Тихий уголок

– Не кричи, – сказала девушка, когда он отвернул от неё голову. Она взяла его подбородок в ладонь и удержала в неподвижности его руку. – Гарри, я просто не хочу всего этого портить. Я не хочу, чтобы с нами случилось что-то плохое, потому что один из нас, знаешь ли, хватается за другого.

– Хватается? Чёрт возьми, я тебя касаюсь сквозь твои проклятые плащ и платье – и что ты там ещё носишь, и, оказывается, я за тебя хватаюсь – о, Господи!

– Иногда я за нас боюсь, – сказала девушка. – Действительно боюсь, Гарри.

Парень вырвал подбородок из её руки.

– Чёрт возьми! – воскликнул он. – Чёрт побери!

– Аминь, – сказал Майкл.

– Гарри, Гарри, – позвала девушка. – Обернись и взгляни на меня.

– Не вздумай, Гарри, – предупредил Майкл.

Но парень уже обернулся, и девушка вытянулась, чтобы целовать его в лоб, бормоча: «Гарри, Гарри, Гарри». Она притянула его голову к своей маленькой груди и задержала её там, похлопывая его по щеке и закручивая его волосы вокруг своих пальцев.

– Мой Гарри, – шептала она, – мой бедный нетерпеливый Гарри…

– Не обращайся со мной, как с ребёнком, Норма, – голос парня звучал слегка приглушенно. – Не делай из меня ребёнка. Вы всегда так. И мне это не нравится.

Девушка рассмеялась.

– Это превращает тебя в ребёнка? – она ещё теснее прижала к себе его голову.

– Да, – сказал парень. Но Майкл и Лора его еле-еле услышали. Он оказался склонён вперёд под весьма неудобным углом, и голова его покоилась на груди девушки – при этом он всё пытался передвинуть ноги и занять более удобное положение. Он сказал что-то ещё, и девушка наклонилась, чтобы расслышать.

– Что ты сказал, Гарри?

– Я люблю тебя.

Она отпустила его голову, но он не распрямился.

– Знаю. Я знаю, что ты меня любишь.

– Ну, так я тебе снова скажу, – громко произнес парень. – Я люблю тебя, Норма.

– А я – тебя, – она подняла его голову и поцеловала его в губы, медленно провела рукой по его щекам и сказала:

– Идём, Гарри. Мы выпьем где-нибудь кофе или что-то ещё и явимся к моей матушке. Думаешь, ты с ней справишься?

– Только подай мне её, – сказал парень. Спрыгнув со стены, он приземлился на корточки, повернулся, протянул руку девушке и сказал:

– Прыгай. Я тебя поймаю.

– А ты уверен? – девушка поманила его поближе к стене. – Ты меня не уронишь?

– Нет, не уроню, – пообещал парень. – У меня мускулы что надо. Давай, дорогая. Все в порядке.

– Хорошо, – сказала девушка. Она осторожно соскользнула со стены, парень поймал её и аккуратно поставил наземь, поцеловав её в уголок губ и обхватив рукой. Когда они зашагали обратно к теплице, Майкл и Лора услышали, как парень говорит:

– Славная погода, милая.

– Чудесная, – отозвалась девушка. – Надо бы нам как-нибудь повторить.

Когда они исчезли, Майкл вздохнул и сказал:

– Попался. Какое меткое оружие эта сексуальная морковка, если она в умелых руках. Бедный идиот.

– Думаю, она его любит, – заметила Лора. – Она ни разу не отвела от него глаз.

– Ну конечно. Когда кошка подкрадывается к славной жирной птичке, она не интересуется ничем другим. Для неё главное – глаза. «Гарри, взгляни на меня, взгляни на меня». Гипноз в сочетании с мягким удушением. Когда она потянула его к своей груди, он все ещё боролся, а когда высвободился, его уже не было. Его побили. Конечно, она его любит, но у них две разных идеи любви. Он хочет танцевать с ней на террасе при полной луне под оркестр из тридцати шести инструментов. Он хочет, напевая, идти с ней через бурю, словно Джон Келли. А она знает об оркестре из тридцати шести инструментов, что музыкантов надо покормить, и тогда ничего не останется детям.

Люди в городе спешили на работу. Почти в одно и то же время они выплеснулись из домов на пустые улицы, садясь в машины, ожидая автобусов, спускаясь, в метро, маршируя по серым тротуарам. Немного пройдёт, и улицы, минуту назад пустые, а теперь кишащие народом, снова опустеют, когда город впитает их, словно промокашка. В свое время он вернет обратно некоторых из них, большинство их, при условии, что время это будет основательно выкручено, выжато и разорвано между Теперь и Потом.

– Когда-то и я вот так сидела с мужчиной, – сказала Лора. Майкл не отозвался, и она продолжала. – Я обвила его руками, как она сегодня, и держала его, совсем, как она. Не совсем по той же причине, но я держала его, совсем как она и говорила те же слова. Скажи мне что-нибудь побыстрее, Майкл, потому что я это забыла, а говорю, как будто вспоминаю.

– Ты мне этого никогда не говорила, – отозвался Майкл. – И я не знаю, что сказать. Он сюда когда-нибудь приходил?

Лора рассмеялась.

– Боже мой, нет. Это было так давно, когда мы сидели рядышком, – она снова остановилась, ожидая его реакции. – Скажи что-нибудь, Майкл.

– Что я могу сказать? – теперь он рассердился. – Перестань превращать меня в своё эхо. Расскажи об этом, если хочешь. У тебя был возлюбленный? Отлично, так?

– Возлюбленный, – сказала Лора. – Так я его называла. Это – прекрасное слово. Я тогда училась в колледже. Бывало, я сидела на своём месте, закрывала глаза и говорила себе: «У неё есть возлюбленный, у Лоры есть возлюбленный». Я посматривала на девушек в весенних платьицах, сидевших рядом, они слушали все, что им полагалось слушать, немного приоткрыв рты, а я им всем мысленно говорила: «Когда это занятие кончится, некоторые из вас пойдут домой, некоторые – на другое занятие, а некоторые – в другие места. А вот я выйду из этой комнаты и отправлюсь на свидание с моим возлюбленным. У вас у всех есть кавалеры, поклонники или женихи, а у меня -возлюбленный. Это – большая разница».

– Вероятно, все они думали то же самое, – сказал Майкл. – И говорили, как учитель.

– Теперь-то я знаю, что у них у всех были возлюбленные, как бы они об этом ни думали. Тот был у меня первым. Мы с ним сидели как-то вечером под деревом, и вдруг он часто задышал, напустил на себя виноватый вид и сказал, что он для меня недостаточно хорош. А я обвила его руками – нет, схватила за шею, да, в самом деле – и притянула его лицо к своей недоразвитой груди. И как завела: «У, ну, я тебя люблю, не беспокойся, я тебя люблю…». Возможно, ты и прав насчет этой девушки, Майкл, потому что я схватила его, как если бы лгала в ожидании возможности вцепиться в него и удержать подобным образом. Мне это было очень приятно. Кажется, он даже немного вскрикнул.

На улице внизу мать закричала на ребёнка в бессловесном гневе и любви.

– А что случилось потом?

– А потом он ушёл. Это очень недолго продолжалось. Но тогда казалось, что долго, и до сих пор так кажется, когда я об этом вспоминаю. А больше всего времени уходило на то, чтобы перестать повторять: «У Лоры был возлюбленный», чуть выпадало несколько свободных минут, – она слегка сдвинулась вдоль стены, нематериальная и зыбкая, словно поэзия, и не более постоянная. Машины, завывая, толкались и теснились на улицах города. – Это довольно забавно. До той весны и много спустя я нередко гордилась, что я такая чувствительная и понимающая куда больше, чем основная масса людей. Я отмечала для себя потерянных и безъязыких и частенько думала, что я их понимаю. Я знаю, что такое -причинить зло из жалости, только потому что догадываешься, что кого-то не любят. Меня, возможно, и саму не любят, но, парень, я умею сочувствовать. Иногда я даже писала об этом.

Майкл не ощутил ни как будто ему сдавило несуществующее горло, ни будто слащавая жалость пробегает по несуществующему телу, но ничего, кроме Лориных слов, он не слышал.

– Но на то недолгое время, – продолжала она, – я начисто забыла об этой эмоциональной подпитке. Я стала самоуверенной. Меня любили. Я была одной из тех, кто имеет, а одна из особенностей имеющих – это то, что они не тратят времени на сочувствие. Я насыщалась тем, что меня любят, пока это у меня из ушей не полезло, а когда все прошло, даже не сразу поняла, потому что жила старыми запасами. Доказывая… – она вдруг остановилась, и Майклу показалось, будто её крайне заинтересовали дешёвые надгробия внизу, под холмом, такие похожие, так тесно поставленные, что на них можно было бы положить линейку – и до самых железных ворот.