Страница 24 из 39
Зазвонил телефон. Харрисон извинился, поставил свой бокал на большой стол у дивана, сел на валик и снял трубку:
— Алло. — Он снова выпил, задержал на несколько секунд бокал у губ, потом медленно опустил его. — Расскажу тебе позже, дорогая. Сейчас не могу — я не один.
Марта?
— Да, встреча, о которой я упоминал.
Марта!
— Но, милая моя…
Она говорила быстро, и ее голос вибрировал в мембране.
— Успокойся, дорогая, — уговаривал Харрисон. — Волноваться не о чем.
Снова быстрая речь.
— Но я не могу… Опять то же…
— Хорошо. — Голос Харрисона стал резким. — Это займет около десяти минут. Какой номер? — Он записал что-то в телефонной книжке, вырвал лист, сунул его в карман, положил трубку на рычаг и встал, улыбаясь. — Насколько я понимаю, Квин, вы настаиваете на том, чтобы дойти до самой сути?
— Да, настаиваю.
— Тогда вы должны меня извинить. Вы же знаете нашу сельскую учтивость. Звонила жена моего друга. Они на вечеринке в доме на этой же улице — Кит напился и скандалит. Я единственный, кто может с ним справиться. Отвезу его домой в Нортон, уложу в постель и вернусь минут через тридцать-сорок. Так что если хотите ждать…
— Да, хочу.
Харрисон пожал плечами и быстро вышел.
Вскоре Эллери услышал, как «кадиллак» заурчал и понесся по дороге.
Жена друга… Эллери встал и начал ходить по комнате.
Это была неуклюжая ложь. Харрисон едва ли бы стал спрашивать номер дома на своей же улице. Кроме того, дома на этих прибрежных дорогах вообще не имеют номеров. Наверняка звонила Марта. Харрисон позвонил ей днем в театр, где она готовилась к назначенной на август репетиции в Бриджпорте, и рассказал о предстоящей вечером встрече. Марта испугалась настолько, что рискнула позвонить, зная, что Эллери находится здесь.
— Вэн, я должна поговорить с тобой…
— Расскажу тебе позже, дорогая. Сейчас не могу — я не один.
— Он здесь, да?
— Да, встреча, о которой я упоминал.
— Он намерен все из тебя вытянуть, Вэн! Нам лучше сначала обсудить, что ты ему скажешь. Пойди к другому телефону…
— Но, милая моя…
— Пожалуйста, Вэн! Я напугана до смерти. Ведь я тебя знаю — ты начнешь его дразнить и будешь вести себя так, словно это сцена в пьесе.
— Успокойся, дорогая. Волноваться не о чем.
— Еще как есть о чем! Если он заподозрит правду, если мы будем продолжать… Выйди к телефонной будке и позвони мне.
— Но я не могу…
— Можешь! Придумай какую-нибудь историю. Неприятности у соседей или что-то еще. Только позвони!
— Хорошо. Это займет около десяти минут. Какой номер?
Должно быть, так выглядел их разговор. Десять минут требовалось Харрисону, чтобы приехать в деловой район Дарьена к телефонной будке.
Вот тебе и Кит, устроивший пьяный скандал!
Эллери огляделся вокруг.
Внезапно он осознал, какую поистине невероятную возможность предоставляет ему звонок Марты.
Он один в доме Харрисона и имеет по меньшей мере полчаса.
Наверху находились три спальни. Две из них предназначались для гостей — кровати были застелены, окна заперты, шкафы пусты.
Третья спальня была хозяйской.
Комната актера напомнила Эллери о старом Голливуде. Здесь повсюду ощущалось присутствие великого Вэна Харрисона в его лучшую пору. Одна огромная круглая кровать с атласными покрывалами и монограммой стоила несколько сот долларов. Ковер с длинным черным ворсом был сшит из шкур многочисленных не поддающихся идентификации животных. Потолок был зеркальным. Обитые белой кожей стены украшали фотографии красавиц, являвшихся — судя по дарственным надписям — преданными рабынями актера. Многие из них были обнаженными. Ниши занимали различные статуи. Полку в углублении заполняли фотоальбомы.
Овальное окно шириной в восемь футов выходило на террасу и лужайку; под ним стоял великолепный письменный стол черного дерева. На его полированной поверхности находилась пишущая машинка.
Эллери подошел к столу и сел в стоящее перед ним белое кожаное кресло.
