Страница 35 из 45
В 1921 году лесопарк на островах Валдайского озера был объявлен памятником природы, а в 1938 году здесь был создан Валдайский заповедник, ликвидированный в годы Великой Отечественной войны. И только в 1990 году для охраны озернолесного природного комплекса Валдайской возвышенности был образован Валдайский национальный парк.
Особое место в истории этой земли занимает Иверский мужской монастырь, основанный в честь иконы Иверской Божией Матери в 1653 году новгородским митрополитом Никоном на Рябиновом острове Валдайского озера, одного из 33 озер заповедника. Совершая регулярные поездки в Москву, будущий российский Патриарх, обратил внимание на живописное место, напоминавшее ему о суровой красоте Соловецкого Беломорья, где прошли первые годы его монашеской жизни. Выбрав этот «един остров посреде иных, не зело велик, но зело красен, и рыбными ловлями окружен», он решил создать здесь иноческую обитель, которая стала бы воплощением идеи преемственности Россией наследия византийской духовной культуры.
В декабре 1656 года был освящен сохранившийся до наших дней Успенский собор, ставший первым каменным сооружением монастырского комплекса. Величественный пятиглавый храм, возведенный под руководством архитектора Аверкия Мокеева, является сегодня древнейшим сооружением на всей Валдайской земле. В том же году была привезена в монастырь и считающаяся чудотворной икона Иверской Богоматери. Двумя годами ранее, в 1654 году, Патриарх распорядился перенести в построенную обитель для привлечения к ней богомольцев святые мощи Иакова Боровичского, известные своими исцелениями от различных болезней. Еще одной почитаемой святыней этих мест является и само озеро Валдай, вода которого обладает чудотворной силой.
Существует предание, что люди из ближайших селений боялись ходить на службу в новый монастырь, так как некоторые видели в Валдайском озере некое чудовище, выходившее на берег. Тогда Патриарх Никон выплыл на лодке на середину этого озера и освятил его. После этого озеро стало именоваться Святым, а обитель – Святозерской.
Люди и судьбы: Неукратимая Матильда
Очевидно, фотографии выдающейся балерины Матильды Феликсовны Кшесинской не передают вполне очарования этой незаурядной женщины. Хотя, судя по восторженным откликам современников, поклонников ее женского и сценического дара, оно было безусловным. Просто статика весьма несовершенных фотоснимков, запечатлевших низкорослую, коротконогую даму с мелкими чертами лица, которое сегодня можно назвать разве что миловидным, вовсе не иллюстрирует письменные свидетельства о живости на-туры, харизматическом обаянии и чарующей пластике Кшесинской. Да и представления о женской красоте претерпели за столетие с лишним большие изменения.
На сценическую стезю Матильда Кшесинская была обречена по рождению: ее дед был знаменитым скрипачом, певцом и драматическим актером, не один год на сцене танцевала мать, пока не вышла замуж за балетного артиста Леде и целиком не отдала себя семье, и отец, Феликс-Адам Кшесинский, также был известным танцором, звездным исполнителем мазурки. Маля была последним (тринадцатым!) ребенком в повторном браке овдовевшей матери и с младых ногтей воспитывалась за кулисами театра. В 8 лет поступила в Императорское Театральное училище (где уже учились ее старшие сестра Юлия и брат Иосиф), а уже через год дебютировала в балете «Дон Кихот».
Конечно, ее путь на сцену в известной мере был облегчен – еще в балетной школе при Александринском театре все Кшесинские находились на привилегированном положении: остальные воспитанники 10 лет жили там, как в интернате, лишь Малечка с братом и сестрой приезжала на занятия из дома. Но для той головокружительной карьеры, которую сделала Матильда Кшесинская, ей потребовались и подлинный талант, и непомерное тщеславие, и мастерство плести интриги в жесткой конкурентной борьбе. И еще – участие в ее судьбе царского двора, для которого, перефразируя одно известное изречение, из всех искусств важнейшим являлся балет…
Благоговейный пиетет к царской семье Кшесинская пронесла через всю свою жизнь – и в глубокой старости, занявшись книгой воспоминаний, она писала о Романовых только в превосходной степени. И особо выделила день 23 марта 1890 года, когда император Александр III сказал ей, склонившейся перед ним в низком реверансе 17-летней выпускнице: «Будьте украшением и славою нашего балета!» По традиции выпускной экзамен в Императорском Театральном училище неизменно проходил при полном участии венценосной семьи: после спектакля, не снимая театральных костюмов, все ученики собирались в большом репетиционном зале – для представления царственным особам.
