На перепутье

Вот у нас тут горы. Одна скважина глубиной сто метров, другая — триста, а на картах, по отношению к уровню моря, наше месторождение оказывается очень пологозалегающим. Как на блюдечке! — Евдокимов сложил пальцы так, как держат блюдце старушки, и хитро сощурился. — Вот этот репер. Он на триста двенадцать метров выше уровня моря, а вершина вон той горы имеет отметку 556. — Он указал на гору. — Следовательно, она возвышается над нами на двести сорок четыре метра. Ясно?

Мы задрали головы вверх.

— Эта система высотных отметок и помогает нам определить взаимоположение предметов на поверхности и в глубине между собой. Все взаимосвязано, — продолжал Евдокимов. — Все технические проекты и планы всех крупных сооружений составляются во всем мире в абсолютных отметках, то есть в метрах по отношению к уровню моря.

— Правильно! — всполошился Гошка. — Основания под плотины гидростанций тоже рассчитываются в таких отметках, а не в метрах по отношению к тому или другому берегу. Я знаю… Да!

Я даже вспотел от досады. Как это я раньше Гошки не вспомнил?! Ведь я на днях читал ему вслух газетную заметку о закладке основания Красноярской ГЭС.

— Коль так, — деловым тоном скомандовал Евдокимов, — тогда к делу!

Гошкину бодрость как языком слизало, и он, как и я, растерянно затоптался, не зная, что делать. Дядя Егор невозмутимо продолжал курить.

— Что встали? — сощурился Евдокимов. — Не знаете, что делать… Мда… Чему вас только в школе учили…

Этот намек, конечно, был в мой адрес, и хорошее настроение мое разом куда-то испарилось. Обычный евдокимовский прищур сразу показался ехидным и едким.

— Вот… — Евдокимов открыл крышку ящика и вынул оттуда прибор, похожий на маленькую подзорную трубу. — Это нивелир. Прибор для высотных привязок на местности. Суть его в том, что он строго параллельно по отношению к земле устанавливается на штативе между измеряемыми точками. Если мы вот эту размеченную цифрами рейку ставим на репер и другую рейку, в пределах видимости, в нужном нам направлении… — он махнул рукой в сторону реки и опять взглянул в наши напряженные лица. — Тогда мы устанавливаем нивелир между рейками и по разности цифр на них точно высчитываем, на сколько одна рейка стоит выше или ниже по отношению к другой. Прибор-то ведь у нас установлен строго параллельно…

— Понятно, — сказал Гошка.

Евдокимов мотнул головой. Он не любил, когда его перебивали.

— Первое измерение мы записываем, снимаем рейку с репера и переносим еще дальше, в то время как вторая рейка остается на месте. Переносим нивелир и снова ставим его между рейками и опять отсчитываем разницу высот…

— Ясно! — закричал Гошка. — А потом вторую рейку переносим еще дальше и опять переставляем нивелир! И так далее до створа! Ясно!

— Так, — согласился Евдокимов. — Это называется прогнать нивелирный ход до объекта привязки. А потом обратно. Для контроля.

— Тогда чего тянуть… Давайте начинать! — заторопился Гошка, и я, подстегнутый его энергией, тоже заспешил к телеге.

Во мне проснулось какое-то смутное, но острое желание посмотреть на деле, как это получается, самому сделать эту привязку, пусть хоть и под руководством Евдокимова. Наверное, такое же чувство испытывает портной, садясь за шитье первого костюма, слесарь — начиная сборку первого станка. Сделать самому! Впервые сделать настоящее, нужное, осязаемое, не для учебы, а для дела… Ведь я для дела еще никогда и ничего не делал.

Очевидно, я слишком заторопился, так как Евдокимов даже удивленно оглянулся на меня. Сам не знаю почему, но под его взглядом я поспешил придать лицу равнодушное выражение и сразу сменил резвую рысь на валкую, ленивую походку. Почему? Не знаю. Честное слово!

Но огонек вспыхнувшего было интереса не погас. Я только припрятал его от колючих Евдокимовских глаз и с тихим азартом потянул штатив с телеги.

— Отставить, — спокойно остановил нас Евдокимов. — Сначала отвезем инвентарь к створу.

