Страница 9 из 22
Поездке Чехова предшествовало основательное изучение материалов, относящихся к истории острова, его географии и климату, жизни и быту ссыльно-каторжных. Чехов прочитал большое количество научной литературы, проявив при этом образец писательской добросовестности, интересовался газетными статьями о Сахалине, о чем свидетельствуют ссылки в его книге на ряд газетных публикаций. Особенно широко были привлечены материалы газет, связанных с морским ведомством «Кронштадский вестник», «Владивосток», «Морская газета».
В канун поездки Чехов не случайно просил брата выслать ему одесскую газету «Новороссийский телеграф» (из Одессы отправляли часть ссыльных на Сахалин), а Суворина - «запрещенных книжек и газет» (XI, 356, 359) (В частности, в нелегальной газете «Народная воля» от 5 февраля 1882 г. можно было прочитать подробный рассказ о жизни политических ссыльных в Сибири и о трудностях переезда от Тюмени до Томска и далее по Сибири. ). Было прочитано большое число журналов, специальных и общих: «Архив судебной медицины», «Военный сборник», «Горный журнал», «Здоровье», «Вестник Европы», «Русский вестник» и др.
Титульный лист журнала 'Русская мысль', где начал печататься цикл очерков о Сахалине
Очерки Чехова, составившие впоследствии книгу «Остров Сахалин», печатались в журнале «Русская мысль» как путевые заметки на протяжении 1893 и первой половины 1894 г. Всего было напечатано 19 очерков. Четыре последних цензура запретила. Это были наиболее опасные, с ее точки зрения, главы о положении свободного населения, о наказаниях, о побегах и медицинской помощи на острове, которые удалось опубликовать только в отдельном издании книги.
По пути на остров Сахалин Чехов проезжал через Ярославль, Н.-Новгород, Пермь, Тюмень и далее в Сибири - Томск, Ачинск, Красноярск, Иркутск, Благовещенск, Николаевск.
В этой поездке, предпринятой в значительной степени на свой страх и риск, Чехов обнаружил лучшие качества журналиста. Он был настойчив в достижении поставленной цели, проявил смелость, большую внутреннюю собранность, наблюдательность, строгость в отборе фактов.
Письма Чехова с дороги - яркие образцы дорожных корреспонденции, очерков как по стилю и языку, так и по содержанию. Чехов видел по пути много грубого, тяжелого, столкнулся с диким произволом и хамством царских чиновников, кулаков и жандармов, с запущенностью сибирского тракта - единственной магистрали, связывающей огромную территорию Сибири с Центральной Россией, убедился в экономической отсталости богатейшего края.
«Многое я видел и многое пережил, и все чрезвычайно интересно и ново для меня, не как для литератора, а просто как для человека», - писал Чехов с дороги.
Но он видел также и светлые картины народной жизни, героизм труда сибирского населения, его высокие моральные качества. В путевых очерках «Из Сибири» и в письмах он не раз восклицает: «Какие хорошие люди!», «Боже мой, как богата Россия хорошими людьми!». Чехов любовался могучими сибирскими реками, суровой тайгой - богатой природой сибирского края. Все виденное вселяло в него гордость за свою родину, внушало бодрость, уверенность в лучшее будущее своего народа. «Какая полная, умная и смелая жизнь осветит со временем эти берега», - писал Чехов о Енисее.
«Селенга - сплошная красота», «в Амур влюблен», - такими отзывами полны письма Чехова с дороги (См. письмо Е. Я. Чеховой от 20 июня 1890 г., письмо А. С. Суворину от 27 июня 1890 г.; и др.).
Поездка не только обогатила нашу литературу очерками о Сахалине, она обогатила духовный мир самого Чехова, расширила его кругозор, подняла его идейное сознание. «Какой кислятиной я был бы теперь, если бы сидел дома! До поездки «Крейцерова соната» была для меня событием, а теперь она мне смешна и кажется бестолковой», - писал Чехов в одном из писем. Нет ничего удивительного в том, что он так характерно отозвался о болезненных чувствах, изображенных Л. Толстым в «Крейцеровой сонате». Чехов увидел действительные страдания народа, и перед ними страсти, изображенные Толстым, померкли. «Я возмужал от поездки...», - говорил он.
