Страница 4 из 39
Когда над горами встало зарево, ночные тени рассеялись, Ленг опять подошел к окну. При свете лица были спокойнее. Мысленно он представил, как сдирает со стен портреты, заталкивает в печь. Чиркает спичкой, второй, подносит пламя к промасленным холстам и глядит, как они вспыхивают разноцветными огнями. Нет, он не сделает этого. Историю нельзя вычеркнуть, какая бы она ни была. Она повсюду — она в полях, которые освоены усилиями сотен поколений, которые сменялись здесь одно за другим. Она в легендах, в преданиях. История учит. Она напоминает о том, что было, и поэтому ее ужасы поучительны.
Плеснув водою в лицо, яростно вытирается Ленг полотенцем и, обновленный, идет на реку встречать Стешу.
ЖЕЛЕЗНЫЙ СОЛДАТ
В Ялту ехали мы втроем: Валентин Корзин, я и водитель «Волги» Виктор Казанский. «Волга», надо оговориться сразу, не была Витькиной собственностью — принадлежала его отцу, Якову Аполлинариевичу, директору угольного треста. Но инициатива поездки, мысль прокатиться на побережье, это — ничего тут не прибавишь и не отбавишь — Витькино. У него был запас энергии, сэкономленной за годы обучения в институте. Сэкономил он, предпочитая футбол корпению над учебниками в библиотеке. И еще за счет нашей к нему дружеской доброты. Что стоило нам, здоровенным парням, заканчивая свои контрольные и курсовые работы, закончить с ходу и Витькины? Сражениями на стадионах Виктор, в конце концов, отстаивал честь института, нашу с Валентином Корзиным честь… Зато после экзамена, когда мы с Валентином ошалело глядели на свои дипломы с отличием и пятерки во вкладышах, жизнерадостный Витька, отмахнувшись от вкладыша вообще и довольствуясь обычным дипломом, сказал:
— Все! Едем отдыхать в Ялту!
Мы не сопротивлялись. Мы не имели сил. В Ялту так в Ялту… Нас не интересовало, как удалось Витьке увести «Волгу» у своего высокопоставленного папаши. В конце концов, каждый имеет право выражать благодарность друзьям по-своему. В Ялту! Расслабленно откинулись мы на сиденьях машины.
Только в пути начали приходить в себя. Золотая осень лесопосадок — ехали мы из Донецка, — утренние туманы, дорога, дорога — все это вливало в нас новые силы. Даже Витькин транзистор, прогудевший нам уши в студенческой комнате, перестал нас мучить и раздражать. Позывные «Речка движется и не движется…» приобрели вдруг мелодию и лиризм. Мы слушали Пьеху и Магомаева, соглашались с Витькой, когда он, влюбленный в музыку, хвалил транзистор:
— Глобальная штука!
В этом состоянии беззаботности, удивительном после пяти лет учебы, и застала нас весть о посадке космической станции на Венеру. Пришла она из того же транзистора. Теперь мы не отрывались от него ни на минуту. Останавливали машину, чтобы еще раз прослушать сообщение из Москвы и вдоволь наговориться.
Опять трогались и опять говорили. О том, что человек прощупал поверхность Марса, держит на ладонях Венеру. Перешли к предположениям, как выглядела эта посадка со стороны. Выглядела, конечно, здорово! Заговорили о «летающих тарелках», о межпланетном корабле, взорвавшемся над тайгой… В машине сидели не специалисты-строители — мальчишки, давшие крылья своей фантазии.
Незаметно подъехали к Симферополю. В кемпинге нам выделили палатку.
— Вас трое, четвертый там уже есть, — сказала администратор, выписывая квитанцию.
— Кто такой? — спросил Виктор.
— Бухгалтер. Ходит пешком по Крыму. Старик.
— Пустынник? — многозначительно хмыкнул Виктор.
— Посмотрите, — ответила администратор.
Старик оказался маленьким и тщедушным. Он лежал на кровати и занимал ровно половину ее длины. Странный старик: ходить в наше время пешком и глядеть на природу — занятие в высшей степени непрактичное.
Удивительным оказался у него голос — трубный, зычный, будто весь клубок сухожилий и нервов напрягался в старике и звучал одновременно.
— Добро пожаловать, молодые люди! — приветствовал он нас, едва мы перешагнули порог палатки. — А я думаю, кого пошлет мне сегодня случай?
