Страница 2 из 39
— Посмотрите внимательнее.
— Делать тебе нечего, вот что. — Старуха не одобряет работы Ленга: шуточки. Удивляется: как это люди шутя зарабатывают деньги?
— Вглядитесь, — говорит Ленг, — вон туда, выше леса.
— И што? — недоумевает Ивановна.
— Не видите?..
— Булгачишь старую понапрасну… — Уходит кормить цыплят.
На полотно она не взглянула.
Ленг присаживается к холсту, берет кисть.
Что надо сделать? Оживить портрет. Человека, лицо которого в скалах. Девять лиц, которые в скалах…
Ленг растирает краски, но мысль его о другом. Что за люди? Как появились отображения их на камне? Гдето художник читал, что все на Земле, существующее и бывшее, оставляет след. Электронный отпечаток как на экране. Может, это фантастика? Может, и не фантастика. Отображение падает на сетчатку глаза, остается в мозгу. Может, и в природе при каких-то условиях отражение остается на скалах, на ледниках. Бывают миражи, бывают отражения на облаках и туманах. Вдруг это каким-то образом закрепляется?
Приготовив кисти, краски, Ленг склоняется над портретом. Заставить рассказать о себе, руки художника подрагивают от нетерпения. Заставлю!.. Ленгу знакомо это состояние решимости, уверенности в себе. Знаком холодок в груди, когда ставишь задачу и хочешь и способен решить ее.
Он работает до темноты. И на следующий день он уже за работой в пять часов.
Встает, ходит по комнате, не отрывая глаз от портрета. Бормочет вполголоса:
— О чем ты кричишь? Что видишь?
Опять берется за кисть.
— Грозен ты, — иногда скажет портрету. — А ну, больше блеска в глазах!..
— Завтракать, — зовет Ивановна.
— Потом.
— Заморисся! — Ивановна жалеет его.
— Потом!
Приезжает Стеша. Ленг не замечает ее приезда.
Не замечает, как она входит в комнату, не поднимает глаз от работы.
— Кто это? — спрашивает она, останавливаясь у него за спиной.
— Стеша… — Ему кажется, что вот сейчас, сейчас он схватит главное выражение в лице, во взгляде. Кисть мечется по полотну.
— Кто? — спрашивает вторично Стеша.
Ленг пишет не отрываясь.
— Какой ужас!.. — говорит Стеша.
На холсте лицо полководца. Свирепое, искаженное в крике, может, в час поражения, может, в предсмертный миг. Оно пышет гневом и страхом. Полководец кричит. Его взгляд зовет, понукает, проклинает. И это страшно. Стеша уже не спрашивает. Стоит молча.
Подошла Ивановна. Заглянула Лепгу через плечо. Отшатнулась:
— Бусурман…
Перекрестилась.
А Ленг смеется. На него нашла озорная минута. Он видит свою удачу, он в порыве, на гребне. Стеша, Ивановна пусть поломают головы! И это рядом!
— Подойди к окну, — говорит он Стеше.
— Не пойду. Откуда этот ужас?
Ленг перестает смеяться. Ивановна, Стеша не видят? Ленг смотрит на полотно: действительно ужас.
— Пошли завтракать, — говорит Стеше.
Потом они сидят над рекой. Говорить Стеше об увиденном или не говорить, думает Ленг. Может, это только он видит? Может, там ничего нет?
Не сказал бы, наверно, если бы Стеша не потребовала сама:
— То, что вы написали, придумано?
Ленг все еще не решается рассказать ей.
— В жизни нет такого лица! — говорит Стеша.
— А если было?..
— Как было? — не понимает Стеша.
— В прошлом. Во время кавказских войн.
— О чем вы?
— Смотри сюда!
Ленг показывает на скалы. Солнце садится. Неровности гор наводят, сгущают тени. Сумерки ползут из ущелий, лес уже полон ими. Скалы ясны, но и к ним подбирается сумрак, серое делает темным, желтое красным.
— Сюда! — говорит Ленг. — Видишь раскрытый рот, глаза. Ну, пока солнце! Нос, подбородок…
У Стеши бледнеет лицо:
— Это он!
Женщина охватывает руками плечи, будто в ознобе:
— Не дай бог видеть!..
Солнце скрылось, темнеет. Только глаза на лице в скалах еще секунду смотрят — понукают и проклинают.
Ленг и Стеша встают, молча идут по улице. Сумерки стелются им под ноги.
