Страница 69 из 97
— Так ее мать жива? — изумилась Алла.
— Умерла от рака через полгода после того, как Рите стукнуло восемнадцать.
— Но она познакомилась с Ладо в семнадцать лет и жалилась, будто сирота…
— У этой мерзавки ничего святого — о живой матери говорила как о покойнице. Хуже того — когда та заболела, ни разу не навестила ее в больнице. На похороны, правда, пришла. Но даже сокурсникам не сказала, что мать умерла.
Алла ненадолго задумалась, а потом обвела взглядом «самаритянок»:
— Это что же получается… Ведь в то время Ритка уже была замужем за Серегой… Значит, она ему пела сказки про свое сиротство, а больная мать в это время умирала… Потом Ритка пошла на похороны и умудрилась скрыть этот факт от мужа…
— В ее документах родители не значатся, так что Сергей был в неведении.
— Я всегда удивлялась — как человек может жить двойной жизнью?.. Ведь есть риск, что в один прекрасный момент все всплывет. И как тогда смотреть людям в глаза? А в особенности близкому человеку, которому наплела кучу лжи? Да и вообще — как можно с этим жить?!
«Самаритянки» промолчали. Да и что тут скажешь! Есть люди, которые всю жизнь живут во лжи и при этом замечательно себя чувствуют.
Немного поостыв, верная боевая подруга спросила Клару:
— А откуда твоя кузина знает столько подробностей?
— Дело в том, что в деканат пришел запрос из суда с просьбой дать характеристику на Незнамову Маргариту Петровну. Секретарша декана Наташа Зойкина приятельница. Она показала ей запрос, потом позвонила в суд и спросила: в чем дело, зачем нужна такая характеристика? Ей ответили, что Незнамова подала в суд иск, требуя причитающуюся ей часть жилплощади.
— Какой такой жилплощади? — изумилась Алла.
— Ритка была прописана в теткиной квартире, а та умерла через три месяца после Ритиной матери. И эта дрянь решила отсудить у сестер часть квартиры.
— Вот это да! Ничего себе несчастная сиротка! Настоящая акула, а не серая мышка.
— Это еще что! На суде такое выплыло! Наташа с Зоей выяснили, когда состоится судебное заседание, и пошли послушать, в чем дело. Ритку аж перекосило, когда она их увидела, но прогнать их не в ее власти, дело гражданское, любой желающий мог присутствовать. На суде выявилась вся грязная Риткина подноготная. Ее сестры рассказали, как она всех третировала, соседки с лестничной площадки тоже добавили красок. Пригласили в качестве свидетельниц лечащих врачей покойных Ритиной матери и тетки, и те поведали, что «любящая» дочка ни разу не навестила ни ту, ни другую. Между прочим, тетка умерла от инсульта, а довела ее до удара именно Рита. Участковый врач сообщила, что много раз к больной женщине вызывали неотложку, да и она сама частенько приходила на вызов, когда после скандала с Ритой у приемной матери подскакивало давление или разыгрывался сердечный приступ. Терапевт неоднократно выговаривала девушке — мол, вы же в могилу старого человека вгоните! — а той хоть бы хны, все валит на больную, мол, у нее неуживчивый характер. Врач в ответ: «Но ведь ей шестьдесят восемь лет, она очень плоха, неужели вы не можете попридержать свой язычок!» Но стоило ей уйти, как Рита опять начинала издеваться над несчастной женщиной, и опять к той приезжала неотложка.
— Господи, ну почему нет закона, чтобы сажать таких моральных уродов, как Ритка! — простонала Алла. — Ведь это же садизм!
— Хуже. Это сознательное лишение здоровья. Хищнице Ритке нужна была квартира, а при жизни приемной матери она не могла ею завладеть, надеялась вогнать бедолагу в могилу, а потом разобраться с сестрами. В то время старшей было девятнадцать, а младшей — шестнадцать, обе бессловесные овечки. На суде Ритка врала, будто ее отец давал очень много денег — мол, приемная мать и двое ее дочерей жили на эти средства, а потому она имеет полное право потребовать компенсацию в виде части квартиры.
— По закону-то она, к сожалению, имела право, раз удочерена и прописана. Но зачем ей часть?
— Видимо, Ритка не собиралась ограничиваться частью. Старшая сестра была замужем, и Рита ей велела: «Живи у мужа». А младшую она намеревалась выпихнуть к сестре. Пусть и незаконно, но те боялись ее и не стали бы связываться. В итоге Рита осталась бы одна в двухкомнатной квартире. В то время она жила у Сергея, а эту жилплощадь, видно, планировала сдавать в аренду втайне от мужа.
