Страница 13 из 13
Я попробовал перейти в разумную тональность. Как так получается, размышлял я вместе с ней, что вы многим нравитесь, многие находят в вас что-то достойное? Может ли так быть, что их суждение о вас лучше вашего собственного? Она не отвечает, но я знаю, что она думает. «В действительности они меня не знают. Никто не может почувствовать пустоту внутри меня». Она рассказывает о своей неспособности что-либо продолжать. Например, она предприняла все, чтобы попасть в группу, но была пассивной в ней целый год. Она только делает вид, что живет и отдает. То же самое и с Карлом. Я вслух поинтересовался, почему же Карл живет с ней. Она снова сбивает себе цену, заявляя, что она устраивает ему шоу.
Затем я задаю ей провокационный вопрос: «Почему же я вас понимаю? Почему я продолжаю вас понимать?» Она, кажется, разволновалась, сказала, что не знает, и чуть не заплакала. Сказала, что не способна ничего мне дать, что очень хочет выйти от меня улучшенной, не впадать больше в отчаяние и быть полной надежд. Но как это сделать, не знает. Я хотел сказать ей, что, конечно, продолжаю понимать ее, потому что вижу в ней определенные достойные качества. Я не говорил ей этого напрямую, но все стало понятно само собой. Она сказала, что не может аже взглянуть на меня. Я попросил ее посмотреть на меня, она бросила на меня взгляд, и тут я понял, что до этого она на меня так не смотрела. Так что на этом занятии мы некоторое время смотрели друг другу в глаза.
Тут она сказала, что чувствует внезапное головокружение, ее начало тошнить, она напряглась и заплакала. Я попытался определить, что же стоит за ее плачем. Но она могла только сказать, что не заслуживает ни толики тепла от меня и все же чувствует, что почти готова принять это тепло. Сначала она должна что-то сделать, чтобы заслужить его. Что она должна сделать для меня? Если бы я попросил ее прибрать в моем кабинете, она бы это выполнила. (Я вспоминаю, с какой горячностью она рассказывала мне о серии романов, написанных Энтони Пау-элом, английским писателем, и как робко она попыталась предположить, и была уверена в этом, что они мне также понравятся). Я снова прокомментировал ее ощущения мрачности и непригодности, назвал это мифом и поинтересовался, откуда появился этот миф. Она сказала, что это не столько мрачность или злость, сколько пустота. Я ответил ей, что без полноты чувств она не может даже посмотреть мне в глаза. Так что пустота — тоже миф. Надеюсь, это правда. Возможно, я не отдаю должного ее глубокому чувству шизоидной пустоты. И все же именно сейчас я не хочу обращать на это внимание, потому что она полна чувств, и лучше я буду работать на этом уровне. Когда я сказал ей об этом, она начала хныкать. Успокаивая ее, я сказал, что вместе мы пройдем огонь и воду, что я помогу ей избавиться от этого ощущения пустоты. Она попыталась отключиться и начала рассказ о сне, но я вернул ее обратно, сказав, что сон, должно быть, обо мне. Это я тот большой человек с большими грудями и пенисом. Затем на связала меня со своей женщиной-терапевтом на Восточном побережье, у которой большие груди.
К концу занятия у нее начался приступ мигрени. А ведь она очень гордилась тем, что на этой неделе у нее не было головных болей перед визитом ко мне, но опасный период еще не кончился. Последние три минуты я посвятил тому, что дал ей несколько расслабляющих процедур, начиная от пальцев ног и далее вверх. Основное внушение заключалось в том, что ее глазные яблоки погружаются в голову, так как она жалуется на то, что они прямо-таки выпячиваются у нее из черепа. Упражнения по расслаблению, кажется, помогли.
Джинни ушла, чувствуя себя гораздо лучше, и, надо же, перестал идти дождь. Большую часть занятия по окнам текла вода. Джинни сказала — это похоже на то, что она пила что-то жирное и вдруг насытилась. Может, это и так. Я думаю о мадам Сешейе[7] и символическом осознании. Хорошо. Я и с этим могу поработать.
2 декабря
Джинни
Я пришла после недели, плодотворной не в ту сторону, и ничего не ожидала, может, просто хотела исповедаться.
В первый раз я заплакала просто в силу напряжения и расстройства. Но это не помогло. Не помогло даже расслабиться, как иногда бывает. Вчера вы разорвали круг. Вы как бы вывели меня из него. Я чувствовала, что если снова приду к вам, непонимающей, ждущей, с вопрошающим взглядом, притворяясь, что на уме у меня одно нытье, я просто буду прикидываться застенчивой.
Дела, кажется, меняются. Я предприняла новые шаги. Я все время отказываюсь отвечать на ваш постоянный вопрос: «Что я для вас значу?» — потому что ответить могу только словами. Ведь я настояла на том, что ограничусь словами. Типа опроса с краткими ответами.
