Тихий уголок

Теперь она изображала то себя, то Линду, превращалась то в одного, то в другого персонажа, из женщины в ребёнка и снова в женщину с той же лёгкостью, с которой переключается сигнал светофора.

– Сказку? Хорошо. Но скажи мне ради Бога, что именно за сказку? А она говорит: «О красной курочке». Слава Богу, хотя бы эту я знаю. Я – единственная женщина в мире, которая не знает «Спящей красавицы», но «Красную курочку» я знаю как свои пять пальцев. И вот начинаю я ей рассказывать о красной курочке, как живет она среди животных на ферме и приходит ей в голову, что она должна испечь хлеб. Вы-то знаете, что это за сказка?

– Да, – ответил мистер Ребек. – Я не умею её хорошо рассказывать, но я её помню.

– Ну, так дальше. Рассказываю я сказку, и вдруг Линдочка как вскочит и как вытаращит на меня глазёнки – словно она никому больше не может верить и говорит: «Это – не сказка о красной курочке». Нет, она прелестная девочка и всё такое, но я-то эту сказку знаю, и я говорю: «Конечно, это сказка о красной курочке. Разве я могу тебя обманывать, Линдочка?» А она отвечает: «Нет, это не „Красная курочка”». Ну, думаю, гевальт, ещё минута – и она плакать начнёт, что же мне делать? И говорю: «Хорошо, может быть, существует две сказки о красной курочке? И ты мне расскажи ту, которую знаешь». И вот она, слава Богу, не плачет, а начинает рассказывать мне какую-то длинную сказку о красной курочке, где у неё такое задание: она должна каждый день откладывать яйцо или ей отрубят голову, а яйца станут покупать в фирменном магазине. И она рассказывает мне эту сказку до конца. А я ничего такого никогда не слышала. И вот я сижу, раскрыв рот, – она распростёрла руки и беспомощно посмотрела на мистера Ребека. – Ребек, скажите мне, может быть, действительно существуют две сказки о красной курочке, или Линдочка просто всё это сочинила? Я не знаю. Я там всё сидела…

Мистер Ребек уже вовсю смеялся. Он начал смеяться ещё посреди рассказа – и до конца, и до сих пор не появилось признаков того, что он вот-вот остановится. Он смеялся тихо и радостно, как человек, вспомнивший забавный случай, который произошел довольно давно.

– Я знаю только сказку, которую и вы знаете, – сказал он, перестав наконец смеяться. -Думаю, Линда просто перепутала её с какой-нибудь другой сказкой.

Миссис Клэппер с сомнением покачала головой.

– Она мне её так рассказывала, как если бы знала наизусть. Она тараторила без остановок и – бум! – уснула, – миссис Клэппер снова покачала головой и принялась смеяться. – Ай, вот так Линдочка, приеду я с ней в следующий раз посидеть. Она скажет: «Расскажи сказку». Я скажу: «Хорошо, но сперва реши: по-моему или по-твоему».

Когда она перестала смеяться, а перестала она не сразу, подождав, пока смех иссякнет, а затем настало молчание, после чего послышался новый взрыв смеха одного из них, и другой к нему немедленно присоединился, но когда смех наконец прекратился, они робко посмотрели друг на друга и ничего друг другу не сказали. Мистер Ребек вспомнил было о чем-то и разок глухо хихикнул, но миссис Клэппер снова подхватывать не стала. Он отвел взгляд и перестал смеяться, когда снова посмотрел на неё. Им все ещё было нечего друг другу сказать. Миссис Клэппер снова расправила ллатье нервным торопливым движением.

– Ребек, – начала она. – Я тут думала…

– Почему вы все время носите перчатки? – перебил её мистер Ребек. – Я никогда этого не понимал. Как вы можете носить перчатки в такую погоду?

– Я иногда грызу ногти, – миссис Клэппер крепко держала руки на коленях. – С тех пор, как умер Моррис, я стала ловить себя на том, что грызу ногти. Прямо как маленькая. Не знаю, почему.

– Меня это удивило, – сказал мистер Ребек. Миссис Клэппер оглядела свои руки, быстро и поверхностно вздохнула.

– Ребек, так вот, о плаще…

– Мы опять к этому вернулись?-печально спросил мистер Ребек. – А мне послышалось, вы сказали, что мы поговорим об этом позже.

– Значит, я преизрядная лгунья. Ребек, я вас прошу, возьмите плащ. Окажите мне любезность, возьмите плащ, почему из этого надо делать такую проблему?

