Страница 6 из 22
Однако наследник величественного Марьино и прочих родовых сокровищ, красавец-герой Кавказской войны, ставший в 1839-м адъютантом Его Императорского Высочества, держался стойко. Ничто не могло заслонить в его сознании картин воюющего Кавказа – он не мог, да и не хотел забывать своих верных и испытанных товарищей по оружию.
В марте 1845-го, уже в чине полковника, Барятинский снова прибыл на Кавказ. В качестве командира батальона Кабардинского полка он принял участие в Даргинской экспедиции, организованной русским командованием против войск имама Шамиля. Изо дня в день, постепенно и, может быть, даже исподволь, начинал складываться его, ставший впоследствии незаменимым, богатый опыт не только боевого офицера, но человека, который в какой-то момент обнаружил в себе неподдельный интерес к жизни и нравам тех людей, для которых этот край являлся родиной. Барятинский стал серьезно изучать характер, обычаи и традиции горцев. Это, в свою очередь, заставило его во многом критически взглянуть на отношение к Кавказу высшего петербургского военного начальства, а также на то, как следовало бы строить политику по отношению к кавказцам. И в этом Барятинскому в немалой степени помог опыт выдающихся «кавказцев», полководцев А.П. Ермолова и М.С. Воронцова.
В ожесточенной битве, случившейся во время захвата Андийских высот, Барятинский, в который уже раз, проявив чудеса офицерской доблести, вызвал неподдельное восхищение Главнокомандующего русскими войсками графа Воронцова, представившего его за этот ожесточеннейший бой к Георгию IV степени. И этот же бой принес ему очередное тяжелое ранение – пуля попала ему в правую ногу, но он не оставил поля битвы, продолжая сражаться до конца.
И снова – Петербург, и снова – непреодолимая тоска по оставленному Кавказу. Александр Иванович, несомненно, осознавал, что именно этот суровый край переродил его, как человека. Покоренный величием духа людей, делавших здесь свое мужское дело во имя державы, он почитал за честь навсегда слиться с этим воинским строем. Произошло даже внешнее отторжение Барятинского от себя прежнего. Управляющий его имением Марьино В.А.Инсарский писал, до какой степени потряс его вид возвратившегося князя: он состриг свои знаменитые блондинистые кудри, на лице суровом и серьезном уже залегли морщины. Ходил он чуть согнувшись, опираясь на палку. В светских гостиных его теперь видели редко. Люди, наводнявшие их, стали ему абсолютно неинтересны. Если Барятинский где-то и появлялся, то в основном в театре или на музыкальных вечерах, поклонником которых он оставался, как и в былые годы.
В феврале 1847 года его назначают командиром того самого Кабардинского полка, с которым за годы, проведенные на театре военных действий, он успел уже сродниться, к тому же он был произведен в чин флигель-адъютанта, а в июне 1848-го, примерно отличившись в битве при Гергебиле, стал уже генерал-майором с зачислением в свиту Его Императорского Величества. Впрочем, император, по достоинству оценив боевые заслуги князя, совершенно неожиданно для последнего, решил «облагодетельствовать» его окончательно, а именно: женить на выбранной лично им невесте из рода Столыпиных. По мнению царя, лучшей партии для красавицы-фрейлины при сказочном богатстве князя трудно было сыскать.
Встретив на одном из балов мать Барятинского, Николай сообщил ей, что князю высочайше разрешен внеочередной отпуск, и попросил ее написать об этом сыну. Однако истинные замыслы императора кое-кому уже стали известны…
Когда Барятинский доехал до Тулы, там его ожидал брат Владимир. Александр Иванович теперь знал причину царской «милости». Неделя шла за неделей, а он в Петербурге все не появлялся, ссылаясь на внезапно открывшуюся болезнь. Когда вышеозначенный отпуск, наконец, подошел к концу, Барятинский известил царя о том, что он, бесконечно благодаря Его Величество за оказанное доверие, возвращается в боевое расположение, а с родственниками повидаться приедет как-нибудь в другой раз. Не на шутку взбешенный император послал вслед ослушнику фельдъегеря с извещением о продлении отпуска. Но Барятинский, предвидя такое развитие событий, просто-таки пулей несся на Кавказ, хотя царский посланец все же сумел догнать его в Ставропольской губернии. Князь вынужден был написать царю письмо, в котором выражал недоумение по поводу того, чем заслужил он такое внимание Его Величества, и попутно замечал, что, находясь рядом с местом службы, считает абсолютно нецелесообразным поворачивать обратно.