Даже в конце, когда вы сказали мне закрыть глаза и расслабиться, в другое время я бы сгорала от нетерпения — время идет, а ничего не получается. Но что-то сработало. Мигрень исчезла, исчезла на весь день.
Когда я собралась уходить и вдруг появилось солнце, как в голливудском психологическом триллере, я сказала: «Да, снова пойдет дождь». Вялая, бездумная реакция, поняла я, но не стоило корить себя за то, что я не так среагировала. Я сочла это привычкой к сарказму, не более. Но так внутри меня что-то изменилось, я смогла успокоить бормотание. Я не ощущала себя хранилищем эхо, как это обычно бывает.
В ходе всего сеанса я, казалось, старалась опять взяться за старое, вернуть нас к прежней привычке зависших предложений. Но вы меня возвращали обратно.
В основном (за исключением завершающего этапа) я понимала, что здесь были только вы и я. И не беспокоилась, что то, чем я занимаюсь, может оттолкнуть меня от других людей — Карла, моих родителей, моих друзей.
Когда у меня сильно закружилась голова и меня затошнило, я это перетерпела. Я не стала думать о том, что мне нужно немедленно выпить три стакана теплой соленой воды и засунуть палец в рот, чтобы меня стошнило, а постаралась ощутить обратную сторону тошноты, не страх, а нечто приятное.
У меня слегка кружится голова, я теперь понимаю, что не налаживаю контакт, когда разговариваю с людьми. Вероятно, мне не надо повторять вчерашнюю процедуру с каждым, но мне интересно, почему я стараюсь спрятаться от некоторых людей.
Когда вы сказали, что я просто сгорала от эмоций, переполненная ими, это было прекрасно. Весь оставшийся день меня обуревали эмоции и печаль. Но дела шли на поправку. Нерешительность ушла. Мне стало легче, хотя всю остальную часть недели у меня возникали регрессия и падения.
9 декабря
Доктор Ялом
Сегодня Джинни — просто кипучая. Она применила это слово, чтобы описать то, что она написала, я этим словом не пользовался годами — для нее сегодня оно самое точное. Она была в хорошем расположении духа, оптимистична. Сеанс на прошлой неделе немного изменил ее. Она вошла и сказала, что действительно не хотела встречаться со мной еще несколько дней, поскольку не «готова». Это означало, что она возлагает большие надежды на это занятие, но не знает, как ей войти в нужный формат. Она не была уверена, что сегодня сможет это сделать. Я был вынужден спросить, что «это» значит. На этой неделе я пережил столько событий, что от последней встречи остались лишь отрывочные воспоминания. Однако через минуту-другую сессия полностью восстановилась в моей памяти, и я вспомнил все, что произошло. Она сказала, что «это» четко выражает ее чувства. Упрямо, без всякого воображения я предположил, что «это» главным образом выражает ее чувства ко мне и по моему поводу.
Она сказала, что не была готова потому, что ей надо было подготовить празднование дня рождения Карла втайне от него. На это ушло много сил. Такое объяснение еще больше убедило меня в том, что на определенном уровне она начинает противопоставлять меня Карлу. Она может посвящать себя только ему или мне. Выглядело так, словно у нее был ограниченный ресурс любви и привязанности, и то, что было отдано одному, она забирала от другого. Когда я ей сказал об этом, она заметила, что, вернувшись с занятия на прошлой неделе, передала Карлу мои слова, что она прямо дрожит от чувств. В ответ он усмехнулся и игриво обнял ее. Дело принимало интересный оборот — я не думаю, что применил тогда слово «дрожала» — это не мой термин. Она тоже немного сконфузилась, а затем сменила тему на сексуальную и заговорила о своей неспособности достичь оргазма с Карлом. Затем вдруг остановилась и сказала, что мне неинтересен ее рассказ. Это что-то новенькое. В прошлом она редко, практически никогда так не высказывалась. Мне захотелось похвалить ее за то, что она критикует меня и говорит со мной без обиняков, но в то же время я вынужден был сказать ей, что она не права и что на самом деле я слушал ее с большим вниманием. Фактически я был близок к тому, чтобы спросить ее, что может сделать Карл, чтобы помочь ей достичь оргазма, и что мешает ей сказать ему об этом. В частности, меня интересовало, почему она не может позволить ему промастурбировать ее. Поэтому я сказал и о том и о другом: уверил ее, что она неправильно меня поняла, и дал ей понять — я рад, что она подняла этот вопрос. Позже в ходе сеанса я сказал это более прямо.
7
М. Сешейе, Символическое осознание, Нью-Йорк, «Интернэшнл Пресс», 1951. — Прим. автора.
Конец ознакомительного фрагмента. Полная версия книги есть на сайте ЛитРес.