— Нас, — коротко ответил Виктор. — Троих.
— Славно! — ответил старик.
Славного, признаться, мы ничего не видели: четыре кровати, тусклое, будто слюдяное, окошечко — комфорт не ахти какой, но старик еще раз повторил:
— Ей-богу, славно!
Пожалуй, мы больше прислушивались к его голосу, чем присматривались к нему. Как личность мы готовы были старика игнорировать. У нас была своя община, своя тема для разговора, настроенная в определенном звучании. «Славно!», произнесенное стариком трубным голосом, не отвечало нашему настроению. Мы не хотели отвлекаться от того, что сидело в нас и что мы считали своим.
— Места дальше пойдут красивые… — одобрил старик, видимо, свою мысль, ни к кому, кажется, не обращаясь. — Великолепнейшие места!
— Вам радио не помешает? — с редкой бестактностью перебил его Виктор и включил транзистор.
Старик ничего не ответил. Мы с Валентином уже легли, Виктор возился с замком чемодана и продолжал дневной разговор.
— Возьмите обыкновенное колесо! — воскликнул он. — Ничего похожего на колесо в земной природе не существует. Принцип передвижения у нас совершенно другой: рычаг — будь то крыло птицы или нога человека. Колесо совмещает в себе вращательное движение с поступательным и с бесконечностью. Оно и есть бесконечность — символ вселенной. Оно появилось на Земле как явление инородное, принесенное к нам из космоса!
Витька занимался бессовестной эксплуатацией чужих мыслей: о колесе он вычитал из журнала.
— На Земле должны были появиться не колесные экипажи, продолжал он, — а стопоходы. Это отодвинуло бы развитие техники на тысячелетия. Кто-то добрый и щедрый подарил нам колесо, предопределив нашу техническую цивилизацию.
— Почему не предположить, что колесо изобрел все-таки человек? — спросил Валентин.
— Отрицаешь контакты разума во вселенной? — ответил Виктор вопросом.
Валентин пожал плечами.
— Отрицаешь сегодняшний факт, что мы явились визитерами на Венеру? — продолжал Виктор.
Тут была определенная логика, Валентин это чувствовал.
— Хорош гусь! — обвинил Виктор товарища. — Присваиваешь себе то, в чем отказываешь другим. Становишься на точку зрения гомоцентризма: человек — венец творения. Точка-то восемнадцатого столетия!..
Это было слишком. Валентин выключил транзистор и сказал:
— Давайте спать. Человеку, — кивнул на бухгалтера, — нужен отдых.
Но бухгалтер поднялся на кровати:
— Юноша прав! — поддержал он Виктора. — О контактах и я могу рассказать. Могу, молодые люди, если захотите послушать.
Его голос заполнил палатку зычным отзвуком меди. Мы повернули головы в его сторону.
— Абсолютно прав! — повторил бухгалтер, кивая одобрительно Витьке.
Меньше всего мы ожидали, что старик заговорит на эту тему. Но он заговорил, сразу овладев нашим вниманием.
— Хотим ли мы слушать? — подхватил Виктор, великодушно приняв союз, предложенный ему бухгалтером. — Хоть до утра!
— Я знаю, что на Венере опустилась наша исследовательская станция. — Старик приоткрыл рюкзак, показал нам «Спидолу». А вот как это произошло на Земле, я видел собственными глазами. Не подумайте, что совру, — продолжал он, усаживаясь перед нами удобнее. — Из детского возраста, извините, вышел.
На этого человека стоило посмотреть. Если даже он шарлатан, фокусник, все равно стоило, потому что рассказ его должен быть необычным. И мы глядели — трое на одного. Поймите наш скепсис и недоверие, помноженное на нигилизм молодости. Поймите современность и образованность перед колхозным бухгалтером, нашу наэлектризованность, наконец. Но старик не отвел взгляда, его темное морщинистое лицо не дрогнуло ни одним мускулом. Он смотрел на нас, как на сыновей, он был доброжелательным человеком и хотел, чтобы его выслушали. Обстановка не располагала к мистификации. В такой день нельзя было лгать. И если в первой реплике Виктора о том, что мы готовы слушать хоть до утра, еще чувствовался смешок, то сейчас, когда старик выдержал наши взгляды и наш скептицизм, а он их выдержал, Виктор сказал уже без тени насмешки: