Трудная борьба

Жизнь втроем, представлявшая выгоды, имела с другой стороны и большие неудобства. Никогда-ни днем, ни ночыо не оставаться одной, постоянно остерегаться, как бы не стеснить других, не помешать им, — это неприятно. Ольга, обыкновенно после обеда уходила на урок, и только возвратясь домой в десятом часу, могла приняться за занятия. А подруги ее в это время хотели отдохнуть, поболтать, посмеяться, принять у себя гостей. Кроме того, одна из них ложилась всегда рано спать, так как ей приходилось давать уроки до начала лекций и она должна была вставать часов в шесть утра. Вечером подруги часто не давали ей заснуть, а утром она почти всегда будила их, хотя и старалась как можно тише одеться и уйти. Каждой девушке приходилось во многом стеснять себя, соблюдать осторожность в словах и поступках, чтобы не оскорбить своих сожительниц и не подать повода к ссоре. Они все трое вполне сознавали необходимость этого, но на деле не всегда могли выдержать, и тогда жизнь в их небольшой комнате становилась очень неприятной. Быть по необходимости неразлучным с человеком, которому мы наговорили или от которого услышали разные колкости, очень тяжело, а тут еще приходится или себя стеснять для него, или стеснять его. Хорошо еще, что и сама Ольга, и обе ее подруги были несварливого характера, и всякую небольшую размолвку спешили как можно скорей покончить миром. Благодаря этому, благодаря своей неприхотливости и взаимной уступчивости, они без горя прожили зиму и успели хорошо подготовиться к переходным экзаменам с первого курса на второй.

Следующий год оказался для Ольги гораздо тяжелее. Одна из ее подруг вышла замуж, другая заболела так серьезно, что принуждена была на время уехать из Петербурга, и молодой девушке пришлось жить одной. Несмотря на все ее старания, денег, которые она получала, не хватало ей даже на самое необходимое, а тут, как нарочно, ученицы ее заболели корью, не учились, и она целый месяц ничего не заработала. Одежда ее, привезенная еще из К*, приходила в ветхость, необходимо было подновлять ее, а для этого не было другого средства, как отказываться от пищи. Теперь Ольга поняла, как можно жить так, как говорила Софья Дмитриевна, обедая не каждый день. Она не чувствовала себя несчастной, у нее не являлось желания бросить эту жизнь и, как в каждом письме советовали мать и Митя, вернуться в К*, в круг семьи. Занятия на медицинских курсах сильно интересовали ее; теперь уже она училась не для того, чтобы сравняться с мужчинами, а просто потому, что это было ей приятно, увлекало ее. Одна беда: она чувствовала, что слабеет, что здоровье изменяет ей. Часто на лекции она вслушивалась в слова профессора, она силилась усвоить себе его объяснения, и вдруг в глазах ее темнело, в ушах делался шум, она совсем переставала понимать; иногда которая-нибудь из подруг звала ее провести у себя вечер, она знала, что там соберется молодежь, будет весело; ей, пожалуй бы пойти, но она ощущала во всем теле какую усталость, ей тяжело было двигаться, тяжело говорить, завертывалась в большой платок, бросалась на постель и весь вечер проводила в каком-то неприятном полусне. Ученицы ее стали замечать, что она часто бывает раздражительною и нетерпеливой, и мать их несколько раз говорила ей:

— Что это вы все нынче кричите на детей, Ольга Александровна? Разве они учатся хуже прежнего, или вы сами нездоровы?

«Боже мой, неужели я в самом деле нездорова, неужели я серьезно заболею? — с тревогой думала Ольга: — что же со мной тогда будет, я потеряю уроки, мне нечем будет жить, придется бросить медицину! Нет, нет не надо давать себе расхварываться, надо бодриться!»

И молодая девушка всеми силами бодрилась, заставляла себя и ходить в гости, и заниматься, несмотря на все более и более овладевавшую ею усталость, несмотря на припадки лихорадки, мучившие ее по ночам; она старалась сдерживать свою раздражительность и сохранять видимое спокойствие, хотя всякая безделица ужасно сердила и возмущала ее. Занятия на медицинских курсах были в этом году гораздо серьезнее, чем в предыдущем, требовали гораздо более усидчивости и напряжения.

