сила, которая еще держит в человеческой оболочке душу, – любовь. Ничем не замутненная, яростная, наивная и не задающая лишних вопросов любовь дочери к отцу и отца к дочери. И вся грязь мутных времен стекает с этих двоих, как с ограненного алмаза, – ей не за что уцепиться, некуда впитаться. Этому веришь безусловно, но странно: из всего сборника именно эта, единственная реалистическая повесть, где нет ни осьминогоподобных существ с дальней планеты, ни фей-крестных, ни троллей, ни фэйри, читается, словно страшная сказка. Со счастливым концом – и все равно страшная.

А что мы сами? Кто же мы сами? Ведь миров бесконечное множество, и неисчислимы странные существа, перетекающие из реальности в реальность. «Я не птица и вообще не уверена в том, что у меня есть крылья, но я летаю, определенно», – почти случайно проговаривается автор. А вы? Что можете вы? Меняться от доверчивого женского взгляда? Видеть иную реальность, сочащуюся сквозь поры нашей? Останавливать грудью мчащиеся автомобили? Придумывать зверей, которых никогда не было? Говорить с вдохновением, которое сминает и подхватывает людские души? Но ведь что-то вы точно можете!

Я только что закончила читать Хаецкую. «Тролли в городе» – это прежде всего песня Петербургу, Васильевскому острову. С его холодными углами и неярким мороком. Всякий, кто любит Петербург, кто пытался прожить хотя бы один день его частью, будет рад заблудиться в капканных садах этой книжки.

Про «Дочь Адольфа» писать очень трудно. На мой взгляд, это великая вещь. Неисчерпаемая тема отцов-детей повернута такой неожиданной стороной, настолько по-нутряному человечно, что пространство книги обживается и становится совершенно своим. Эту короткую повесть надо изучать, есть ложкой. Ее надо читать на ночь и по утрам. Ее надо держать под рукой, всегда.