Но не таков был и Николай, чтобы отказаться от задуманного. По Петербургу носились слухи, что император страшно зол на князя. Его перепуганная мать написала сыну о своих тревогах. Делать нечего: как раз под самый новый 1850 год Барятинский наконец появился в Петербурге. Затем он на два дня заперся в своем дворце, а потом, повелев нагрузить сани подарками, сказал матери, что поедет поздравить маленьких племянников, детей брата Владимира. Приехав в дом к брату, Александр Иванович вместе с остальными подарками положил на зеленую лапу нарядной елки конверт из плотной бумаги и сказал: «А это тебе, братец…»
На следующий день Петербург гудел, подобно улью, – все передавали друг другу ошеломляющие подробности о содержимом конверта. Оказалось, что там находились бумаги на право владения принадлежавшим Александру Ивановичу богатейшим наследством, полученным им от отца в качестве старшего сына. Князь добровольно и с легким сердцем отказывался от всего движимого и недвижимого имущества, и в том числе от бесценного Марьинского дворца со всеми его бесчисленными сокровищами.
Себе князь взамен оговорил «100 тысяч рублей, уплату долгов в 136 тысяч рублей, ежегодную ренту в 7 000 рублей» и – это уже шутки ради – «по мере надобности на один кашемировый халат». Так, в одно мгновенье этот богатейший в России человек превратился в простого служивого, живущего на казенное жалованье. Понятно, что дело с женитьбой мгновенно расстроилось. Барятинский остался верен семейному девизу: «Бог и честь». Сам он внутренне, и не без основания, гордился этим поступком и в минуту откровенности как-то сказал знакомому: «Я самому государю не поддался. И какому государю!..»
Летом 1856 года Барятинский был назначен командующим Отдельного Кавказского корпуса и сначала (с 1 июля 1856 года) «исправляющим должность Наместника», а уже в августе того же года – Наместником Кавказа с производством в генералы от инфантерии. Будь жив Николай I, ему бы никогда, несмотря ни на какие заслуги, не стать первым лицом на Кавказе. Но, заняв по смерти отца трон, новый монарх Александр II просто не видел «для роли русского проконсула на Востоке» более подходящего человека, нежели Барятинский.
Для Александра Ивановича это была большая честь и большая ответственность. «Трудиться буду, чтобы оправдать великую милость, счастье и великую честь для меня». Он понимал, что затяжное кровавое противостояние на Кавказе требовало завершения, и завершения победного. Но как, какими средствами, какими силами?
Барятинский предложил разделить Кавказ на военные округа, поставив во главе каждого командующих. Всем им предоставлялись большие права, особая же ставка делалась на инициативу и умение брать ответственность на себя. Было также предложено срочно нарастить численность сосредоточенных на кавказском театре войск. Инициативы Барятинского по первости не встретили поддержки со стороны как военного, так и финансового ведомства. Откуда брать деньги? Да и время ли для решительных действий? Не испортят ли эти меры отношения с Европой? Не выгоднее ли будет законсервировать эту злосчастную войну до лучших времен? Под давлением министров заколебался и Александр II – шутка ли, на кавказские дела Барятинский просил чуть ли не треть военного бюджета страны. Но тут уж сам «проконсул» пошел в наступление на монарха. То, о чем он говорил, выглядело почти ультимативно – надо отнестись к Кавказской войне как к делу первейшей государственной важности или, отказавшись от нее, поставить крест на русском влиянии в этом регионе. Вялотекущие, разрозненные и малосильные военные операции только скомпрометируют Россию в глазах того кавказского населения, которое готово примкнуть лишь к тому, кто победит. А победить должна Россия. Тогда мирные чеченцы и дагестанцы увидят в ней надежного защитника, что окончательно подорвет влияние Шамиля. Пребывать же на Кавказе по принципу «не мир – не война» – значит перечеркнуть результаты многолетних усилий Российского государства по оставлению Кавказа за собой. И Александр уступил этому напору, пообещав всяческую поддержку.