Проходят улицу всю. Останавливаются у клуба. Школы в поселке нет, почты нет, клуб есть. Старый, открывается редко, когда привозят кино, а привозят его в год два раза.
Здесь, на ступеньки клуба, Стеша и Ленг садятся.
— Как он появился на скалах? — спрашивает Стеша.
Ленг рассказывает ей об электронной теории отражения, о миражах.
— Может, и здесь так же. Что-то происходило на берегах реки, отразилось в воде. Отражение упало на скалы солнечным бликом, запечатлелось. Миг, какая-нибудь секунда. Историческая секунда — Кавказ дышит историей. А потом, Стеша, — признается Ленг, — тут не одно лицо. Я насчитал девять.
— Девять?..
Стеша родилась здесь и выросла. Горы для нее, для жителей поселка все равно, что море для рыбака, степи для земледельца. В горы ходят за сеном, за грушами. Пасут скот. Ничего необычного там нет. И лиц никаких нет. Она так и говорит Ленгу.
— Есть же! — восклицает задетый художник.
— Есть… — Стеша ведь сама видела. — Наверно, мы не обращаем на них внимания, — говорит она. Привыкли, не вглядываемся… Если бы вы не показали, для меня там ничего бы и не было. А теперь я буду бояться. И портрета боюсь.
Звезды уже теплились на небе, и одна, яркая, висела над противоположной стороной долины, над скалами. Ночь затушевала морщины, складки, ничего на камне не было видно, и Стеша, и Ленг глядели на звезду. Она казалась близкой, ласковой. Хотелось смотреть на нее и молчать.
Молчали долго и не тягостно для обоих. Каждый думал о своем, заветном, что не выскажешь вдруг, а может, и вовсе не надо высказывать.
Пролетела ночная птица, за рекой ухал филин. В поселке не было огней — не было электричества. Только звезды ясными живыми глазами глядели на горы вниз.
И только эта, большая, улыбалась Ленгу и Стеше.
— Что вы теперь будете делать? — спросила Стеша. — Напишу портреты. Заставлю их рассказать о себе. — Как?
— Проникну в душу существовавших когда-то людей. — Зачем?
— Понять, узнать.
— Разве мы знаем мало?..
Ленг не ответил. Ночь действовала на него успокаивающе. Не хотелось ничего доказывать, спорить. Впереди ждала работа, и Ленг знал, что будет работать.
Заговорила Стеша:
— Не понимаю я современной жизни. Все заняты, все спешат, выдумывают разные сложности, ужасы. Бомб навыдумывали — каются, испугались: я читала про майора, который бросил первую бомбу, сошел с ума… Другие гонятся за степенями, премиями — за чистоганом.
Замолкла в раздумье. Ленг тоже думал над сказанным. Мог бы добавить, что в сутолоке люди редко находят друг друга, редко говорят от души и понимают друг друга.
Стеша заговорила опять:
— Что же делать нам, незаметным людям, как жить. И где она, жизнь, обыкновенное счастье? Не машинное как понимают многие, проносящееся на механически скоростях, человеческое: любовь, например, нежность. В романах, может быть, в песнях? Не верю я песням
Ленг слушал, примеривал сказанное к себе. Под пятьдесят ему, а нет у него ни семьи, ни дома — бродяжья ЖИЗНЬ.
Женщина перестала говорить, всхлипнула. Секунду стояла тишина, густая и плотная, тишина ночи. Ленг тронул Стешу за плечи, приблизил свое лицо к ее лицу.
— Ничего не поделаешь, — сказал. — Такая она есть жизнь, немножечко сумасбродная.
Понял, что не убедил Стешу, и замолчал.
У Ивановны обострилась болезнь — астма, и Стеша увезла ее в больницу, — Ты уж тут как-нибудь, — наказывала старуха Ленгу — Соседка тебе сготозя, Никитишна, с голоду не помрешь. Дом соблюдай. Замок вешай, когда уходишь.
Стеша сказала:
— До следующей субботы.
Ленг проводил взглядом машину, пошел по берегу.
Все девять лиц были срисованы им в блокнот. Но этого мало. Ленг изучал каждую морщинку на камне, старался представить, какие эти люди были живыми, что чувствовали, что видели. Например, воин со строгим лицом или одноглазый с искаженным ртом, от боли, от гнева. Переходя с места на место, приглядываясь, художник старался понять, что происходило в долине, и одновременно настроить себя на работу.