На столе лежало несколько листов бумаги. Он вставил один из них в машинку и напечатал: «Миссис Дерк Лоренс» и адрес Марты.
Буквы получились красными.
Машинка была заряжена черно-красной лентой. На месте рычага ее перемещения Эллери обнаружил обломок, который не смог сдвинуть с места.
Верхняя, черная половина ленты была изношенной и непригодной для печатания.
Эллери скорчил гримасу. Выходит, в использовании Харрисоном красной ленты нет ничего многозначительного. Рычаг перемены цвета заклинило, и Харрисон сломал его, пытаясь передвинуть, а потом не стал ремонтировать. Когда на черной половине ленты не осталось пигмента, актер перевернул ее и начал пользоваться красной.
Да, в маленьких алых буковках не было скрытого смысла, и все же в них имелось то, что Томас Харди[37] назвал бы «иронией судьбы». Жизнь полна таких странных трюков, и оценить их может только поэт.
Но Эллери поэтом не был, и Дерк, как он подозревал, тоже.
Эллери вынул из внутреннего кармана конверт компании Фрёма по кондиционированию воздуха, в который Харрисон вложил первое послание Марте. Он носил конверт с собой, надеясь, что его удастся использовать в поединке с Харрисоном.
Адрес на конверте и слова, которые Эллери только что отпечатал на машинке актера, выглядели абсолютно идентичными.
Он спрятал конверт в карман вместе с отпечатанным листом, потом начал осматривать ящики стола.
В плоском среднем ящике выше его колен Эллери обнаружил револьвер.
Это был старый девятизарядный «харрингтон-и-ричардсон» 22-го калибра с шестидюймовым дулом. Эллери знал, что модель сняли с производства более двенадцати лет назад. Однако оружие хорошо сохранилось, было чистым и смазанным.
Он открыл барабан. Все камеры были заняты смертоносными обитателями — патронами 22-го калибра.
Эллери не ощущал никакой радости. То, что Вэн Харрисон также имеет в распоряжении стреляющую железяку, не внушало оптимизма, хотя едва ли вызывало удивление. Мужчины, занимающиеся любовью с чужими женами, нуждаются в более эффективных средствах защиты, нежели зоркий глаз или бойкий язык. Конечно, есть большая разница между пистолетом 45-го калибра — оружием Дерка — и револьвером 22-го калибра — оружием Харрисона, — но в пределах номера отеля она становится несущественной.
Эллери положил револьвер в ящик, где нашел его.
Два верхних ящика с правой стороны не содержали ничего интересного. Но в дальнем отделении нижнего ящика Эллери обнаружил пачку писем без конвертов, стянутых резинкой.
Почерк казался знакомым. Эллери извлек верхнее письмо и поднес к свету.
Оно было подписано: «Марта».
Эллери начал читать.
«Вторник, час дня.
Мой дорогой! Я знаю, что это неподходящее время для писания писем — тем более в ванной — и думаю, что в моем положении мне вовсе не следует писать. Но очевидно, я никогда не научусь быть настоящей леди — разве только в мелочах.
Каждая женщина хочет быть важной для мужчины сама по себе, а не из-за того, что может сделать для него. Ты заставил меня почувствовать, что я важна для тебя именно так. Думаю, это основная причина того, что я могу повторять тебе снова и снова, как безумно я влюблена в тебя. Никогда не предполагала, что такое может со мной произойти. Иначе…»
Эллери перевернул страницу, но прекратил чтение в середине фразы и быстро пробежал глазами другие письма. Они походили друг на друга — сначала обозначение дня и часа, потом выражения нежности, страсти, обиды и одиночества. Читая, Эллери постоянно видел перед глазами вмятину на шляпе Харрисона и полоску губной помады под его правым ухом. Вновь стянув письма резинкой, он положил их в дальнее отделение и закрыл ящик.
Поднявшись, Эллери поставил кресло на прежнее место, направился в другой конец спальни и распахнул дверцы двух стенных шкафов. В одном не было ничего, кроме мужской одежды — огромного количества сшитых на заказ костюмов и пальто всех фасонов, от сельского до спортивного, и черной пелерины, отделанной красным шелком, на которую Эллери изумленно уставился. Другой шкаф был заполнен женской одеждой.
37
Харди, Томас (1840–1928) — английский писатель и поэт.