Действо было тщательно отрепетировано, кандидатуры лучших выпускниц заранее отобраны из числа первых воспитанниц-«пепиньерок», в числе которых Кшесинская не могла оказаться уже потому, что числилась приходящей. И тут случилась первая неожиданность – в нарушение всех правил государь сломал церемонию, зычно вопросив: «А где же Кшесинская?» Именно ей, после некоего замешательства выведенной вместо обескураженных отличниц Рыхляковой и Скорсюк, и адресовалась сакраментальная фраза, побудившая Малечку к самозабвенному отклику: «Слова Государя звучали для меня как приказ. Быть славою и украшением русского балета – вот то, что теперь волновало мое воображение. Оправдать доверие Государя – было для меня новой задачей, которой я решила посвятить мои силы».
Вторая неожиданность оказалась воистину роковой. После представления выпускников следовал торжественный ужин, а за общим столом у Малечки тоже не было постоянного места. И государь опять распорядился по-своему – усадил Кшесинскую между собою и наследником, игриво погрозив обоим: «Смотрите только, не флиртуйте слишком!» Наследнику шел 21-й год. Кшесинскую сильнее всего поразили его голубые глаза, излучавший доброту взгляд. Маля потом не могла вспомнить, о чем они тогда говорили с Николаем, но сразу поняла, что влюбилась, и он тоже не остался к ней равнодушен: «Когда я прощалась с Наследником, который просидел весь ужин рядом со мною, мы смотрели друг на друга уже не так, как при встрече, в его душу, как и в мою, уже вкралось чувство влечения, хоть мы и не отдавали себе в этом отчета». С этого дня Маля всячески старалась попасться на глаза цесаревичу во время его проездов по городу, благо маршрут был всем известен, и каждый раз, когда это удавалось, ловила ответный заинтересованный взгляд.
Поговорить им удалось только летом – наследник выезжал в Красное Село, где квартировал Гусарский полк, к которому он был приписан, и там же для развлечения офицеров во время лагерного сбора дважды в неделю давались спектакли в специально построенном для этой цели деревянном театре. Тогда же у них появился и «временный поверенный» в сердечных делах – гусар Волков, который должен был сопровождать Николая в его предстоящем кругосветном путешествии и у которого был роман с балетной артисткой. От него Кшесинская узнала, что Николай ищет встречи с ней наедине, а когда устроить это не удалось, просил Малечку хотя бы прислать свою фотографию. Карточку она не передала – придирчивая, не нашла ни одной достаточно удачной.
Как большинство артистических натур, Кшесинская была суеверной, фатальность совпадения дат и цифр принимала безоговорочно. Считала удачливым число «13» (по своему «порядковому» номеру в семье), а в эмиграции получила прозвище Мадам-17 – играя в казино, всегда ставила на эту трагическую для себя цифру. И в отношениях с наследником видела высшую предопределенность – оба они были помечены «двойкой»: ему после коронования предстояло стать Николаем Вторым, а ее с приходом на сцену балетная критика окрестила Кшесинской-2, чтобы как-то отличать от сестры Юлии.
Девять месяцев Маля неотрывно следила по газетным хроникам за кругосветным вояжем наследника, извелась переживаниями, когда из Японии пришло известие о том, что самурай-фанатик ударил цесаревича саблей по голове (только чудом Николай остался жив). Его возвращение принесло только одну мимолетную встречу на людях – наследник тут же уехал с родителями в Данию и в Петербург вернулся лишь к концу года. Так начался новый, 92-й, первый месяц которого наконец подарил им долгожданную встречу.