— А что она получила по суду?
— Разбирательство длилось долго, и Зоя с Наташей услышали немало поразительных вещей. А потом вмешался их дядя — он живет в деревне. Узнав, что его племянниц обижают, приехал в Москву, явился в суд и выложил про Риту все, что знал. Сестра ему многое рассказывала, — она и сама была не рада, что забрала девочку из детдома, — ни единого дня не жила спокойно со дня ее появления, все время плакала и горевала, за что ей на старости лет такое наказание. «Эта подлая девчонка свела мою сестру в могилу ради квартиры, и теперь вы хотите, чтобы она ее отсудила!» — заявил он. Судья оказалась в затруднении, а потом в приватном порядке посоветовала дать Рите отступного. Сестры назанимали в долг, продали все, что можно, дядя тоже помог, и Рите дали денег, чтобы она отказалась от своих притязаний на жилплощадь.
— Значит, эта алчная тихушница заполучила свой куш и скрыла это от родного мужа…
— Кстати, во время разговора с Ладо я дважды задумалась, откуда у Риты деньги на то, чтобы покупать розы для его матери и Сергея, приносить ребятам из ансамбля котлеты, — напомнила Тамара. — Видимо, они из этой суммы.
— Нет, Томик, тут по времени не сходится, — возразила Алла. — Когда она бегала за Ладо, ей было семнадцать, за Серегу она вышла в восемнадцать, а кутерьма с судом произошла позже.
— Значит, у нее был еще какой-то источник средств…
— Видать, эта стервь была горазда на всякие штучки. Может, шантажом не брезговала, раз любила выпытывать чужие сокровенные тайны. Подлость никогда не спит, к тому же часто просыпается.
— Надо же, какая алчность скрывалась под Личиной бедной сиротки, которую все жалели… — вздохнула Олеся.
— Маргарита Медичи по своим деяниям ей и в подметки не годится. Интриганка отечественного разлива ее переплюнула.
Почти три недели, прошедшие со дня убийства Астраловой, Яков Борисович ежедневно названивал Даниилу, но телефон не отвечал. Литагент съездил к нему домой, но дверь никто не открыл.
Корн не на шутку встревожился, хотя раньше был уверен, что имиджмейкер перепугался содеянного и ушел в глухой запой.
Такое с ним бывало, и не раз. После очередной безобразной выходки хозяйки обиженный Даниил обычно искал утешения на дне бутылки. Это могло продолжаться и неделю, и больше. Когда Валентине Вениаминовне надоедал очередной юнец, она вспоминала про имиджмейкера и требовала его к себе, а Якову Борисовичу приходилось выступать парламентером. Он ехал к Даниилу и уговаривал его явиться пред светлые очи работодательницы. «Да пошла она!» привычно огрызался имиджмейкер. Нетрезвый Даниил храбрее пьяного зайца, и Корн наслушался немало угроз в адрес хозяйки.
Через некоторое время обида Фаргина немного стихала, да и работодательница желала сменить партнера для сексуальных игр и отправляла литагента в новый рейд, снабдив конвертом с энной суммой в качестве компенсации морального ущерба. К этому моменту имиджмейкер, как правило, уже сидел на мели, а потому был трезв, и денежное подспорье оказывалось как нельзя кстати. Немного поломавшись и пригрозив, что это в последний раз, он забирал конверт, а через день-другой в обиталище «неземного существа» появлялся очередной смазливый юноша.
После длительного запоя Даниил некоторое время держался. «Все, завязал», — самоуверенно заявлял он, но наученный прошлым опытом Яков Борисович знал, что его благие намерения — до первой рюмки. Стоит Дане встретиться с кем-то из многочисленных приятелей или обидеться на хозяйку, и он опять сорвется.
Первые дни после трагедии в обиталище «звезды отечественной беллетристики» Яков Борисович не очень беспокоился и выжидал, когда Даниил пропьет все имеющиеся деньги. Продолжительность загула зависела от его платежеспособности и количества любителей халявы. Как только Даня входил в очередной штопор, весть об этом мгновенно облетала всех пьющих знакомых, и в его квартире дневала и ночевала развеселая компания, пока ресурсы щедрого хозяина не иссякали. Обычно его загул длился неделю, но бывало и дольше.