– Я её не делаю, – ответил он. – Это вы, Гертруда. Давайте обо всем этом забудем. Может быть, вы как-нибудь принесёте мне домашнего печенья? Я люблю печенье, и я его много лет не пробовал. Это было бы очень любезно с вашей стороны.

Он говорил непринужденно, надеясь, что она снова засмеется, но потерпел неудачу. Так он и знал. Он боялся, что однажды что-то такое случится, но избегал думать, что он сделает, когда этот день придет. Предчувствуя, догадываясь, что что-то очень хорошее вот-вот уйдет из его жизни и, вероятно, настанет худшее, он проклинал себя, что не подготовился, что он никогда ни к чему не готов. Он предвидел любую подобную перемену в своей судьбе и всегда их игнорировал и называл это невинностью.

– Я проснулась ночью, – тихо сказала миссис Клэппер, -выглянула в окно. Вижу – дождь. И я думаю: «Ребек сидит там, на кладбище, и дождь льет прямо на него. Что же он – бродяга, вор, что он должен бегать под дождем, и даже без плаща?» Я больше глаз сомкнуть не могла, так я беспокоилась.

– Я бы хотел, чтобы вы больше не беспокоились, – сказал мистер Ребек. – Не надо обо мне беспокоиться. Я-то не беспокоюсь.

– Правильно, вы не беспокоитесь. А я – да, простите меня, старую бабу. Так я и говорю себе: «А в чём дело? Разве ты не можешь ему что-нибудь принести, чтобы он не простыл? Или ты обанкротилась? Или ты жжёшь мебель, чтобы приготовить обед? Клэппер, да у тебя же полон дом дождевых плащей, отнеси какой-нибудь ему и перестань вертеться по ночам». Тогда я осмотрела кладовку, выбрала симпатичный плащ и думаю: «Этот на вид вполне приличен, Морис не возражал бы, если бы я его отдала Ребеку, он чистый…», – внезапно она остановилась, прежде чем мистер Ребек заговорил.

– О, – произнёс он достаточно кротко. – Так это – плащ вашего Морриса?

– Конечно. Что-то неладно? – миссис Клэппер словно засмущалась. – Мой бы вам не подошел, а Моррисов- в самый раз. Ну, может быть, немного велик. Он выглядит прямо как новенький, примерьте его, взгляните, как он хорошо смотрится, – она снова взяла плащ. – Примерьте.

– Он мне не нужен, – сказал мистер Ребек и отбросил плащ, отнюдь не с силой, даже вполне деликатно.

– В чем дело? Что такое? Есть что-то дурное в том, чтобы носить плащ Морриса? Скажите мне, Ребек, – Моррис его немного поносил, так он для вас уже никуда не годится?

– Я не собираюсь носить одежду вашего мужа, – сказал мистер Ребек. – Я ничью одежду не собираюсь носить, кроме своей собственной, и, в первую очередь – одежду Морриса – ни его плащ, ни шляпу, ни штаны, ни башмаки, – он говорил все быстрее и все заметнее сердился по мере того, как продолжал. – И пока мы обсуждаем эту тему, мне уже начинают надоедать упоминания о вашем муже.

– Понятно, – сказала миссис Клэппер. По её ровному тону мало-мальски спокойный человек ещё мог бы заметить, что надвигается буря. По всей вероятности, мистер Ребек, который был спокойным человеком, это заметил и с удовольствием проигнорировал.

– Когда вы увидели меня в первый раз, – сказал он, -вы меня приняли за призрак вашего мужа. И с тех пор я не раз и не два хотел, чтобы это было так. Мы большую часть времени проводим, говоря о Моррисе, мы посещаем его мавзолей, где для него приготовлено всё за исключением горячего блюда на случай, если он проголодается. Мы рассуждаем, а что бы случилось, если бы он не умер. Вы говорите мне, какой он был замечательный, как здорово я на него похож. И вот теперь вы мне приносите его одежду, чтобы я её носил.

– Его плащ, – сказала миссис Клэппер. Её голос был натянутым и гудящим, как провод. – Один только плащ.

– Это неважно. Я не хочу на него походить даже немного. И не хочу, чтобы вы меня когда-либо снова за него приняли, хотя бы на секунду. Меня не волнует, какой он был замечательный. В сущности, я уповаю на Бога, что он был не таким великим человеком, за какого вы его принимали. Он наверняка был бесчеловечен и невыносим.