Работая над очерками о Сахалине, готовя их к печати, Чехов вновь обращается к исследованиям и книгам об этом крае. Ему хотелось дать наиболее точное, научное и художественное описание острова Сахалина, жизни на нем.
«Вчера я целый день возился с сахалинским климатом, - сообщал Чехов одному из своих кореспондентов. - Трудно писать о таких штуках, но все-таки в конце концов поймал черта за хвост. Я дал такую картину климата, что при чтении становится холодно» (XI, 508).
Книга о Сахалине сочетала в себе глубину и точность подлинно научного исследования с художественностью. Она явилась сильным разоблачительным документом, хотя повествование в ней ведется внешне бесстрастно, без обличительных монологов и восклицательных знаков. Но Чехов достигал тем большей силы воздействия на читателя, чем объективнее и «спокойнее» выглядело его богатое по содержанию исследование. Чехова не увлекла, не соблазнила занимательность биографий и сенсационность проступков отдельных каторжников (Сонька - «золотая ручка» и др.), как это случилось с журналистом В. М. Дорошевичем, посетившим Сахалин после Чехова и написавшим книгу о Сахалине.
В очерках о Сахалине Чехов рассказывает о тяжелых условиях жизни и труда каторжных и вольнонаемных, что усугублялось тупостью и недобросовестностью мелких чинов царской администрации, их наглостью и произволом.
Русское правительство, администрация Сахалина не могли организовать на этом богатом острове сколько-нибудь сносного земледелия, рыбных и морских промыслов. Главную причину неудовлетворительности постановки сельского хозяйства автор видит (наряду с трудностями климатическими) в ошибках расселения по острову ссыльных, в нехватке земли. Каждому земледельцу необходимо иметь под зерновые культуры от двух до четырех десятин земли, а по средним статистическим цифрам ее приходится только по 0,5 дес. «Начальство селило людей, не сообразуясь подчас с количеством пахотной земли», в результате чего наиболее удобные районы перенаселены. Реально многие хозяева имеют участки в 1/8 десятины (X, 115, 129, 159)), и нет надежды на изменение к лучшему.
Угольные разработки находились в руках паразитической акционерной компании «Сахалин», которая, пользуясь даровым трудом каторжников и правительственной дотацией, ничего не сделала для развития угольного промысла. Труд каторжника был не организован, неэффективен не только на угольных разработках. Поэтому местное русское население постоянно голодало, не имело сносных жилищ, хотя кругом было много леса и камня. Русская администрация не знала даже точно, сколько населения на острове, и Чехов проделал огромную работу, проведя перепись жителей Сахалина.
Ссыльно-каторжные и свободные поселенцы на Сахалине ничем по существу не отличались друг от друга ни в правовом отношении, ни по условиям жизни. Большое число невинно осужденных жили вместе с закоренелыми преступниками. Каторжник или его дети - свободные поселенцы - могли быть отданы в услужение частному лицу, чиновнику, надзирателю и в этом случае должны были исполнять его волю, работать на него. «Это не каторга, а крепостничество» (X, 63),- возмущенно писал Чехов (В связи с этим утверждением нельзя не обратить внимания на тон речи Петра Алексеева на процессе 50-ти и ряда других публицистических выступлений, где все отношения и порядки русской жизни 70 - 80-х годов характеризовались прежде всего как крепостнические. «...Если ... за исключением праздничного дня все рабочие под строгим надзором, и не явившийся в назначенный срок на работу не остается безнаказанным, ... значит, они все крепостные Если мы... нередко бываем вынуждены просить повышения... заработной платы, нас обвиняют в стачке и ссылают в Сибирь, - значит, мы крепостные! Если мы со стороны самого капиталиста вынуждены оставить фабрику и требовать расчета... вследствие... притеснения от разных штрафов, пас обвиняют в составлении бунта и прикладом солдатского ружья приневоливают продолжать у него работу, а некоторых как зачинщиков ссылают в дальние края, - значит, мы крепостные! Если из нас каждый отдельно не может подавать жалобу на капиталиста и первый же встречный квартальный бьет нам в зубы кулаком и пинками гонит вон - значит, мы крепостные!» («Вперед!», 1877, № 5, стр. 30 - 35). ).