На берегу, у перетянутого через реку троса, мы скинули с телеги кирку и две лопаты. Потом Евдокимов взял шесть колышков и прямо против водомерной рейки стал вбивать их через небольшие интервалы, поднимаясь от реки по крутому берегу.

Мы с любопытством наблюдали за ним. Евдокимов делал свое дело неторопливо, часто примеряясь к береговому подъему, и мне даже показалось, что он не работает, а колдует.

Забив последний колышек на самом верху речной террасы, начальник довольно потер руки и подошел к шести просмоленным коротким бревнам, привезенным нами накануне. Внимательно осмотрев их, он так же внимательно поглядел в наши лица и неожиданно сказал:

— Вот… Мы сейчас займемся привязкой, а товарищ… товарищ Паздеев выроет для береговых реперов шесть ям. В тех местах, где поставлены колышки. Ясно?

У меня потемнело в глазах от обиды. Конечно, кто же, кроме Паздеева, может копать ямы… Они займутся привязкой, а Костюха — ройся в земле. Кому же еще… От запершившей в горле злости и жалости к себе я даже не сказал обычное: «Ясно».

Очевидно, выражение моего лица так изменилось, что даже Гошка при всем его восторге перед предстоящей ему ролью заметил это. Ему, видимо, стало жалко меня.

— А чего их копать… — неуверенно вступился он. — Может, не надо…

— Надо, — сухо отрезал Евдокимов и уже мягче пояснил. — При сильных дождях уровень воды поднимется и мы не сможем подойти к рейке, а в ледоход ее вообще снесет. Когда в паводок зальет первый репер, мы сможем подойти, смерить толщину слоя воды над ним, а отсюда и вычислить абсолютную отметку уровня воды. Если уровень воды еще поднимется и зальет второй репер — мы будем пользоваться им. В общем, с поднятием уровня воды река будет разливаться и нам надо иметь заранее подготовленные точки для замера. В весенний паводок, я полагаю, нам придется пользоваться пятым репером. Вот таким образом…

Голос Евдокимова казался мне сейчас особенно скрипучим и нудным.

— Ясно? — опять спросил он.

— Ясно… — сказал Гошка и снова жалостливо посмотрел на меня.

Несмотря на клокотавшие во мне обиду и злость, я постарался как можно равнодушнее кивнуть и молча отправился за лопатой и киркой. Когда я свирепо отвалил первый ком глины, Евдокимов наставительно пояснил:

— Ямы рыть глубиной не менее метра. Сваи закапывать так, чтобы от поверхности земли выступало не более тридцати сантиметров. — Он помолчал и тихо добавил: — Сваи закапывать просмоленным концом вниз.

— Ладно… — не поднимая головы, заставил себя откликнуться я.

Он еще постоял немного рядом, а потом дал команду трогаться. Когда тележный стук затих, я отшвырнул кирку в сторону и сел на землю. «Подумаешь, аристократы… Нужна мне ваша нивелировка…» — ругался я в душе и старался убедить себя, что мне все равно. Но твердил это, пожалуй, чтоб не расплакаться. Мне и вправду было здорово обидно.

Если говорить по чести, то я понимал Евдокимова. Выкопать шесть ямок в щебенистой глине такому парню, как я, — плевое дело. Я самый здоровый среди них. Но обида оставалась обидой, и я ничего не мог с ней поделать.

Почему-то нам в школе всегда внушали, что мы станем инженерами, писателями, докторами и еще черт знает кем. Но такими вот работягами, как говорят у нас в партии… Нивелировку — с рейкой бегать — и то не доверяют…

Когда наши нивелировщики прогнали первый ход со створа, я закапывал четвертую сваю.

— Здорово просто! — восторженно подскочил ко мне Гошка. — Главное — уметь записывать отсчеты! А вообще-то ничего особенного. Ты сразу поймешь.

Я был настроен на мрачный лад и потому промолчал.

— Что ж… Теперь можете поменяться, — не приказал, а скорее предложил Евдокимов. — Сейчас пойдем обратным ходом.

— Идите… — огрызнулся я.

— Ты что, обалдел? — налетел на меня Гошка. — Давай лопату. Я докончу.

— Ничего, я сам доделаю, — решительно отказался я; мне и вправду в этот момент хотелось побыть одному — интерес к «привязке» уже почти пропал.

Гошка еще долго удивленно прыгал бы около меня, но Евдокимов, почесав затылок, велел взять ему рейку.