«Я, кажется, совсем поглупела! Я ничего не понимаю, ничего не могу запомнить», с отчаянием говорила Ольга, отталкивая от себя книги и тетради, над которыми она сидела часа два, напрасно стараясь заучить множество трудных названий или мысленно повторить себе объяснения профессора.

А время шло. Зима кончилась, настала весна, а с ней и экзамены, — экзамены, страшные для всех учащихся. В этом году Ольга ждала их с меньшим волнением, чем в предыдущем. Ее чувства как-то притупились, ей главное хотелось скорей кончить и отдохнуть, совсем отдохнуть. Уроки ее на лето прекращались, и она решила, что примет от Мити деньги на дорогу и проведет каникулы в К*.

Первый экзамен сошел у нее довольно хорошо, второй слабо, профессор только из снисхождения поставил ей удовлетворительную отметку. Ольга испугалась.

«Господи, неужели я срежусь, — со страхом думала она: — нет, надо отбросить эту глупую усталость, надо постараться!»

Она напрягала все свои силы, не спала две ночи на пролет и явилась на третий экзамен, по своему мнению, очень хорошо приготовленною, но страшно бледная, с воспаленными глазами, с сильною головною болью.

Первый вопрос, предложенный ей профессором, касался отдела, очень хорошо знакомого ей; она попробовала отвечать, хотела заговорить, и вдруг мысли ее спутались, она как-то разом все забыла и не могла произнести ни слова; профессор попробовал предложить ей еще несколько вопросов, — все то же тупое безнадежное молчание.

Она сама не помнила как вышла из залы, как пришла домой, как легла на постель; едва голова ее упала на подушку, как ее охватил тяжелый, свинцовый сон, и она проспала таким образом до следующего утра.

Проснувшись, она долго не могла очнуться, долго не могла собраться с мыслями; она чувствовала только, что ее гнетет что-то тяжелое, неприятное. И вдруг она вспомнила все… Живо представилось ей то унизительное положение, в котором она находилась вчера, и все последствия этого положения. Она не выдержала экзамена, она не перейдет на следующий курс. Как расскажет она об этом в К*.? Как отнесутся к этому ее домашние, что станут они говорить?

О, это легко было предвидеть: они станут повторять свои бесконечные уверения, что наука — не женское дело; они станут жалеть о том, что она там похудела и побледнела, будут твердить, что она потеряла здоровье и ничего не приобрела, опять будут называть ее пустой мечтательницей и убеждать бросить бредни и спокойно жить с ними. Что ответит она им, чем разубедит их? Она в самом деле расстроила здоровье и не приобрела требуемых знаний, не выдержала экзамена! Так что же? Значит, согласиться с ними, отказаться от своего намерения, остаться там? Нет, нет! ведь это только несчастная случайность, временное нездоровье, ведь на самом деле она не глупа, она может заниматься, — конечно, не теперь, — теперь она так страшно устала, но отдохнув немного; ведь со всяким может случиться, что он не выдержит экзамена, неужели из-за этого бросать все? А они, наверно, будут уговаривать, требовать, опять спорить, бороться, бороться ей придется теперь, когда она так устала, так хочет отдохнуть! Одно средство-не ехать в К*, остаться в Петербурге. Но чем жить? Ну, все равно, авось не умрем с голода!

И, успокоившись на этой мало утешительной мысли, молодая девушка как-то тупо жила день за день, проводя большую часть времени в постели. На экзамены она больше не ходила: не выдержав из одного предмета, можно было выхлопотать себе переэкзаменовку осенью, если остальные экзамены сданы вполне успешно, но Ольга чувствовала, что в не силах приготовиться к ним совершенно удовлетворительно и ни за что не хотела опять играть на них неприятную роль тупоумной школьницы. Так прошло недели две. В один теплый майский вечер молодая девушка сидела у окна в грустной задумчивости. Накануне она распрощалась со своими ученицами и теперь придумывала, как бы найти себе на лето какой-нибудь заработок, чтобы буквально не умереть с голода. Вдруг в дверях ее комнаты раздался смех и говор нескольких молодых голосов. Ольга нахмурилась: она вовсе не была расположена ни сама болтать, ни слушать веселую болтовню. Но делать нечего, нельзя не принять гостей, хозяйка ее уже объявила им, что она дома.